Костя Грим: «С такой болью в сердце невозможно жить...»

«Думал, что песни печальны оттого, что брата рядом нет. Но, оказывается, я прощался с любимой».
Инна Фомина
|
07 Февраля 2011
Фото: Михаил Клюев

–Теперь я знаю, ничего ужаснее того, что случилось со мной 16 декабря, уже не произойдет. Этот день перевернул мою жизнь, разделил на «до» и «после». А ведь ничто не предвещало беды, никаких нехороших предчувствий… В 5 утра я проснулся от шума — как-будто меня зовет жена, но как-то странно. Вскочил с постели, понял, что Леся в ванной комнате.

Подбежал, а дверь в ванную заперта — еле ее открыл. А там Леся лежит на полу, часто дышит, пытается что-то сказать, но невнятно. Я в растерянности попытался прощупать пульс на руке и сразу понял — да он просто бешеный! Вызвал «скорую», не осознавая еще, насколько все серьезно. Когда приехали врачи, по их поведению понял, что дело плохо — они очень нервничали. Пытаясь привести жену в чувство, ругались между собой. Потом сказали, что забирают Лесю в институт Склифосовского. Мне велели сидеть дома. Я не спорил, как будто в ступор впал, и был способен только тупо курить и ждать. По дороге в институт у Леси случилась клиническая смерть, но сердце смогли «завести» — об этом мне потом рассказали врачи. Через два часа мне позвонили из больницы и сказали: «Состояние крайне тяжелое, может произойти самое худшее, готовьтесь…» И вот тут я помчался в Склиф. Меня пустили к Лесе, но она уже находилась в коме.

«Я дарил Лесе цветы, приносил кофе в студию, писал головокружительные записки... Я любил ее и ждал. А она слово «люблю» сказала мне спустя два года после нашего знакомства»
«Я дарил Лесе цветы, приносил кофе в студию, писал головокружительные записки... Я любил ее и ждал. А она слово «люблю» сказала мне спустя два года после нашего знакомства»
Фото: Елена Сухова

Я убеждал себя в том, что все будет хорошо. Брал Лесю за руку, говорил, что она сильная, обязательно выкарабкается. Говорил, что очень люблю ее. Не знал, что прощаюсь с Лесей навсегда… Я вызвал в Москву ее родителей (они живут в Уральске). Они прилетели, но уже не застали дочь живой — пролежав сутки в коме, Леся умерла… Дальше помню все как в тумане: морг, похороны в Самаре, поминки, горе ее родителей, у которых Леся была единственной дочкой. Они ее обожали. Впрочем, Лесю любили все, кто знал.

Для всех она спешила сделать добро. Постоянно преподносила чудесные подарки — моим родным, своим, друзьям. Могла ночью понестись на другой конец города, чтобы выслушать исповедь подруги о несчастной любви — не жалея себя, пропускала через душу и принимала на себя негативную энергию.

Моя жена была для друзей «жилеткой», в которую все плакались, у которой просили совета. Во мне есть разумный эгоизм. Если хочу спать, то лягу и сплю, и никто со своими проблемами меня не добудится. А Леся существовала с особым взглядом на жизнь — она жила не для себя, а для других: для мужа, для родных, для друзей. Своими же переживаниями делилась только со мной, а других беспокоить не хотела.

Она всегда жила на полную катушку, взахлеб. Даже отдых для Леси мог быть только активным или экстремальным. Если мы приезжали в Италию или Болгарию, то не останавливались на известных курортах, а садились на поезд и отправлялись по маленьким городам, впитывая атмосферу страны. Самым безумным нашим путешествием стала поездка в Северную Корею. Леся прочитала заметку немецких журналистов про эту загадочную страну и загорелась: «Хочу!»

«У нас была «итальянская» семья — мы орали друг на друга, ругались, говорили: «Все! Я ухожу!» В доказательство снимали обручальные кольца и швыряли их на стол. Но… никто никуда не уходил. Потому что не могли друг без друга и суток прожить. Я знал: при всей взбалмошности Леся живет ради меня…»
«У нас была «итальянская» семья — мы орали друг на друга, ругались, говорили: «Все! Я ухожу!» В доказательство снимали обручальные кольца и швыряли их на стол. Но… никто никуда не уходил. Потому что не могли друг без друга и суток прожить. Я знал: при всей взбалмошности Леся живет ради меня…»
Фото: Елена Сухова

Это были две невероятные, незабываемые недели… Леся никогда не берегла себя, курила по нескольку пачек в день, крепкого кофе пила очень много. К тому же гастрольный образ жизни — частые переезды, постоянный недосып, неправильное питание — не способствует укреплению здоровья. А у жены от природы было слабое сердце, в последние годы развилась сильная тахикардия, пульс постоянно зашкаливал за сто. Но она не обращала на это внимания. От моих увещеваний, что пора заняться своим здоровьем, поберечься, жить более размеренно, ей, в конце концов, еще детей рожать, отмахивалась. Говорила, мол, сама все знает. Иногда у Леси побаливало сердце, но она думала: в тридцать лет с ней ничего страшного не случится. Но вот случилось. Произошел тот самый сердечный приступ…

Я думаю, что такой ранний уход Леси из жизни был все-таки ее судьбой, а не случайностью. Может, мне так легче думать — иначе от отчаяния можно сойти с ума…

Мы познакомились девять лет назад. Точнее, сначала я услышал голос, который меня заворожил. На самарской радиостанции «Maximum» работала ведущая Леся Криг (это Лесин псевдоним). Она была настоящей звездой эфира, вела утреннюю программу и всегда поражала меня своей искрометной реакцией. По образованию Леся филолог, у нее безупречный русский язык. Вскоре и я пришел работать на эту же радиостанцию — как начинающий, вел выпуски новостей. Тогда я встречался с девушкой и у Леси был молодой человек. Но мы сидели в одной комнате, а совместная работа сближает, хотя наши отношения складывались очень непросто.

«Ходили слухи, что из зависти я выпихнул брата из группы. Так могут говорить люди, которые ничего о нас не знают. У нас с Борисом с самого рождения была одна жизнь, другой не мыслилось...»
«Ходили слухи, что из зависти я выпихнул брата из группы. Так могут говорить люди, которые ничего о нас не знают. У нас с Борисом с самого рождения была одна жизнь, другой не мыслилось...»
Фото: Юрий Феклистов

Вскоре с подругой я расстался. А Леся не хотела обижать своего парня, все думала, как сделать их разрыв менее болезненным… Роман наш был с переживаниями, ссорами из-за ревности к бывшим возлюбленным, с уходами и возвращениями. К тому же мы ото всех скрывались. Но я все равно дарил Лесе цветы, приносил ей кофе в студию, писал головокружительные записки — каждый день, по нескольку раз. Однажды сидел дома, и такая тоска по Лесе накатила, что я, выпив вина для храбрости, отправился к ней. Леся жила в старом двухэтажном доме, я не придумал ничего лучшего, как встать под ее окнами и начать громко выкрикивать признания в любви. Не получив никакого ответа, зашел в подъезд и долго колотил в дверь Лесиной квартиры. Видя мое неадекватное состояние, Леся мне не открыла.

И тогда я заночевал прямо в подъезде, постелил куртку, свернулся калачиком и проспал до утра… Я любил и ждал Лесю, а она слово «люблю» сказала мне спустя два года. Мы стали жить вместе, потом поженились. У нас была обычная свадьба — загс, невеста в белом платье, родственники, подарки, тосты. Наутро, правда, новоявленный муж ускакал в Москву на концерт. (Улыбается.) А вот жизнь была не совсем обычная — очень яркая, сочная. Леся совмещала в своем характере невероятную доброту и определенную долю стервозности. Недаром по знаку зодиака она Близнецы — отсюда ее двойственная натура. Темперамент у нее был бешеный — очень страстная, эмоциональная, даже мятежная. Могла истерику закатить, в гневе побить посуду, дать мне пощечину в порыве чувств. Даже рубашки на мне рвала! Поводом для бури чаще всего служила ее ревность. Наверное, я давал к этому формальный повод.

Фото: Юрий Феклистов

Когда пять лет назад мы переехали из Самары в Москву и на группу «Братья Грим» обрушилась популярность, с ней пришло и навязчивое внимание девушек, поклонниц. Я не привык к такому вниманию со стороны женского пола и поначалу не умел вежливо, но твердо «отодвигать» их, позволял вторгаться в личное пространство. А Леся ревновала безумно. Потом я повзрослел, понял, что поклонницы, их улыбки — это мгновение, а Леся у меня навсегда. Но у нас все равно была «итальянская» семья — мы орали друг на друга, ругались, говорили: «Все! Я ухожу!» В доказательство снимали обручальные кольца и со словами: «Вот тебе! Забирай!» — швыряли их на стол. Но… никто никуда не уходил. Спустя несколько часов или даже минут мы мирились. Потому что не могли друг без друга и суток прожить. Мы оба это знали, всерьез ни о каком разводе и речи не шло.

Я понимал, при всей взбалмошности Леся живет ради меня. За мной она поехала в Москву, бросив престижную работу в Самаре. Помогала мне с делами группы, ездила на гастроли…

После встречи с Лесей я впервые стал писать песни. До этого писал только в соавторстве с братом. Почему-то во всех моих стихах, посвященных любимой, говорилось о разлуке, о прощании. В свое время мой брат Боря увлекался хиромантией. Он посмотрел ладони Леси и удивился, что у нее на обеих руках такая короткая линия жизни. «Может, я неверно их определяю или толкую», — недоумевал он тогда… Знаете, я никогда не мог представить себе Лесю в старости. Себя, брата, друзей мог, а с Лесей картинка не складывалась. Бог не слал мне эту информацию. Потому что будущего у Леси не было. Я однажды полушуткой-полувсерьез спросил жену: «Как ты хочешь: пройти свою жизнь ярко и умереть молодой либо жить спокойно до старости и уйти в окружении родственников?»

И она твердо говорила: «Первый вариант». Да я и сам знал это. Идеалом для Леси была Мэрилин Монро, которая прожила 36 лет и получила от жизни все, что хотела. Моя жена тоже получала все, что хотела. У нее была любовь, она видела мир, каждый день жила в свое удовольствие, занималась любимым делом, а не думала, как заработать на кусок хлеба... Да, она получила очень много, но я-то хотел, чтобы у нее всего было еще больше. Леся ушла слишком рано, и я никогда не смирюсь с этой потерей. Леся была совершеннее, лучше, честнее и мудрее, чем я. Когда на поминках стали вспоминать Лесю, то все заулыбались — столько добра и света она дарила людям. Может, ее и забрал Господь, потому что она — ангел…

«Мы с братом оба — эмоциональные, взрывные, ссорились каждый час. Причем с воплями, с маханием руками. Но вовсе не из-за того, что друг друга не любили. Хотя со стороны это выглядело форменным смертоубийством...»
«Мы с братом оба — эмоциональные, взрывные, ссорились каждый час. Причем с воплями, с маханием руками. Но вовсе не из-за того, что друг друга не любили. Хотя со стороны это выглядело форменным смертоубийством...»
Фото: Юрий Феклистов

После Лесиной смерти я спасался работой — мы осознанно не стали отменять новогодние концерты. А вот писать музыку пока не могу. Словно кран закрылся, источник пересох. Возьму в руки гитару, подержу и отложу: сказать мне пока нечего и не хочется. Надеюсь, что со временем душевная боль отпустит меня. Потому что с такой болью в сердце невозможно ни жить, ни творить…

— Костя, наверное, это несчастье вам помогают пережить близкие люди. И прежде всего брат. Вы ведь с ним близнецы…

— Да, конечно, мои родные и друзья меня очень поддерживают. А вот брат… Мне тяжело говорить, но такое впечатление, что Борис вычеркнул меня из своей жизни. Обиднее всего, что произошло это в тот момент, когда начали сбываться наши мечты, когда открылось столько возможностей для творчества.

Три года назад я вдруг перестал узнавать брата. Впервые в жизни у него появились свои, отдельные от меня друзья. Боре стало неинтересно старое окружение, он хотел общаться только с новыми людьми. Я их видел — богемные, тусовочные снобы. Теперь после концертов он не оставался, как раньше, со мной, с музыкантами группы, а сразу уезжал в самые модные клубы. Как будто стеснялся тех, кто знал его еще бедным, никому не известным Борей, и поэтому стремился к видевшим в нем загадочную и гламурную суперзвезду. Начал вести себя не как простой, открытый и улыбчивый самарский парень Боря Бурдаев, а как герой рок-н-ролла, «избранный». Сначала я решил, что это просто понты, игра в модный персонаж, которая быстро надоест. Но брат отдалялся от меня все дальше. Мы общались все реже, да и то только по делам группы.

Много раз я пытался поговорить с Борей, прояснить ситуацию.

Задавал конкретные вопросы, а он все твердил, что я ничего не понимаю. Как будто мы общались на разных языках. Потом начались просто невозможные вещи. Борис отменял концерты. Говорил, что устал, что не хочет выходить на сцену, что ему все неинтересно. Если сначала речь шла о нескольких выступлениях, то потом Борис поставил условие, что у «Братьев Грим» не будет концертов в течение трех ближайших месяцев. Я поинтересовался: «Боря, а кушать-то мы с тобой что будем? А группа как?» — «Это не главное. Не о деньгах, не о работе надо думать, а о наслаждении творчеством...» У него возникла необъяснимая ненависть к самой группе «Братья Грим». Он словно стеснялся ее популярности, простоты наших песен. Говорил, что нам нужно играть другую — «независимую, некоммерческую» музыку.

В конце концов брат предложил: «Давай выгоним всех музыкантов, наберем новых и сменим название». Я недоумевал: «Зачем? Объясни!» — «Мне так хочется…» Я терпел, потому что думал — у Бори это от усталости. Надеялся, что после хорошего отдыха он станет прежним. Но ситуация только усугублялась. Однажды на гастролях в каком-то городе мы вдвоем обедали в ресторане. Ели молча. Вдруг Боря внимательно посмотрел на меня — а у него в то время глаза стали какие-то странные, с поволокой — и говорит: «Нам больше не по пути». — «Почему?» — изумился я. «Не знаю, я это чувствую. Ты не хочешь меня понять». Поднялся из-за стола и ушел. Так я стал для своего брата чужим… К концу 2008 года он уволил концертного директора, у которого были все контакты по нашим выступлениям и гастролям, а на его место назначил пресс-атташе.

«Такое впечатление, что Борис вычеркнул меня из своей жизни. Я вдруг перестал узнавать своего брата...»
«Такое впечатление, что Борис вычеркнул меня из своей жизни. Я вдруг перестал узнавать своего брата...»
Фото: Михаил Клюев

Это все равно что скрипачу дать в руки саксофон. Потом разогнал группу, причем нехорошо, со скандалом, обижая людей. И все это в декабре, в самое хлебное для артиста время, когда полно концертов и телесъемок! 28 декабря мы в последний раз вместе вышли с ним на сцену…

Ходили слухи, что это я из зависти выпихнул брата из группы. Так могут говорить люди, которые ничего о нас не знают. У нас с Борисом с самого рождения была одна жизнь, другой не мыслилось. Общие интересы, друзья, нас одинаково одевали, даже кличка одна на двоих — Рыжие. Хотя дрались мы с Борей постоянно. И вовсе не из-за того, что друг друга не любили, просто мы такие вот эмоциональные, взрывные, ссорились каждый час. Причем с воплями, с маханием руками.

Со стороны это выглядело форменным смертоубийством. Воспитательницы в детском саду, видя, как мы с Борей колотим друг друга, хватались за сердце, потом растаскивали нас по углам. В конце концов родители стали водить нас в разные группы. В школе учителя сажали за разные парты, чтобы подальше развести две «катастрофы», — мы любили похулиганить. А вот на сцене, наоборот, вели себя дружно. В музыкальной школе, играя фуги Баха, не блистали. Но когда на концертах в четыре руки исполняли что-нибудь из репертуара «Битлз», всегда уходили под гром аплодисментов. Мы быстро поняли, что наш дуэт — это козырь. Парочка рыжих музыкантов смотрелась эффектно. После 9-го класса родители — фармацевты по профессии — отправили меня в престижный медико-технический лицей, откуда открывалась прямая дорога в мединститут, а брат остался оканчивать школу.

Но медика из меня не получилось: с первого дня занятий я пропадал в актовом зале лицея, где стояли музыкальные инструменты, синтезаторы. Притащил туда Борю, и мы быстро сколотили рок-ансамбль под названием «Магеллан», для которого и начали писать свои первые песни. А уже через год стали называться «Братья Грим». Чтобы не расстраивать наших интеллигентных родителей, честно попытались получить высшее образование. Поступили на музыкальный факультет в Самарский педагогический университет. Но там изучали исключительно классику, скучновато было. Через три года мы оттуда ушли. Родители, конечно, расстроились, но виду не подали. Даже дали денег на первые записи «Братьев Грим» — целых 15 тысяч рублей! Тогда же, чтобы лучше понимать тонкости шоу-бизнеса, я устроился работать на радио. Мы с Борей поехали в Москву, прошлись по всем продюсерским центрам и везде раздавали наши диски, на которых была и ставшая потом визитной карточкой песня «Кустурица».

Никакой реакции не последовало, никто нам не перезвонил. А мы не расстроились: нам по 20 лет, вся жизнь впереди. Играли в клубах Самары и Тольятти, писали песни, подрабатывали (я — на радио, Боря с женой Катей пел в ресторанах), и вдруг в один прекрасный день — это было начало 2004 года — на мой электронный адрес пришло письмо: «Ваш демо-диск заинтересовал продюсера Леонида Бурлакова, он хочет с вами познакомиться». Я знал, что Бурлаков работал с «Мумий Троллем», Земфирой, и решил, что это чей-то розыгрыш. Но мы все-таки позвонили по указанному телефону. Оказалось, правда. Нас пригласили в Москву. Поначалу продюсер нам говорил, мол, попробуем, видимо, не очень надеясь на результат.

Но когда впервые нас с братом узнали на улице — водитель такси не взял денег, а попросил сфотографироваться, мы поняли: что-то в нашей жизни сдвинулось. В общем, все случилось быстро — начались многочисленные концерты, стали записываться клипы. В итоге пришли слава и гонорары. Кстати, никогда наши с Борей разногласия не касались денег. Заработок мы всегда делили поровну. Да и песни подписывали только двумя нашими именами вне зависимости от того, кто конкретно что написал.

И вот теперь, уничтожив группу, Боря вернулся в Самару, где и живет сейчас. Оборудовал дома студию, говорит, что пишет какой-то альбом. А по телефону несет про «сгустки мыслящего тумана». Поначалу я часто звонил ему и так нервничал, что перед тем, как набрать номер, принимал пару рюмок для храбрости…

«Ничего ужаснее того, что случилось со мной 16 декабря, уже не произойдет. Этот день перевернул мою жизнь, разделил на «до» и «после»... Я брал Лесю за руку, говорил, что она сильная, обязательно выкарабкается, говорил, что очень люблю ее. Не знал, что прощаюсь с ней навсегда…»
«Ничего ужаснее того, что случилось со мной 16 декабря, уже не произойдет. Этот день перевернул мою жизнь, разделил на «до» и «после»... Я брал Лесю за руку, говорил, что она сильная, обязательно выкарабкается, говорил, что очень люблю ее. Не знал, что прощаюсь с ней навсегда…»
Фото: Михаил Клюев

Потом успокоился, спрашивал: «Когда вернешься в Москву? Может, запланируем концерты?» Борис все о своем: «Ты думаешь о приземленном, а надо о духовном. И музыка нам нужна другая». — «Так давай попробуем другую, — убеждал я. — Только зачем отказываться от успешного бренда «Братья Грим»?» А в ответ слышал: «Никаких «Братьев Грим» больше нет». Три месяца я вот так с ним переговаривался, мучился. А потом решил: хватит, человек меня не слышит. И перевернул новую страницу группы. Я собрал музыкантов, в группу вернулась замечательная вокалистка и композитор Катя Плетнева — бывшая жена Бори. С 8 марта 2009 года мы начали выступать без Бориса. Психологически было страшно выходить на сцену одному, поначалу даже рефлекторно оглядывался на то место, где всегда раньше стоял мой брат.

В декабре 2009 года мы выпустили очередной альбом, а Борис написал письмо своим поклонникам в Интернете, что группы «Братья Грим» не существует. Но это неправда, мы есть и успешно творим!

— Значит ли это, что теперь Борис Бурдаев не имеет к группе «Братья Грим» никакого отношения?

— Нет, не значит! Я уже говорил, что все наши песни подписаны двумя именами. Вот и на новом альбоме «Крылья Титана», который только что вышел, написано: «Слова и музыка К. Грим и Б. Грим». Потому что я по-прежнему считаю брата полноправным участником группы. Высылаю ему часть денег, заработанных на концертах, время от времени звоню в Самару. В прошлом году, в день рождения, решил позвонить Боре, поздравить его с нашим общим праздником. Боря взял трубку, однако разговора не получилось.

Он молчал, как будто ему позвонил не родной брат, а чужой незнакомый человек. Я спросил: «Не собираешься в Москву?» Боря сухо ответил: «Нет». И положил трубку. А я до сих пор веду с ним внутренние диалоги, пытаюсь переубедить, надеюсь, что он все-таки вернется — ко мне, в группу. Мне его страшно не хватает, с его уходом я как будто лишился руки или ноги. Кстати, задолго до ухода Леси из жизни я написал песни «Лаос», «Вернись», в которых много слов о разлуке, о новой встрече в следующей жизни. Думал, что они о Боре и печальны оттого, что брата рядом нет. Но, оказывается, пророчество было в другом — получилось, что я прощался с любимой. И Леся ушла практически сразу после выхода альбома в свет. Даже цвет обложки у диска получился черным, хотя поначалу предполагался коричневый...

Там есть одна композиция — «Аллилуйя», которую я посвящаю Лесе и буду исполнять для нее. Всегда.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог