Евдокия Германова: «Я вдруг стала терять Колю...»

Приемный сын актрисы из-за врожденной болезни погибал прямо на ее глазах.
Татьяна Зайцева
|
14 Декабря 2009
Фото: Марк Штейнбок

«Все у нас с моим приемным сыном Колей складывалось просто замечательно. Мы ощущали себя абсолютно счастливыми… И даже в самом страшном сне не могло привидеться то, что произошло потом», — тяжко вздыхает Евдокия Германова — ведущая актриса «Табакерки», сыгравшая более трех десятков ролей в кино и на телевидении и недавно перешагнувшая полувековой рубеж.

Не помню точно, какой же это был по счету мой приезд в детский дом, когда мне уже стали разрешать забирать Колю на прогулку.

Кажется, пятый. Или шестой? Нет, точно не вспомню. Да, впрочем, какая разница… В общем, 2000 год, лето. Приехала, как обычно, раньше назначенного времени. Сижу, жду. Наконец выводят «моего» — маленький такой, в сандаликах, оглядывается по сторонам, меня, наверное, высматривает. Увидел, кажется, даже обрадовался. Но не подбегает. Все равно, как и раньше, подходит осторожно, как бы с опаской. Беру за руку, чувствую — опять насторожен. Хорошо хоть, не возражает. Спрашиваю: «Пойдем гулять?» Молча кивает. Кажется, даже улыбнулся… Тот летний день был особенно хорош: солнце ласковое, не палящее, легкий ветерок, зелень после дождя вымытая и от этого какая-то особенно яркая…

Пошли в ближайший скверик. Я без умолку что-то говорю — сочиняю всякие немыслимые истории про птичек, про стрекозу, про грустное дерево, про веселого жука. И сама на себя удивляюсь, откуда только что взялось! А Коля слушает внимательно, изредка задает вопросы. Включился, значит, в общение. Стали играть — в прятки, в догонялки, в жмурки. Наконец, вижу, выдохся мальчик, устал, ни на что уже не реагирует. Крошечный ведь совсем — всего полтора года. Беру его на руки, и вдруг… Он заулыбался и прижался ко мне всем своим тельцем. Прямо сильно-сильно прильнул. А потом заснул. На моих руках! Смотрю на эту раскрасневшуюся щечку на своем плече, на эту сладкую слюнку и думаю: «Ведь в этом доверчивом объятии заключено главное — человечек безоговорочно вручил себя мне».

И именно в тот момент — отчетливо это помню — осознаю: вот он — мой ребенок! И я пропала. Все мое нутро приняло этого мальчика как своего. Словно по волшебству в душе испарились все тревоги по его поводу, исчезло это дергающее сомнение: все-таки чужой. И родилось абсолютно новое чувство: я — мать, у меня есть сын… Когда нянечка из детдома стала звать нас возвращаться, я даже не сразу поняла зачем. Не могла уже отпустить Кольку от себя. И он, проснувшись, тоже никак не хотел отцепляться от меня, плакал. Успокоился, только когда я, поцеловав его, сказала: «Я скоро за тобой приеду». На что он ответил: «Буду ждать…» И чуть погодя добавил: «Мама». В сердце будто что-то взорвалось… По дороге домой думала только о Коле и о нашей будущей счастливой жизни, прикидывала, что надо будет купить, чтобы к приезду сына в доме было все необходимое.

И в тысячный раз прокручивала в голове всю историю нашего знакомства…

СЧАСТЬЕ

Про детей я долгое время особенно не задумывалась. Во-первых, совсем не хотелось даже на время уходить из профессии, а во-вторых, пугал сам факт вступления в этот мир детства со всеми его проблемами. Очевидно, все могло бы встать на свои места, если бы я родила. Но… Не встретился тот мужчина, от которого мне предназначено было родить… Первую и, пожалуй, единственную любовь своей жизни я встретила на съемках фильма «Розыгрыш». Тот период вообще был очень важным в моей жизни, потому что на тех съемках для меня многое было в первый раз. Впервые закурила, впервые попробовала вино и...

«К 40 годам я осталась одна. И на меня накатила жуткая депрессия: все в моей жизни плохо, живу бессмысленно, будущего нет, никому я не нужна — ни в жизни, ни в профессии»
«К 40 годам я осталась одна. И на меня накатила жуткая депрессия: все в моей жизни плохо, живу бессмысленно, будущего нет, никому я не нужна — ни в жизни, ни в профессии»
Фото: Марк Штейнбок

впервые влюбилась. Причем очень серьезно. Любовь эта заполнила меня всю и стала буквально безграничной. А объектом ее явился очень достойный, но очень взрослый человек, и ситуация для меня была безысходная, потому что у него была семья. Но, несмотря на это, смею надеяться, он отвечал мне взаимностью. История наша длилась несколько лет, а потом я прекратила ее — просто запретила себе продлевать… Потом у меня были разные отношения с мужчинами — и легкие увлечения, и серьезные романы, жила и гражданским браком. Все эти мужчины были людьми достойнейшими, и я благодарна Судьбе за эти встречи. Но что поделать — в подсознании у меня всегда присутствовала та, первая моя, всепоглощающая любовь, и все другие чувства ни в какое сравнение с ней не шли. Поэтому, как бы прекрасно все ни складывалось, я все равно всегда уходила от своих возлюбленных — первая.

Чтобы не оставлять никаких надежд…

В результате к сорока годам осталась одна. Накатила на меня жуткая депрессия — просто на части разрывало ощущение, что все в моей жизни плохо, живу бессмысленно, будущего нет, никому я не нужна — ни в жизни, ни в профессии. В общем, всю мою внутреннюю территорию охватило полное отчаяние и безысходность… И вот в 2000 году я с компанией приятелей поехала в Турцию на Миллениум. 3 января решила съездить в знаменитый древнейший храм Святого Николая Чудотворца — просто на экскурсию, с туристами. Помню, вхожу внутрь, и в моей душе словно что-то переворачивается. Окутывает какое-то удивительное, исповедальное, состояние — я переполняюсь неведомыми ранее чувствами, мыслями, эмоциями.

И все они вдруг словно бы разрастаются и устремляются куда-то вверх, по вертикали — я прямо ощутила это. И стало так хорошо, так спокойно… Совершенно случайно в этот момент меня сфотографировал мой знакомый. Когда проявили пленку, мы просто глазам не поверили — на окне храма отчетливо виден световой крест (при том что погода в тот день была пасмурная и никакого солнца не было в помине), а у меня над головой будто бы нимб образовался… Совершеннейшее чудо.

По приезде домой во мне постепенно стала зарождаться мысль об усыновлении ребенка. Я очень серьезно все обдумывала, просчитывала, взвешивала. И это был довольно мучительный процесс. В результате все мои размышления оформились в четкое решение. Я сказала себе: «Ну хорошо, нет у тебя такого мужчины, который мог бы стать отцом твоих детей, так что теперь — пропадать?

С какой стати? Если жизнь так повернулась, не злись, не отчаивайся, не впадай в панику, а пойди и сама сделай кому-то хорошее…» Короче говоря, я пришла в районную управу по месту жительства и сказала, что хочу усыновить ребенка. Мне сообщили, какие заявления надо написать, какие документы собрать. И я отправилась в это, казалось бы, прекрасное путешествие. (С усмешкой.) Сколько же открытий меня ждало! Например, я и вообразить себе не могла, что должна представить всю бесчисленную документацию прежде, чем узнаю, кого мне предстоит усыновить. У нас по этой части все очень хитро устроено: раз решила, будь добра, сначала документы собери, а потом мы тебе покажем «товар».

Когда дело дошло до последнего рубежа — выбора ребенка, сотрудница, просмотрев все мои бумаги, спросила: «Так кого же вы хотите-то?»

А я к этому моменту была уже настолько измучена многомесячным собиранием бесконечных справок, что вообще забыла, какие слова планировала сказать. Тем более что ребенка я хотела абстрактно, честно говоря, не очень-то представляя, какого именно. Вот и забормотала что-то невнятное: «Я? Хочу? Мне бы... чтобы...» Она улыбнулась: «Поняла», достала с самой дальней верхней полки пыльную папочку — дело — и сказала: «Вот он и будет вашим сыном. Уверена в этом». Меня, как человека, способного самостоятельно принимать решения, такая постановка вопроса безумно возмутила. И возмущала до той поры, пока, приехав в детский дом, я не увидела этого мальчика — Колю.

Он подошел ко мне сам. Задрав голову, серьезно, внимательно и очень осмысленно посмотрел прямо в глаза, потом деловито, жестом взрослого мужчины взял за руку и повел показывать территорию своего места жительства.

«В знаменитом древнейшем храме Святого Николая Чудотворца меня сфотографировали. Когда проявили пленку, я просто глазам не поверила: на окне храма отчетливо виден световой крест, а у меня над головой будто бы нимб образовался… Совершеннейшее чудо»
«В знаменитом древнейшем храме Святого Николая Чудотворца меня сфотографировали. Когда проявили пленку, я просто глазам не поверила: на окне храма отчетливо виден световой крест, а у меня над головой будто бы нимб образовался… Совершеннейшее чудо»
Фото: Фото из семейного альбома

«Самостоятельный мужичок», — усмехнулась я. Вскоре узнала, что он уже вполне прилично говорит, сам умеет есть, сам ходит на горшок... На прощание, в ответ на подаренные мной сладости, поднял с земли камень и вручил мне — мол, и я не с пустыми руками. Я взяла этот булыжник с собой — дома помыла его и положила на полку. На память…

Привыкали мы с Колей друг к другу месяц — я приезжала в детский дом, привозила ему всякую всячину и постепенно все больше к нему привязывалась. Через некоторое время мне разрешили забирать Колю на несколько часов на прогулки. Оказавшись во внешнем мире, он поражался всему, что видел: магазинам, киоскам, транспорту.

Троллейбус вызвал настоящий шок. «Рогатый и выплевывает людей прямо из пасти», — объяснил он мне. Машин боялся чудовищно. Долгое время не решался сесть в салон моего автомобиля, и я буквально приручала его — клала на сиденья конфетки, фрукты и таким образом приманивала. Феноменальное впечатление на него произвел банан. А вообще с едой у Коли были особые отношения — он никак не мог наесться и все время припрятывал что-нибудь съестное про запас. Очень долго я отучала его от этой привычки…

Через месяц после первой встречи с Колей, когда уже окончательно убедилась в том, что этот человек будет моим сыном, я оформила патронаж. Так все советуют — сначала надо попробовать пожить с ребенком в непривычных ему домашних условиях, чтобы посмотреть, действительно ли вы подходите друг другу...

А где-то через год подала документы на усыновление и записала Колю под своей фамилией. Он стал Николаем Николаевичем Германовым…

Имя Николай я восприняла как знак свыше, ведь я пришла знакомиться с Колей через полгода после моего посещения храма Святого Николая Чудотворца. Более того, оказалось, что мальчик родился именно 3 января, то есть в тот день, когда я оказалась в том храме. Но было и еще более необъяснимое совпадение: когда дома я стала Колю мыть, обнаружила у него родимое пятно очень сложной конфигурации. И просто обалдела: у меня тоже есть родимое пятно на том же месте, причем точно такой же величины и формы. Будто это действительно мой собственный ребенок. На следующий год я повезла Колю в тот же храм…

Никому ни из друзей, ни из родных в период оформления документов я ничего не говорила.

Это было мое решение, и мне не хотелось никаких обсуждений этой темы. Так что маму свою я сделала бабушкой неожиданно — односекундно у нее появился полуторагодовалый внук. Не скажу, чтобы все меня радостно поддержали.

Признаюсь: конечно, некий эгоизм и даже эгоцентризм в моем решении взять ребенка из детского дома присутствовал, потому что по большому счету спасала я себя. От безысходности это сделала, от отчаяния, но иначе, видимо, не могла. Есть много женщин, рожающих для себя игрушку, — только для того, чтобы почувствовать себя самодостаточными. Моя цель была другой — я хотела кому-то передать по наследству свой духовный опыт, дать силы, вдохновить на что-то.

«Я долго думала, советовалась с батюшкой, с детскими психологами: стоит ли говорить ребенку о том, что я ему не родная мать? Когда Коле было пять лет, я решилась...»
«Я долго думала, советовалась с батюшкой, с детскими психологами: стоит ли говорить ребенку о том, что я ему не родная мать? Когда Коле было пять лет, я решилась...»
Фото: Марк Штейнбок

Женщине ведь необходимо отдавать себя кому-то, это же Господом Богом в нас заложено. Ну а поскольку я не получила от Судьбы шанса иначе разрешить эту ситуацию, решила ее так, как сочла нужным… После чего меня не раз пинали, не церемонясь. Многие ведь в бескорыстие не верят и всё ищут какие-то подноготные мотивы. Однажды дошли до того, что упрекнули в том, будто я сделала это ради привлечения к себе внимания. Даже пощечину не стала давать этому человеку — руки марать не хотелось. Просто плюнула ему в лицо. Потому что большей гадости, большей нравственной нечистоплотности трудно представить. Думаю, даже идиоту должно быть понятно, что такой шаг не делается для того, чтобы покрасоваться или похвастаться — ни перед другими, ни перед собой… Конечно же с появлением Коли у меня началась совершенно другая жизнь.

Раньше, предоставленная только сама себе, я была вольна заполнять свое свободное время как угодно, а тут все помыслы полностью скорректировались ребенком. И все 24 часа в сутки я уже принадлежала только ему. Все мое время, все желания, поступки были связаны только с Колей. Открывая мир ему, я сама делала еще больше открытий. Я ведь и себя открывала в этой территории материнства. Во мне все больше и больше пробуждались какие-то совершенно неведомые раньше эмоции — немыслимая нежность к беспомощному человечку, который целиком и полностью от тебя зависит, желание помочь ему, поддержать, защитить… Общаясь с Колей, часто думала: «Как же мне повезло! Такой чудесный мальчик — активный, любознательный, созидательный. Настоящая творческая личность».

И старалась создать ему как можно больше возможностей для вдохновения, творчества. Объяснила, что подолгу смотреть телевизор плохо, иначе все самое интересное в жизни пройдет мимо. И по-актерски карикатурно показала, как выглядит телевизионный фанатик. Конечно, после этого Коля не прекратил совсем смотреть мультики, но это перестало быть самоцелью. И он увлекся чтением — очень много читал, просто с упоением. К пяти годам научился и писать. Периодически я устраивала выставки рисунков Коли, всякий раз добавляя все новые его картинки. Как только не изощрялась, устраивая сыну праздники! Все там было: и друзья его, и мои знаменитые пироги, и радостное дуракаваляние. Больше всего запомнился первый Колин день рождения у меня дома. К его двухлетию я купила сто (!) воздушных шаров и за ночь все их надула — слава Богу, у меня есть пылесос, выполняющий такую функцию.

И вот утром Коля просыпается и… Не описать, что с ним произошло. Вскочил, совершенно офонаревший, в своей кроватке, глаза стали в два раза больше, озирается по сторонам, вообще не понимая, где находится. Еще бы: вся комната у него в разноцветных шарах! А потом мы дрались этими шарами, хулиганили, хохотали, он просто захлебывался от смеха. Я считаю, что детям надо дарить не дорогие вещи, а эмоции… Коле очень нравилось ходить в храм. Он там становился каким-то робко-восторженным. Затихал, все внимательно разглядывал, обо всем расспрашивал, свечки мы с ним ставили, просвирки покупали…

Я спрашивала совета у батюшки, а потом и у детских психологов: стоит ли говорить ребенку о том, что я ему не родная мать? И все мне сказали: «Не надо ничего скрывать.

Причем чем раньше расскажешь правду, тем лучше». Когда Коле было пять лет, я решилась. Руководствовалась одной простой мыслью: рано или поздно непременно найдется «доброжелатель», который захочет каким-то образом манипулировать этой информацией, а значит, лучше сына защитить знанием... Перед разговором очень переживала. Начала издалека, сказала: «Коль, присядь на диван, мне надо с тобой серьезно поговорить. Ты уже взрослый человек и многие вещи должен понимать…» Потом долго готовила его к основной теме. Рассказала историю Маугли, привела примеры из жизни разных известных людей, объяснила, что практика усыновления существует во всем мире, и, наконец, дико волнуясь, сообщила правду про нас. К моему удивлению, эту новость Коля пережил совершенно спокойно. Вообще никак не среагировал.

«Заключение специалистов меня ошарашило: Коле необходима госпитализация в детскую психиатрическую больницу...» 2006 г.
«Заключение специалистов меня ошарашило: Коле необходима госпитализация в детскую психиатрическую больницу...» 2006 г.
Фото: Андрей Эрштрем

И отношение его ко мне после этого разговора ни капельки не изменилось. Няня — мне эту прекрасную женщину сам Бог послал — рассказывала: когда я уходила на работу, Коля брал какую-нибудь мою вещь — кофточку, платочек, — прижимал к груди, гладил и шептал: «Мама, мама...» Чем больше мы с Колей общались, тем больше я убеждалась в том, что мы во всем очень совпали — по гороскопическим знакам, по энергетике, по темпоритму. Буквально ощущала, что я и он — единое целое.

НЕСЧАСТЬЕ

Беда ворвалась в нашу с Колей жизнь не стремительно. Она подступала медленно, словно гигантский спрут, захватывая нас своими безжалостными щупальцами... Я знала, что отец Коли неизвестен, что мать сбежала, бросив его в роддоме, и что она наркоманка, а мальчик появился на свет в результате ее восьмой беременности.

Но не предполагала, что все это, вместе взятое, может привести к таким необратимым последствиям…

У многих детей бывает склонность к тому, чтобы стянуть что-то. Но у моего сына желание взять чужое приобрело гипертрофированные масштабы. Это было настоящим воровством. Первые его признаки появились к пяти годам, к семи все расцвело невероятным образом. Как мне потом объясняли медики, в семь лет у мальчиков происходит второй выброс гормонов, и на этом фоне расцветает генетика. Что же стало происходить? Я часто брала Колю на съемки, на репетиции — не потому, что его не с кем было оставить, а чтобы он не замыкался в себе, чтобы видел жизнь в разных вариантах. Через некоторое время начала замечать, что люди как-то странно меня избегают, при встречах опускают глаза.

Потом они признавались, что, жалея меня, оберегая, многого не рассказывали… Вскоре выяснилось, что в те дни, когда я приходила с сыном, из гримерных пропадали самые разные вещи — компьютерные и музыкальные диски, плееры, наушники, телефоны, деньги… В драгоценностях Коля ничего не понимал, поэтому, вероятно, и не брал их. Но остального наворовал столько... И умудрялся все украденное как-то ловко вынести, а потом припрятать. Обнаружилось много лазеек, куда он все это заначивал. Деньги прятались в тайники, а технику он благополучно обменивал в школе на что-то ему нужное. Потом и дома стал красть — деньги, диктофоны, часы, и в школе… Разумеется, учителя обо всем этом знали, но так же, как и мои коллеги, из хорошего ко мне отношения долгое время все это от меня скрывали, старались сами погасить ситуацию.

И все же пришла пора, когда всем уже стало невмоготу, — люди начали мне звонить и рассказывать об очередном воровстве Николая. Я научилась находить его заначки. Потом мчалась все это возвращать, извиняться. Бывало, в течение дня мне по таким поводам звонили несколько раз...

Тысячи раз обсуждала с сыном эту тему, объясняла, что брать чужое — нехорошо, пыталась разобраться в ситуации. Спрашиваю: «Ну зачем ты берешь без спроса?» Отвечает: «А мне сами дарят». В то же время Коля мне говорит о том, как над ним издеваются в школе — в унитаз головой засовывают, с лестницы спускают. Иду разбираться, оказывается, все — неправда…

Как любая мать, сначала я сына перед другими людьми всячески защищала.

Потом, дома, конечно, вела с ним беседы, разумеется, для него неприятные. Случалось, и тапкой под зад давала. Но вскоре, как только в очередной раз делала попытку с Колей поговорить, разобрать ситуацию, он стал устраивать сцены самобичевания: бился в истерике о стену, о стулья, хватал первые попавшиеся под руку предметы и лупил ими себя. А поскольку у него от природы повышенный болевой порог, боли он, очевидно, не чувствовал. Приходя в школу в синяках, заявлял, что дома его избивают. Некоторые ему даже верили, сочувствовали. Но только до той поры, пока это не произошло прилюдно — на глазах у всех педагогов школы, на педсовете... Дальше это стало повторяться регулярно — во всех случаях, когда Коле делали замечания или за что-то ругали. Мне в ужасе звонили учителя и говорили: «Заберите его, он нас всех посадит...» Одновременно с этим у сына стала проявляться какая-то непреодолимая тяга к ножам и вообще к любым острым предметам.

«Вдруг Коля обнял меня и зашептал: «Мама, я все понимаю, но ничего сделать с собой не могу. Со мной что-то происходит, но я не знаю что…» В этот момент будто шуруп мне в сердце ввернули»
«Вдруг Коля обнял меня и зашептал: «Мама, я все понимаю, но ничего сделать с собой не могу. Со мной что-то происходит, но я не знаю что…» В этот момент будто шуруп мне в сердце ввернули»
Фото: Марк Штейнбок

Повсюду крал ножницы. Мог вдруг, рассердившись, ткнуть своего соученика, педагога. Люди оставались с порезами… И однажды ситуация дошла до криминальной. Коля чуть-чуть не попал человеку ножницами в глаз. Приходили из милиции, разбирались, потом как-то замяли дело… Поначалу я не очень понимала, что происходит с ребенком, видела только, что как снежный ком с горы на меня наваливается какая-то беда. Но считала, что это лишь мои проблемы. Старалась сама справиться с ситуацией, верила в то, что смогу это сделать. «Ну что ж, — говорила себе, — ты же понимала, что взяла сложного ребенка, значит, надо терпеливо его воспитывать». Ходила к детским психологам, советовалась. Они списывали все эти проявления на переходный возраст, на адаптацию к школе — дескать, подрастет, и все пройдет, давали советы воспитательного характера.

Наконец стало ясно, что проблема не только в воспитании. Педагоги и представители органов опеки и попечительства поставили вопрос ребром: вам обязательно надо обратиться к врачам. И началась наша с Колей медицинская эпопея.

Обследовала я сына у лучших специалистов. Их заключение меня ошарашило: Коле необходима госпитализация в детскую психиатрическую больницу — случай очень тяжелый, без обследования в стационаре не обойтись. И я повезла сына туда. Это было 7 декабря 2006 года… В больнице Коле был поставлен диагноз: хроническое шизоаффективное расстройство с атипичной психопатоподобной манией и формирующимся дефектом, с преобладанием патологии влечений.

Проще говоря — шизофрения. С маниакальным влечением к воровству и к холодному оружию. Сомнений по поводу медицинского заключения у меня не было — я обращалась к ведущим специалистам в области педиатрии и детской психиатрии, настоящим светилам и безусловным авторитетам в этой сфере. Стоит ли говорить о том, что я тогда пережила?.. И тут я столкнулась с новой бедой. Выяснилось следующее: препараты, которые Коле необходимы, на него не действуют. Его организм на них просто не реагирует. Ему всаживали тройные дозы успокоительных, а он даже не замечал этого. Все равно оставался неуправляемым. Лечащий врач сына говорил мне: «Я, взрослый мужчина, от такой дозы спал бы три дня, а ему хоть бы что...»
Когда доктора стали изучать документы, которые мне дали при усыновлении, в выписке из роддома они обнаружили запись, сделанную сразу после появления Коли на свет: «Судороги с повышением температуры тела».

А я в свое время тоже читала это и, помню, поинтересовалась: «Что это за судороги такие?» На что мне сказали: «Ну, такое бывает у детей при рождении...» И я не придала этому значения. Уверена, меня не специально обманули, очевидно, они сами просто неверно истолковали причину этого явления. А профессиональные психиатры, проанализировав ситуацию, пришли к конкретному выводу. Когда дети, получившие в утробе наркотики, отсоединяются от пуповины матери и лишаются доступа наркотических средств, у них происходит ломка… Ломка, которую Коля пережил при рождении, дала непоправимые реакции. Но проявилось это только в семь лет — именно в этом возрасте происходит второй выброс гормонов…

Фото: PHOTOXPRESS.RU

Весь ужас в том, что мальчик не подлежит лечению: у него врожденная адаптация организма к любым препаратам, включая психотропные. А значит, болезнь скорректировать нельзя, разрушение идет на молекулярном уровне…

Разве можно выразить словами тот ужас, который я пережила, осознав, что включилась саморазрушающаяся машина — и психическая, и физиологическая. Она не щадит все то доброе, что Коля успел узнать в своей короткой жизни. И никакими средствами невозможно этот процесс остановить. Я тонула в слезах, но что толку от этого... Приезжала навещать Колю в больнице, мы с ним гуляли, разговаривали. Но его любовь ко мне кончалась мгновенно, в тот миг, когда я уходила. «У меня мама плохая, а вы хорошая. Вы — моя мама», — говорил он любой нянечке.

А мне при встрече жаловался: «Знаешь, мам, тут все такие сволочи, такие противные...» Не могу передать, как было больно. Каждый раз уезжала в слезах, сердце рвалось: я же понимала, что вины Коли в этом нет, он не ведает, что творит...

Время от времени мне разрешали забирать Колю домой. И я видела, что раз от разу он становится все более агрессивным. Однажды мне стало по-настоящему страшно… Кручусь на кухне, готовлю ужин — что-то режу, не помню уж что. Салат, кажется. Коля сидит за столом, рисует. В комнате зазвонил телефон. Выхожу, поговорила с кем-то по поводу работы, возвращаюсь. В дверях в ужасе застываю на месте. Передо мной стоит мой сын с большим кухонным ножом наперевес. Стойка угрожающая, агрессивная, рука, сжимающая нож, направлена мне в живот, лицо совершенно белого цвета, глаза сузившиеся, злые, смотрит в упор...

А он ведь стал уже почти с меня ростом. Инстинктивно, не успев ничего толком осознать, начинаю лепетать что-то — плету невесть что, лишь бы отвлечь внимание любой чушью. «Коленька, милый, давай вот морковку дорежем, а потом огурчик, а еще мяско добавим. Давай вместе, мой хороший. И хлебушек порежем. Ты не помнишь, случайно, куда я положила досочку для хлеба? Кажется, в комнате оставила. Может, поищешь, поможешь мне? Ты же всегда все умеешь найти. А ножичек отдай пока мне, я тут закончу свою готовку…» Вижу, взгляд смягчился, сам расслабился и… бросил, наконец, нож на пол. Будто бы очнулся, вернулся откуда-то. И тут же включился в мою игру — пошел искать разделочную доску. Потом смеялся — она-то оказалась на кухне!.. Дальше такие ситуации повторялись не раз. Я поняла, что начала бояться собственного сына…

Врачи, когда я забирала Колю, предупреждали: «Ночью запирайтесь в комнате, иначе может произойти непоправимое». И я действительно запирала на ночь дверь в своей комнате в страхе перед девятилетним ребенком!
Коля деградировал. Я перестала узнавать сына. Мой ласковый, добрый мальчик стал зол, неадекватен, неуправляем, превращался в какого-то хищного звереныша. Раньше он прекрасно читал, интересно выражал свои мысли, у него была блистательная память, и вдруг все это прямо на моих глазах стало сходить на нет. Когда-то мы с ним любили похулиганить: возились, щипали друг друга, щекотали, болтали о всякой всячине, но постепенно с ним вообще стало невозможно общаться — в любой момент он мог совершить самый непредсказуемый поступок. Не передать словами то горе, то ощущение безысходности, которое я испытывала: все усилия твои катятся к чертовой матери, потому что от тебя уже ничего не зависит.

Со своими студентками в Международном славянском институте
Со своими студентками в Международном славянском институте
Фото: Марк Штейнбок

Ни-че-го. Те самые молекулы методично и целенаправленно ломают, уничтожают, разлагают организм и психику ни в чем не повинного маленького человека. Коля и сам мучился. Все письма, которые он мне писал, всегда начинались одинаково: «Мамочка, прости меня!» А однажды… Приезжаю навестить. Гуляем по территории больницы, разговариваем. Я рассказываю про школу, говорю: «Коля, все ребята из твоего класса передают тебе привет, желают поскорее выздороветь. Они тебя любят, ждут и уже совсем на тебя не обижаются. И ты не будешь же их больше обижать?» И вдруг он обнимает меня и шепчет: «Мама, я все понимаю, но ничего сделать с собой не могу. Со мной что-то происходит, и я не знаю что…»

Будто шуруп мне в сердце ввернули. Поверьте, это страшно… Вы поймите, в тот период никакой личной жизни у меня не было — я и не хотела, и не стремилась, и вообще не думала об этом. Смысл всей моей жизни, все мои цели, надежды были связаны только с Колей. Он был моим всем. И вдруг я это все стала терять, оно увядало и погибало прямо у меня на глазах. Как я могла к этому относиться? Что бы сейчас ни сказала про свои эмоции, все равно это будет только малой долей того, что я ношу в себе...
Врачи объяснили, что после того, как полезла генетика, Коля стал воспринимать все происходящее не на уровне интеллекта и естественных человеческих эмоций, а только на уровне животных инстинктов. На многое вообще перестал реагировать. Горе в том, что и в дальнейшем он обречен на такое существование. Более того, после проведенного консилиума медики признали Колю асоциальной личностью, то есть человеком социально опасным, не способным проживать в семье.

В медицинском заключении записали: «…Не только не способен воспитываться в семье, но и может угрожать окружающим его людям... Дальнейшее пребывание усыновленного в семье считается невозможным и опасным…» «И что же из этого следует, что делать-то?!» — в ужасе спрашивала я. Оказалось, что выход только один: ребенок должен находиться в специальной клинике, которая предполагает абсолютную изоляцию. Любые связи с внешним миром, включая контакты даже с самыми близкими людьми, только будоражат психику и могут спровоцировать неадекватные реакции. (С тяжелым вздохом.) Вот такой приговор… Мой сын разделил участь многих несчастных детей, искалеченных наркотической зависимостью уже в утробе матери...

Долгое время о медицинских проблемах Коли я никому не говорила.

Мучилась совестью, боясь признаться окружающим в реальном положении дел. Молчала, считая, что не имею права рассказывать о таком — мол, раз уж взяла на себя ответственность за ребенка, терпи. И прошла очень большую школу терпения... Знакомые говорили: «Дусечка, у тебя с мальчиком явно что-то не так». Я всем отвечала: «Все пройдет, просто он очень сложный». В общем, сама, рыдая взахлеб по ночам, перед другими людьми отстаивала сына до конца. Старалась скрыть Колины изъяны, уберегала его от чужого, иногда очень ярко выраженного негативного отношения. А ведь такое неприятие твоего ребенка другими людьми переносить очень мучительно. Но всю свою боль я носила в себе.

«Если бы я не имела возможности преподавать, не знаю, что со мной произошло бы. С ума сошла бы, не иначе. А так, в общении с моими ребятами, мне все-таки легче...»
«Если бы я не имела возможности преподавать, не знаю, что со мной произошло бы. С ума сошла бы, не иначе. А так, в общении с моими ребятами, мне все-таки легче...»
Фото: Марк Штейнбок

Если мне говорили: «Да на фиг он тебе нужен, отдай его!» — я прекращала общаться с этими людьми. Навсегда…

Когда осознала, что со здоровьем Коли все уже непоправимо и я окончательно, навсегда, теряю ребенка, у меня импульсивно возникло непреодолимое желание разыскать эту его биологическую мать и… не знаю что с ней сделать. Хотя что можно сделать? Разорвать ее на части, посмотреть в глаза, воззвать к совести?! И я сказала себе: «А что толку? Ты придешь к этой наколотой, невменяемой женщине и станешь рассказывать ей трагическую историю ее сына? Да наплевать ей на его судьбу так же, как и на судьбу остальных брошенных ею детей». Остановила себя, не пошла. Потом долго размышляла над всей этой ситуацией и пришла к выводу: невзирая на все перенесенные страдания, не надо ни с кем сводить счеты, не надо мстить.

Это ничего не изменит. Лучше просто поделиться своим опытом с другими людьми. Может, это кому-то поможет… Доктор, который делал Коле диагностику мозга, на мой вопрос: «А можно ли было это как-то предотвратить?» — сказал: «Предотвратить невозможно, но если бы вы привели мне его в полтора года, когда усыновляли, я сказал бы вам то же самое — в то время заболевание уже можно было диагностировать…» После всего пережитого я просто призываю людей, собирающихся усыновить ребенка: не бойтесь, не стесняйтесь с самого начала проводить все медицинские обследования! Тогда и принимайте окончательное решение. Не полагайтесь на авось — на то, что «как-нибудь справимся», «любовью защитим». Никакая любовь не справится с генетикой. Непременно обследуйте. И если заметите хоть какую-то проблему, бейте тревогу.

Немедленно! Как я теперь узнала, в большинстве случаев проблемы со здоровьем поправимы. Но только тогда, когда они не запущены. Иначе все может приобрести гипертрофированный размах и привести к необратимым последствиям. В моем случае проблема не имеет решения…

(После долгой-долгой паузы.) Мне хочется криком кричать женщинам, которые употребляют наркотики и при этом рожают детей: «Услышьте меня! Вы же не всегда бываете в бессознательном состоянии. Задумайтесь! Ведь в первую очередь вы несете беду своим же детишкам, которые потом не понимают, что с ними происходит. Остановитесь!!!» Я осознаю, что, к сожалению, большинство из этих женщин не дружат ни с совестью, ни с интеллектом и вообще не понимают того, что плодят больных детей.

Но что-то же все-таки надо с ними делать! Наверное, их необходимо лечить, причем принудительно. И действовать надо законодательно, на государственном уровне. Потому что такие так называемые матери, делающие собственных детей инвалидами при рождении, а потом избавляющиеся от них, несут чудовищное горе как самим детям, так и людям, взявшим на себя заботу о них. Не говоря уж о том, что создают очень дорогостоящую проблему для государства. Я сейчас разрабатываю программу создания фонда помощи таким матерям. Надо сделать все для того, чтобы не допускать появления на свет этих заведомо обреченных детей, найти способ исключить архистрашную проблему в принципе, хотя понимаю, что это невероятно сложно, почти нереально. Но у меня есть конкретные предложения. И я уже нашла людей, которые хотят участвовать в этом начинании, верю, что и деньги найдутся.

И сейчас мы готовим предложения… А пока я просто стараюсь оказывать посильную помощь детским домам, и в частности тому, откуда взяла Колю. Дружу с директором этого дома. Марина Гургеновна невероятно энергичная, одухотворенная женщина, просто легендарная личность, которая всеми силами борется за свой детдом. И нижайший ей поклон за все, что она делает для детей…

(Задумавшись.) С некоторых пор, когда я вижу чужих детей, особенно возраста Коли, — у меня комок к горлу подкатывает… Тяжело говорить об этом… Больно. Не знаю, за что Господь дал мне такой опыт. Может, и правда для того, чтобы поделиться им с людьми, уберечь кого-то? Ну вот, поделилась… Не представляю, как преодолела бы все свалившееся на меня горе, если бы не поддержка огромного множества прекрасных людей, которые помогали мне и сейчас помогают.

Особенно меня потрясает отношение моих самых близких подруг, Лоры Квинт и Терезы Дуровой, они не просто сочувствовали, не просто оказывали самую действенную помощь во всех моих проблемах, они буквально взяли на себя часть моей боли… А сейчас меня очень спасает работа, в которую, к счастью, можно уйти с головой. И еще: если бы я не имела возможности преподавать в Школе-студии МХАТ на курсе Кости Райкина и в Международном славянском институте, то есть не стала бы отдавать всю себя, весь свой опыт, чувства, эмоции студентам — молодым ребятам, совсем еще детям, — не знаю, что со мной произошло бы. С ума сошла бы, не иначе. А так, в общении с ними, мне все-таки легче...

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог