«Если бы я знала, что роль Норы, возлюбленной Гоцмана, вызовет такой шквал ненависти ко мне у всей женской половины населения нашей страны, точно отказалась бы», — рассказывает актриса театра и кино Лика Нифонтова.
— Лика, на канале ТНТ совсем скоро — 8 августа — стартует показ сериала «Нереалити»...
— В котором наконец-то исполнилась моя очень давняя, заветная мечта — я сыграла в кино характерную героиню! В театре «Сатирикон», где я работаю уже почти сорок лет, у меня были такие роли, а вот в кино никогда не попадались. Очень благодарна режиссеру Анне Пармас за возможность окунуться в комедийную стихию. У меня яркая героиня — вредная завуч в школе. Но это внешние проявления. На самом деле моя Ирина Викторовна — это одинокая женщина, очень любящая своего сына. Но самое главное — в этой роли есть юмор!
— Там вашими партнерам были обычные дети?
— Да! И снимали мы в простой школе — в городе Дубне. В самом начале я немного боялась работать с детьми. Но потом мне с ними было хорошо, потому что ребята очень живые и искренние. Особенно отмечу Миру Малахову, которая в «Нереалити» играет мою внучку. Она способная девочка.
Наверное, режиссер с детьми намучилась, потому что нужно было добиться от них выполнения множества конкретных задач. Но мне на съемках с ними было интересно.
— Кстати, а в реальной жизни вам с учителями и завучами повезло?
— У меня особая ситуация, потому что я сменила несколько школ. Ведь мой папа, Алексей Симкович, был театральным актером и часто переезжал из города в город. А моя мама, как декабристка, следовала за ним — вместе со мной и моим братом. Поэтому родилась я в Казани, но уже через три месяца наша семья оттуда уехала в Самару. В школу я пошла в Волгограде, потом мы жили в Тбилиси, а аттестат я получала в Ростове-на-Дону.
Папа был ведущим актером ТЮЗов, сыграл в театре более 250 ролей — от Павки Корчагина, д’Артаньяна, Робин Гуда и Принца в «Золушке» до Полония в «Гамлете» и Скапена, получил звание заслуженного артиста РСФСР.
— Актерские дети часто растут за кулисами...
— И я тоже там выросла, тем более что и мама служила в театре — была заведующей педагогической частью. В ТЮЗах обязательно существует такой отдел, который организует работу со школьниками. Мы с братом часто бывали в театре. Я любила находиться за кулисами — тот мир был совершенно не похож на жизнь за стенами театра. Так что прекрасно понимаю актерских детей, которые «заболели» театром и пошли по стопам родителей. Например, мою дочь Дашу, которая также выросла у меня в гримерке.
— На сцену ребенком выходили?
— Родители говорят, что в три года мне поручили маленькую роль в одном спектакле: в финале там умирал герой, которого играл мой отец, а я должна была подбежать к нему и громко закричать: «Папа, папа!» Но я этого не помню. А вот спектакли, которые я бесконечно, по многу раз смотрела из зала, остались в памяти навсегда.
— Значит, вы с самого детства хотели стать актрисой?
— Нет, сначала я страстно мечтала о балете. Мне было лет семь, когда мама повела меня на «Лебединое озеро». Я абсолютно сошла с ума. Я захотела стать лебедем. Не важно — белым или черным, не важно, в какой линии танцевать. Просто хотела стоять на носочках и красиво размахивать руками-крыльями. И я стала просить родителей, говорила, что мне надо обязательно поступить туда, где учат так танцевать. Вскоре мы переехали в Тбилиси: там папа в юности окончил театральную студию, там родилась моя мама, жили ее родители. Кстати, мне в Грузии очень нравилось. Жалею только, что тогда язык не выучила. Всю жизнь мечтала знать много языков, а в итоге в спецшколе только немного выучила французский. Если бы меня спросили: «Лика, что бы ты хотела, чтобы у тебя было?» — то я кроме здоровья родным (безусловно, самое важное на свете) попросила бы знание иностранных языков. К сожалению, у меня в памяти осталось лишь несколько фраз на грузинском. А вот грузинскую кухню любит вся наша семья. И я не представляю Новый год без сациви!
Так вот, в Тбилиси меня показали одному педагогу классического танца, который сказал родителям, что данные у меня средние. Но меня на пути к мечте стать лебедем не могло остановить ничего, и после третьего класса я поступила в Тбилисское хореографическое училище. Но в балете есть определенные вещи, которые тебе либо даны, либо нет. И за что люблю хореографическое училище — там детям об этом говорят честно. Прямо указывают, чего тебе не хватает: гибкости, выворотности, прыжка. А выводы делай сама. Да и о чем можно спорить, если рядом со мной у станка стояла девочка с потрясающими данными — Нина Ананиашвили, будущая звезда Большого театра и партнерша Андриса Лиепы.
В общем, проучившись четыре года, я решила из училища уйти. К тому же мои родители тогда уже год как уехали в Ростов-на-Дону, а я жила у тети с дядей. Но, приехав в Ростов, я продолжила занятия в танцевальном кружке — ездила через весь город... Наверное, в училище можно было перейти на отделение народного танца и потом танцевать в фольклорном ансамбле. Но я всегда доверяю интуиции. И, слава Богу, она меня не подводит. Теперь понимаю, что, уйдя из балета, поступила правильно. А занятия хореографией мне потом очень пригодились, когда я училась в Щукинском училище.
— Поступили туда с первого раза?
— Да. Это был 1980 год, в июле из-за Олимпиады Москву закрыли для приезжих, и экзамены в театральные вузы начинались позже. Мы с мамой решили побывать в Ленинграде. Остановились у друзей семьи, тоже актеров. А потом оказались в одной компании с замечательной актрисой Ольгой Волковой. Я рассказала, что буду поступать в театральный. Она спросила: «Что читать собираешься?» Я с надрывом продекламировала ей Цветаеву и Ахмадулину. Она улыбнулась и говорит: «Девочка моя, посмотри на себя в зеркало…» А у меня коса черная, толстенная, южный говор — я как обезьяна очень быстро схватываю местные акценты. Волкова продолжает: «Заканчивай с Ахмадулиной и Цветаевой и возьми кусок из прозы Шолохова». Я вернулась в Ростов и стала учить отрывок из «Поднятой целины», где рассказывается про пожар в церкви, как оттуда какую-то корову вытаскивали... В Москве Шолохов меня действительно выручил. В ГИТИСе я прошла на творческий конкурс, а в «Щепке» еще дальше — до общеобразовательных экзаменов. Нужно было выбирать. Снова доверилась интуиции и остановилась на «Щуке». Таким образом попала на прекрасный курс Альберта Григорьевича Бурова.
— Кто были ваши однокурсники?
— Света Рябова, Нина Дворжецкая. А еще Ира Метлицкая, которой судьба отмерила такую короткую жизнь… Я в свои 17 лет была совсем девчонкой, а она, хоть и старше меня всего на два года, — взрослым, состоявшимся человеком, Ира ведь успела поучиться на физмате университета в Минске. У меня с ней сложились очень хорошие отношения, Ира почему-то меня привечала. Перед экзаменами по литературе брала меня к себе в съемную квартиру — я-то жила в общежитии. И там в течение ночи в двух словах пересказывала мне содержание десятков произведений, которые я не успела прочитать, а Ира знала их практически наизусть: она была очень начитанной, умной.
— Надо же, красавицы ведь часто не выносят конкуренток...
— Да ну, какая я конкурентка Ире Метлицкой?! Красивой, высокой, статной, умной девушке, которую чуть ли не со второго курса уже взяли на работу в «Современник»! Для меня слово «конкуренция» вообще странное. Я, слава Богу, всегда очень четко знаю, что все, что мое, оно ко мне придет. Поэтому никогда не завидую и не суечусь...
Учиться в «Щуке» мне было очень тяжело. Не потому, что сильно не хватало денег, — у меня была повышенная стипендия, и папа кое-что подкидывал. Просто два первых года я совершенно не понимала, что это такое, «я в предлагаемых обстоятельствах», и что мне надо делать. Это был какой-то ужас. Что-то начало меняться на третьем курсе, когда Юрий Михайлович Авшаров стал готовить с нами горьковских «Варваров» — это был наш дипломный спектакль. Он дал мне роль Анны, и на репетициях мне потихоньку стали открываться какие-то секреты актерской профессии. Хотя и на четвертом курсе мне все равно было непросто...
— Тем не менее вас еще студенткой пригласили работать в «Сатирикон». Только тогда это был еще Государственный театр миниатюр и руководил им не Константин, а Аркадий Райкин…
— Спасибо педагогу Александру Анатольевичу Ширвиндту, который дал мне отрывок с характерной ролью. Именно его я играла на показе Константину Аркадьевичу Райкину: он тогда набирал новую группу. И вот уже 38 лет я работаю с этим невозможно талантливым и обаятельным человеком! Константин Аркадьевич сразу сказал, что я должна идти только к нему. И не обманул: я сразу начала играть очень много...
— Аркадия Исааковича Райкина вы застали?
— Да. Я поступила в театр в 1984 году, а он ушел из жизни в 87-м... Но я никогда не смогу назвать Аркадия Исааковича коллегой, это слишком высокое для меня звание. Я просто болталась за кулисами и смотрела, как работает гений. Незабываемое впечатление и невероятное счастье было наблюдать за Райкиным не из зала, а из кулис... Аркадий Исаакович тогда был уже в возрасте, но умел аккумулировать свою энергию. К выходу на сцену готовился очень долго, всегда приходил в театр заранее. Потом стоял в кулисах, сосредотачивался, Костя делал ему массаж рук. И когда Аркадий Исаакович выходил на сцену, было невозможно представить, что этот человек плохо себя чувствует...
Через много лет я видела нечто похожее на съемках фильма «Одесский пароход» по миниатюрам Жванецкого. У Михал Михалыча там был один съемочный день: в конце картины он уходил в подворотню, держа в руках свой знаменитый старенький портфель. После финальной команды «Снято!» его окружили актеры, другие члены съемочной группы — все хотели с ним пообщаться. Я смотрела на Жванецкого, как в свое время на Аркадия Исааковича, понимая, что судьба подарила мне встречу с великим человеком. Потом вся группа с Михал Михалычем фотографировалась, он говорил какие-то добрые слова. Хорошо, что осталось много фото на память о том дне, хорошо, что Жванецкий снялся в этом фильме...
— Учась в институте, вы жили в общежитии. А став актрисой столичного театра — где?
— Аркадий Исаакович подписал ходатайство, чтобы мне, молодой актрисе его театра, выделили комнату в коммуналке на Шелепихинском шоссе. Мы с Сережей въехали туда и были счастливы, ведь до этого долго скитались по разным углам.
— Сережа — это же знаменитый Сергей Урсуляк? Ваш муж, отец вашей дочки Дарьи, который, как и вы, окончил актерский факультет Щукинского училища, как и вы, играл в «Сатириконе», а потом стал кинорежиссером и снял «Ликвидацию» и «Одесский пароход», «Тихий Дон» и «Ненастье», «Русский регтайм», «Исаева», «Жизнь и судьбу» и другие популярнейшие сериалы и фильмы...
— Да... Когда в 1984 году я пришла в «Сатирикон», мы с Сережей сразу начали играть в одних спектаклях. Например, в «Геркулесе и Авгиевых конюшнях» я была возлюбленной главного героя Деянирой, а Урсуляк — его секретарем Полибием. Он очень хороший характерный артист, играл невероятно смешно! Настолько, что, когда я, уже беременная, смотрела эту постановку из зала, смеялась так сильно, что родила Дашку на несколько дней раньше положенного срока... В общем, мы вместе играли, очень плотно общались, и как-то все само собой у нас сложилось.
— Получился такой классический служебный роман...
— Который длится вот уже 37 лет. Все это так красиво звучит на словах... А на самом деле, когда у любимого мужчины есть семья, маленький ребенок (в первом браке с актрисой Галиной Надирли у Урсуляка в 1983 году родилась дочь Саша, ставшая теперь известной актрисой. — Прим. ред.), все это очень и очень тяжело. Слава Богу, что мы сумели пройти через такую непростую ситуацию...
— А потом и у вас появился ребенок — дочка Даша...
— Когда я лежала в роддоме, все время просила Сережу: «Давай уж определимся с именем, а то медсестра малышку приносит на кормление, а я не знаю, как к ней обращаться...» И однажды он говорит: «Мне будет легче, если дочки у меня будут Саша и Даша»…
— Если уж говорить об именах, у вас самой имя необычное. В паспорте так и записано: Лика?
— В паспорте, как и в свидетельстве о рождении, написано Лиана. Это папа выбрал мне имя. Но Лианой меня никогда никто не называл, почти для всех я была Лика. А мама, выросшая в Грузии, где очень распространено имя Лия, часто называет меня Лией. И когда я уже взрослой крестилась, священник дал мне имя Лия, так как в православии нет имен Лиана и Лика.
— Ваш муж ушел из «Сатирикона», чтобы начать карьеру кинорежиссера. А вы до сих пор храните верность своему первому и единственному театру...
— В родном театре я могу не соглашаться с какими-то нюансами. Да, Константин Аркадьевич очень требовательный человек — и к себе, и к другим. И дисциплина у нас сумасшедшая. Поэтому многие не выдерживают таких высоких требований. Но в «Сатириконе» есть главные, очень дорогие для меня вещи: общая творческая линия Константина Райкина, прекрасное ядро театра, которое он сделал, у нас ставят такие режиссеры, как Роберт Стуруа и Юрий Бутусов. Это все дорогого стоит, поэтому я так долго работаю здесь. Сейчас мы все ждем конца реконструкции нашего здания, которая началась еще в 2015 году. Так хочется побыстрей вернуться в родные стены в Марьиной Роще, но пока играем в здании «Планеты КВН». Кстати, свою жизнь в театре я и начала со скитаний, тогда мы еще работали в Олимпийской деревне...
Мы с Константином Аркадьевичем много играли вместе: в «Гамлете», где он был Гамлетом, а я Гертрудой, в спектакле «Синьор Тодеро хозяин». Обе постановки сделал Стуруа. Но я занята и в спектаклях, которые сам Райкин поставил. Когда работаешь с человеком постоянно, рука об руку долгие годы, очень сложно смотреть на него со стороны. Знаю одно: Райкин очень живой человек, в самых разных проявлениях. Порой думаешь: ну зачем ты сейчас так сделал? Но за эту искренность, открытость его и люблю. Плюс он невероятно талантлив. На сцене рядом с ним понимаешь в основном, что он хороший партнер. А когда смотришь на его игру из зала, Райкин поражает.
— В театре вы сыграли множество главных ролей. А снимаетесь не так часто. Скажите, почему?
— Я тоже не понимаю, почему у меня так мало хороших предложений. (Улыбается.) Я не то чтобы высокомерная — «ой, нет, туда не пойду и сюда не пойду». Нет, я очень открыта, но хочу в сценарии хоть за что-то зацепиться. Слава Богу, мне не нужно сниматься ради того, чтобы содержать семью. Просто очень хочется, чтобы были интересные предложения...
— Лика, самая известная ваша кинороль — Нора в «Ликвидации». Режиссер — ваш муж. Вы проходили кастинг на общих основаниях?
— У Сережки же нет проб как таковых, он примерно представляет, кого видит в той или иной роли, и просто общается с актерами. Например, он сразу хотел, чтобы в «Ликвидации» была Полина Агуреева, потому что уже ее снимал — в прекрасном фильме «Долгое прощание». Еще сразу увидел в роли Иды Ксюшу Раппопорт. А вот кого назначить на Нору, не понимал. Потому что эта женщина такая амеба: ходит страдалица туда-сюда, какую-то тайну хранит в себе. Когда я прочитала сценарий, так и подумала: «Господи, какая же она скучная!» И Сережа жаловался: «Ну я не знаю, кто такую Нору будет играть...» И в итоге взял меня...
Прекрасного Володю Машкова я хорошо знала, он же ставил в «Сатириконе» «Трехгрошовую оперу», где я играла. У нас всегда были замечательные отношения. Но если бы я знала, что роль возлюбленной Гоцмана вызовет такой шквал ненависти ко мне у всей женской половины населения нашей страны, точно отказалась бы. Но к волне негатива я относилась с юмором, потому что этих дам понимаю. Конечно же они все видят себя в роли прекрасной половины Гоцмана! А тут какая-то Лика Нифонтова… С другой стороны, именно после «Ликвидации» меня начали узнавать на улицах. И вообще, ненависть к любимой женщине Давида Марковича изливалась на меня исключительно в интернете, а после спектаклей женщины, наоборот, подходили со словами благодарности за прекрасный фильм. Прошло уже 15 лет, и до сих пор люди продолжают подходить и благодарить за фильм. Значит, картина действительно «пошла в народ».
— А какая сцена в ней для вас была самой трудной?
— Да ничего сложного не было. На съемках в Одессе сложилась невероятно теплая атмосфера, мы все жили в ауре какой-то всеобщей любви, даже уезжать не хотелось. А нет, вспомнила один сложный момент! У всех персонажей-одесситов (а в фильме почти все одесситы) был очень сочный, яркий акцент. И как же мне хотелось тоже так разговаривать! Но Нора приезжая, и речь у нее должна быть «чистая». Так что Сергей все время мне твердил: «Даже не пытайся что-то сказать с одесским говором!»
— А как вам работается с мужем?
— О, это любимый вопрос журналистов. (Улыбается.) Работа с Урсуляком для меня — двойная ответственность. А это значит, что и я нахожусь в напряжении, и он. Сережа очень долго, тщательно с актерами работает. Но, по его мнению, я, как жена, должна все делать быстро, быстрее, еще быстрее — и не отнимать у него на площадке не то что лишнего, а вообще никакого внимания. Кстати, дома прошедший съемочный день мы не обсуждаем, если только что-то не случилось и не нужно решать, как это исправить. Прошло и прошло, поехали дальше...
— А ваши театральные работы муж смотрит?
— Я всегда стараюсь показать Сереже свою работу. Как только режиссер позволяет, зову мужа на репетиции. Потому что мне очень важно его мнение и советы.
— И он, наверное, говорит: «Лика, это потрясающе!»
— Да если бы! Муж скажет так, что я потом всю ночь не сплю! Сережа вообще не подыскивает слова, и к этому нужно быть готовым. Но если он скажет хотя бы: «Ну, нормально», я просто счастлива!
— Лика, вы с Сергеем уже стали бабушкой и дедушкой, Даша подарила вам внучку…
— Недавно мы с мужем обсуждали, что с Дашей у нас все как-то проще было, чем сейчас с Ульяной. Когда она остается у нас, мы каждую минуту смотрим, куда ребенок пошел, зачем?! Какие-то сумасшедшие бабушка с дедушкой. Когда росла Дашка, никаких нянь не было, мы только иногда подкидывали ее моей маме в Ростов или Сережиным родителям. А так сами спокойно справлялись и даже без детского сада почти обошлись, отдали туда дочь за полгода перед школой. Даша просто всегда болталась вместе с нами за кулисами. И на сцену она выходила — в спектакле-капустнике «Сатирикон-шоу», в котором участвовали дети актеров, например, маленький Витя Добронравов. При этом Даша не собиралась быть актрисой. Поступила в РГГУ на филфак и спокойненько проучилась там четыре года. Поначалу я была рада, что дочь выбрала другую профессию, поспокойней. Но потом каждое утро, когда она собиралась в институт, я видела ее тоскливое лицо, и это было очень тяжело. Я же помнила, как горят у нее глаза, когда мы ходим на спектакли в Щукинское училище. И я подумала: ох, неспроста все это. Так оно и вышло. Даша, не доучившись один курс, просто поставила нас с Сергеем перед фактом, что будет пробоваться в театральный: «Поступлю — буду учиться, не поступлю — вернусь на филфак». В итоге она прошла в Щукинское училище на курс Владимира Иванова. И еще студенткой получила роль Машеньки в спектакле Вахтанговского театра «Окаёмовы дни», где главную роль сыграл Владимир Этуш...
— Теперь Даша работает в «Сатириконе». У вас есть общие спектакли?
— Был один: Дашу срочно ввели в «Чайку» вместо беременной Марьяны Спивак — предстояли гастроли в Бразилии. Даша играла Машу, а я ее маму, Полину Андреевну. По-моему, Дарья очень профессиональная актриса и хороший партнер.
— Еще она много снимается — от исторических драм («Годунов») до комедий («Дылды»). Есть среди ее фильмов и картины отца: «Сочинение ко Дню Победы», в котором Даша появилась еще девочкой, «Тихий Дон», где она сыграла Наталью. Оценивая ее киноработы, вы строгая или добрая мама?
— Я — объективная. Если мне кажется, что эта киноработа Даши могла быть, а могла и не быть, то или промолчу, или скажу: «Ты свое дело сделала, постаралась — и хорошо». А если мне ее роль нравится, буду каждый день звонить и говорить, КАК мне это понравилось, ПОЧЕМУ понравилось. Слава Богу, дочь не дает поводов сильно огорчаться, а, наоборот, радует. Просто в нашей профессии все зависит от предложений. Даше нужно работать, содержать семью, поэтому я не могу ей говорить: «Зачем ты пошла в этот проект?» Она снимается, потому что зарабатывает деньги. И хорошо, когда гонорар сочетается с хорошим сценарием и режиссурой.
— А ваша внучка не собирается продолжить династию?
— Ульяне скоро шесть лет, и она уже ходит в театральную студию. Ей безумно нравится. Но поживем — увидим!
