Бари Алибасов: «Ой, какой он был противный, ужас!»

Известный продюсер рассказал о разрыве с Лидией Федосеевой-Шукшиной, сыне и провале «На-На».
Варвара Богданова
|
14 Июня 2010
Фото: Юрий Феклистов

«Мне надо видеть шквал аплодисментов, истерики, вопли, неотпускание артистов со сцены — вот к чему я всегда стремился. Женщина разве это поймет? Она говорит: «Брось сцену, живи для меня, для детей. Для того, чтобы у нас была дача, софа, комод и телевизор…» Только раз жизнь свела меня с такой женщиной, которая понимала и принимала меня безоговорочно», — рассказывает музыкант, продюсер и шоумен Бари Алибасов.

Прошлым летом мы вместе с Лидой (Федосеевой-Шукшиной.

«С Лидой я прожил четыре самых счастливых года своей жизни»
«С Лидой я прожил четыре самых счастливых года своей жизни»
Фото: Сергей Иванов

— Прим. ред.) поехали в Сростки на юбилей Шукшина. Как же хорошо было и какая красотища кругом! Это ведь и мои родные места: 150 километров проехал — и я дома. Вдруг, прямо накануне финального концерта, у Лиды подскочило давление. Смотрю: сидит в машине — обмякшая, бледная. Ну какой там концерт, поехали в больницу. Врачи сразу засуетились, сделали уколы, консилиум собрался… А Лида отлежалась минут двадцать, пришла в себя, с койки соскочила: «Ну все, поехали, поехали». Говорю ей: «Полежи, без тебя разберутся, там есть кому речи произносить». Она задумалась и говорит: «Я же в этой больнице лежала. Вася тогда меня впервые привез в свою деревню и — сразу бухать со своими друзьями.

А я заболела, так он даже не знал, что я в больницу попала. За три дня ни разу ко мне не пришел. Только когда дома появилась, он говорит: «Лидк, а ты где была?»

— Бари Каримович, а Лидия Николаевна когда-нибудь сравнивала вас с Шукшиным?

— Постоянно. Она говорила: «Как же вы похожи — по характеру, по манере разговора». Однажды просто курьезный случай произошел. Мы с Лидой вместе были на церемонии вручения премии «Ника». И вот в антракте выходим в фойе — народу много, Лида впереди меня. Проходим мимо сцены, на которой стоит Юлик Гусман, и тут я Лиду за попу щипаю, да еще Юлику подмигиваю: завидуй, мол. И вдруг вижу, что у Гусмана глаза квадратными становятся. «С чего бы это, — думаю, — весельчак и юморист Юлик так реагирует на мою вполне невинную шутку?»

Смотрю, а передо мной вовсе не Лида идет, а Галина Польских. В тот год почему-то все женщины повально носили похожие платья — черные с белыми кружевными воротниками. Не понимаю, как Польских — сзади полная копия Лиды — оказалась передо мной. Ну я и перепутал. От стыда на полусогнутых, прячась за актерскими спинами, из толпы выбрался, чтобы, не дай бог, не встретиться с этой самой Галиной. На такси домой уехал, а Лиду мой водитель повез. Вечером она мне звонит: «Чего ты там натворил-то? Что за одинаковые дурацкие шутки у вас с Васей?» «А при чем тут Вася?» — спрашиваю. «Звонит мне Галя и говорит: «Ты специально таких мужиков подбираешь? То Васька твой меня щипал, теперь этот». Оказывается, Василий Макарович их с Лидой тоже как-то перепутал, когда они ехали в актерском автобусе на концерт.

Вот вам Лида. Другая бы скандал закатила, а она только хохочет.

А познакомились мы с Лидой в 1995 году тоже благодаря «Нике». Меня тогда попросили ее подвезти к Театру Российской армии, где проходила церемония. До этого дня ни одного фильма с Лидиным участием я не смотрел, потому что в кино в принципе не хожу — некогда. Поэтому никакого отношения у меня к ней не было, кроме пиетета перед Великой Русской Актрисой, создавшей на экране образ Русской Женщины. И ничего этого в ней не оказалось при встрече. Я-то ждал, что ко мне в машину сядет великовозрастная бабенция, а впорхнула 14-летняя разбойница. И с первой же минуты нашего общения меня просто поразила свежим, стремительным образом мышления, необыкновенным чувством юмора, хваткостью реакции.

«У меня начался настоящий психоз, постоянно перед глазами одна и та же картина: морг, кровь, распластанное тело… Не могу от этого кошмара избавиться, и все!»
«У меня начался настоящий психоз, постоянно перед глазами одна и та же картина: морг, кровь, распластанное тело… Не могу от этого кошмара избавиться, и все!»
Фото: Юрий Феклистов

Мы весь вечер веселились, хохотали как сумасшедшие. Я только начинаю говорить, она тут же мою мысль подхватывает и продолжает. Потом на банкете «вмазали» по шампанскому и перешли на «ты». Ну и все. Мы практически не расставались. Нет, жили, естественно, порознь. Но всюду бывали вместе, все друг про дружку знали. Если в силу обстоятельств нам не удавалось встретиться, тогда часами болтали по телефону и все не могли наговориться. Лида не побоялась и поехала со мной и с группой «На-На» в Чечню, когда там шла война. Она заботилась о них, как наседка. От меня всегда защищала. Я только рот открою, чтобы начать орать, Лида тут же: «Ну посмотри, какие они красивые, талантливые, как поют!» Жизнь ее дочек протекала на моих глазах: у Маши дети росли — мы их нянчили, к Оле ездили, когда Лида отдала ей свою дачу под Москвой, где она стала жить с сыном, с Васей.

Сейчас Оля в Ивановской области, живет при монастыре, Васю отдала в монастырскую школу и категорически не хочет поддерживать семейные отношения, всеми способами, праведными и неправедными, отталкивает от себя и маму, и сестру. У Лиды, конечно, душа болит за нее, а особенно за внука. Она и зачастила в этот Свято-Николо-Шартомский монастырь, а ведь не ближний свет, 300 километров от Москвы. Пожаловалась мне, что службу плохо слышит. Я зимой поехал, купил усилительную аппаратуру, поставил колонки. Заодно пообщался с Васиными педагогами. Они говорят, что очень умный, талантливый мальчик. Но там ведь регламентирован каждый шаг, мы опасаемся, что его просто затюкают, зашугают. Лида, естественно, хотела бы, чтобы у Васи было право выбора своей судьбы.

Пока это бесперспективно — ему только двенадцать лет. Она счастлива, когда Вася изредка бывает в Москве и у нее остается. Зато с Машей у Лиды очень тесный контакт. Я ей в шутку говорю: «Слушай, по-моему, она должна тебя на зарплату посадить. Ты ведь ее круглосуточный консультант». Маша звонит матери каждые семь минут по любому поводу, всегда и во всем спрашивает ее совета. Начиная с вопроса «Как твои дела?», заканчивая консультациями по авторскому праву, выбору роли, целесообразности участия в каких-то светских мероприятиях.

— Если у вас по-прежнему столь доверительные и теплые отношения, что же послужило причиной разрыва?

— Была причина, но я не хочу о ней говорить. Это не зависело ни от нее, ни от меня. С Лидой я прожил четыре самых счастливых года.

Сейчас наши отношения перешли на другой уровень, мы — близкие друзья. Очень близкие. Дольше, чем с ней, я не продержался ни с одной из своих женщин. Почему? Да потому, что чувства должны быть взаимными, значит, нужно от себя что-то отрывать, отдавать. А я могу себя делить только со сценой. Но с другой стороны, если нет любви, ничего не катит. У меня были периоды сумасшедшей влюбленности, когда я начинал бурлить, фонтанировать идеями, выходил из берегов… И как апофеоз моего бурления появлялась новая ломовая программа для группы «Интеграл» или, позже, для «На-На». Я обожаю подглядывать за реакцией зрительного зала — во всех домах культуры страны, где мы выступали, есть дырки в занавесях, которые сделаны мною, потому что мне надо видеть шквал аплодисментов, истерики, вопли, неотпускание артистов со сцены — вот к чему я всегда стремился.

А женщина разве это поймет? Она говорит: «Брось сцену, живи для меня, для детей. Живи для того, чтобы у нас была дача, софа, комод и телевизор…» Это же невозможно. Только раз жизнь меня свела с такой женщиной, которая меня принимала и понимала безоговорочно. И фамилия у нее была, кстати, тоже Федосеева. В 1975 году в Усть-Каменогорск, где я жил, приехала корреспондент из Москвы Элла Федосеева. Вообще-то она была спецкором «Литературной газеты» и подрабатывала в журнале «Клуб и художественная самодеятельность», где публиковались материалы о рок-музыке. Элла попала на концерт группы «Интеграл» и была ошеломлена всем увиденным. В антракте пришла за кулисы, наговорила мне массу комплиментов. Сказала, что такого яркого, феерического зрелища нигде и никогда не видела, что мы обязательно должны показаться в Москве.

«...Я рыдал. Мне казалось, что в моей жизни больше ничего не будет — ни Азы, ни друзей, ни музыки, ни сцены и аплодисментов»
«...Я рыдал. Мне казалось, что в моей жизни больше ничего не будет — ни Азы, ни друзей, ни музыки, ни сцены и аплодисментов»
Фото: Юрий Феклистов

Она постарается помочь, познакомит с нужными людьми. А я чувствую, что уже искра между нами пробежала. После концерта не заставил себя ждать — Элла переночевала в моем номере (за неимением собственной квартиры я тогда жил в гостинице) и больше из него не выходила, пока не уехала в Москву с твердым намерением перетащить «Интеграл» в столицу СССР. Просто поразительно, как одинаково мы думали и как понимали друг друга. Никаких слов не надо было. Я тогда носил длинные волосы, и Элла называла меня Индеец Джо. Мы любили друг друга безумно. Я даже не раздевался, когда приезжал к Элле в Москву, сразу прыгал на диван прямо с чемоданом. Не хватало терпения, так хотелось понаслаждаться каждой клеточкой… Но это была какая-то истеричная страсть и бешеная ревность с ее стороны.

Однажды, помню, мы поехали в Тарту к очередному Эллиному приятелю, диссиденту. С нами были наши друзья — популярный писатель и режиссер Сеня Каминский и его жена Нина. После ужина мы с Ниной, как самые молодые, забрались на верхние полки и, уже засыпая, перебрасывались ничего не значащими фразами. Вдруг Элла как фурия выскакивает из-под полки, хватает Нину за волосы и с криками: «Ах ты, такая-сякая, чего ты к нему лезешь!» — стаскивает вниз. Может быть, и этим она мне нравилась, я не знаю. Ее поведение меня нисколько не злило, не оскорбляло. Для меня это было доказательство нашей любви. К сожалению, жизнь Эллы закончилась трагически — через год она погибла, сгорела у себя дома. Курила всегда много и, наверное, заснула с сигаретой. Мне рассказывали, что, когда открыли дверь ее квартиры, оттуда рванул такой столб пламени, словно атомная бомба взорвалась.

Видимо, что-то долго тлело, а потом под воздействием кислорода полыхнуло. Я не смог приехать на похороны, потому что в это время с «Интегралом» был на Дальнем Востоке, прервать гастроли не имел права. Когда вернулся, то пришел на могилу... Нет человека, который оказал бы на меня такое же влияние, как Элла. Она сыграла в моей жизни решающую роль. Из Индейца Джо превратила даже не в москвича, а в человека планеты, наверное.

— Тем не менее у вас четыре официальных брака. Каждый раз женились по большой любви и навсегда?

— Конечно. Хотя со многими женщинами я жил, не оформляя отношений, не обременяя себя этой придурью, которую придумало государство.

Родители Карим Касымович и Ираида Ибрагимовна. Конец 30-х годов
Родители Карим Касымович и Ираида Ибрагимовна. Конец 30-х годов
Фото: Фото из семейного альбома

Моя первая женитьба произошла сразу после школы. Два безмозглых восемнадцатилетних человека решили навсегда посвятить себя друг другу. «Навсегда» закончилось через три месяца. И мы тут же расстались без слез и сожалений.

Второй раз я женился на девушке, которая была моложе меня на двенадцать лет, я уже жил в Усть-Каменогорске. Моя жена, как и я, занималась музыкой, даже обучала меня сольфеджио. Как-то возвращаюсь домой, а она мне говорит: «Я тебе изменила с Сережкой», то есть с другом моим. Спрашиваю: «Ну и кто лучше?» «Конечно, ты», — отвечает. Отлично. Она мне стала еще ближе после этого, потому что я же ее научил получать удовольствие от секса. А главное, мы полностью доверяли друг другу. Я спокойно отношусь к физической измене, потому что не туловище свое мы вверяем близкому человеку, а внутреннее содержание, мысли, мироощущение…

Не менее важно, что у нас были общие интересы. Но проходит совсем немного времени, я прихожу на работу во Дворец культуры, где меня встречает секретарь парткома и на весь вестибюль начинает орать с выпученными глазами, какой я негодяй, безнравственное чудовище и олицетворение буржуазного разложения не только в музыке, но и в личной жизни. Куча людей: дирижеры, библиотекари, режиссеры, руководители ансамблей — все высыпали послушать, как меня чихвостят. И тут постепенно до меня доходит, что это моя жена пожаловалась в партком. Да, у нее были претензии ко мне, она говорила: «У тебя постоянно репетиции, если ты дома, то твои друзья толкутся. Почему я должна на всю эту ораву готовить?

Я хочу побыть с тобой наедине…» Такие разговоры велись все чаще. Но как она сообразила, что ей надо в партком сходить, как дорогу-то туда нашла?! Другие бабы по тридцать лет живут в браке и не знают, куда им жаловаться, а этой ведь всего 18 лет! Короче говоря, я прибежал домой, с одного маху разорвал на ней платье и пинком выставил за дверь: «До свидания!» Вот что я понимаю под изменой, когда оказывается, ты жил с человеком, который в тебя не верил, лгал тебе и в конце концов предал. Потом у меня была еще одна девочка, брак с которой тоже продлился меньше года. Там вообще получилась смешная история, потому что она жила в Москве, а я тогда из Усть-Каменогорска переехал в Саратов, где впервые в жизни получил отдельную двухкомнатную квартиру в доме на берегу Волги, в элитном районе, который назывался «Пентагон».

И прежде чем перевезти сюда любимую, затеял грандиозный ремонт. А тогда же ничего невозможно было купить, поэтому я через знакомых долго доставал стройматериалы и мебель — голубую плитку в ванную, раковину-тюльпан в цвет, финские обои, югославскую спальню под слоновую кость. Я получал кайф, пока добывал все это, потом сам красил, клеил, вешал, устанавливал… Но однажды, после очередной встречи с любимой, понял: это все не греет, нет страсти. Остыл. Я вернулся в Саратов и, клея новые обои в гостиной, вдруг осознал, что мне это больше не интересно, квартира стала чужой, даже нежеланной — любовь закончилась. Была еще и четвертая жена, тоже из Москвы. Мы очень быстро зарегистрировались и тут же развелись, практически и не жили вместе, потому что я уехал на гастроли. Я умышленно не называю имен, в моей жизни эти женщины были абсолютно проходящими, не сыграли никакой роли.

«В детстве родители мало думали о моем существовании. Они работали как проклятые»
«В детстве родители мало думали о моем существовании. Они работали как проклятые»
Фото: Фото из семейного альбома

Теперь у них своя жизнь, семьи, дети. Зачем я буду волновать их близких?

Лену Уронич я могу назвать по имени, она — мать моего прекрасного сына. Мы с ней два года прожили в гражданском браке в этой двухкомнатной квартире в Саратове, где и родился Бари. Ему сейчас двадцать пять лет, по-моему. Ой, какой он был противный, ужас! Его воспитывали три женщины — мать, бабушка и прабабушка. Первое время я его везде с собой таскал, а потом переехал в Москву. Естественно, помогал деньгами. Когда сыну исполнилось одиннадцать лет, Лена привезла его ко мне погостить. Я увидел избалованного, изнеженного, капризного парня, с которого сдувают пылинки, выполняют любые самые невероятные прихоти. Рассвирепел: «Все!

Либо он переезжает ко мне и я отдаю его в Суворовское училище, либо делайте с ним что хотите, но на мою помощь уже не рассчитывайте!» Ну, в одиннадцать лет мне ребенка, конечно, не отдали. Но я ему постоянно звонил в Саратов и говорил: «Сынок, беги оттуда, иначе жизни у тебя не будет, хана придет!» И через несколько лет Бари ко мне переехал. Вот тут мой покой закончился. Он уже здоровый вымахал — метр девяносто ростом, а мозгов нет. Через день приходил домой с расквашенной мордой — со скинхедами воевал на Арбате. И главное, не звонил, подлец, хотя я просил: «Есть же мобильный телефон, трудно что ли набрать номер?!» У меня уже нервняк и психоз начался, потому что постоянно перед глазами одна и та же картина: морг, кровь, распластанное тело… Не могу от этого кошмара избавиться, и все! Предложил: «Давай отправлю тебя в Америку» (у меня была возможность сделать ему грин-карту).

«Нет, — отвечает, — я Аллочку люблю». Стали у нас дома эти «аллочки» появляться. Сначала по одной, потом по две, по три. Из комнаты сына на весь дом — охи-ахи, стоны. Я говорю: «Сынок, а можно без понтов? Не обязательно, чтобы все слышали, какой ты крутой. И давай договоримся так. Твоих телефонных звонков я больше не жду, захочешь — позвонишь. Ответственность с себя снимаю, но: если с тобой что-то произойдет — заболел, украл, убил, — я должен узнать об этом первым. Я тебя люблю и сделаю все, чтобы тебе помочь». И вот удивительно — мои кошмарные видения как рукой сняло. Самое интересное, что после этого Бари стал мне звонить: «Приду тогда-то. Задержусь. Нахожусь там-то». Или просто: «Папочка, звоню, чтобы сообщить, что я тебя люблю». Это меня всегда настораживает, я спрашиваю: «Чего надо? Говори по делу».

Бари окончил Университет экономики, статистики и информатики, еще будучи студентом, нашел себе вполне приличную работу, которая приносит неплохие деньги. Он и себя содержит, и матери помогает в Саратове. Сейчас мы живем отдельно, сын снимает квартиру. Однажды пришел ко мне и говорит: «Пап, мне так плохо, она ушла». А я сижу за компьютером, занимаюсь делами, мне некогда. Спрашиваю: «Не в первый же раз ушла? Вернется?» — «Нет, на этот раз совсем». Потом Бари произнес фразу, которую я пропустил мимо ушей: «Я вчера себе места не находил. Не знаю, что и делать, так мне плохо». Я говорю: «Сынок, погоди, мне некогда, у меня куча дел, а ты со своими разговорами». Он ушел, и только утром я понял: ребенок пришел за поддержкой, а папаша его отфутболил. Я ему позвонил, часа полтора что-то тарахтел по телефону. Ну что в таких случаях говорят: «Все пройдет, не волнуйся, я рядом с тобой, приходи ко мне, если тоскливо.

«На раскрутку «На-На» в Америке я потратил два с половиной года жизни и все свои деньги. После провала полтора года находился в депрессии, даже ходил к психоаналитику»
«На раскрутку «На-На» в Америке я потратил два с половиной года жизни и все свои деньги. После провала полтора года находился в депрессии, даже ходил к психоаналитику»
Фото: Юрий Феклистов

Ты ее забудешь быстрее, чем думаешь. Вспомни Аллочку, из-за которой ты грин-карту в Америке не получил…» — и так далее. Видимо, ему действительно полегчало, потому что он мне говорит: «Пап, что мне делать? Я ей машину подарил. Забирать или нет?» «Ни в коем случае, — отвечаю. — Только представь: она сейчас едет в твоей машине, одета в шикарную одежду, которую ты ей купил, звонит по твоему мобильному телефону своей подружке и говорит: «Представляешь, как я этого лоха обула?» Сынок, чем дороже урок, тем качественнее опыт».

— А какие уроки преподали вам ваши родители?

— Мне кажется, что мои родители вообще мало думали о моем существовании. Они работали как проклятые.

Мы жили в Казахстане в поселке Чарский. Это небольшая узловая железнодорожная станция, построенная практически в голой степи.

Отец мой родом из Хакасии, из очень богатой байской семьи. Он рассказывал, что его отец, мой дед, даже не знал точно, сколько у него табунов лошадей, а уж самих лошадей пересчитать никому и в голову не приходило. После революции семья, потеряв все, бежала за границу, отец оказался в Китае, но вскоре вернулся, в Алма-Ате выучился на бухгалтера и приехал в Омскую область. Как рассказывала мамина сестра, тетя Зина, отец появился в деревне в какой-то необыкновенной песцовой шубе на подкладке из красного атласа. Ну, шубой в сибирской деревне не очень-то удивишь, а вот этим китайским атласом восхищались все. Мама — дочь татарского большевика, который пешком со всей своей большой семьей пришел в эту сибирскую деревню из Казани.

Я думаю, что они от голода спасались. В деревне дед сразу стал организовывать колхоз, раскулачивать зажиточных крестьян, а там же, в Сибири, чувство земли, собственности заложено на генетическом уровне. В колхоз идти никто не хотел. Деда однажды подпоили и в сорокаградусный мороз заперли в холодной бане. Он там заснул, простудился, а через неделю умер. Моя мама была самой красивой девушкой в округе, отец женился на ней, когда ей не исполнилось еще четырнадцати лет. Вскоре она уже родила первого ребенка, мою старшую сестру. Родители переехали в железнодорожный поселок. Я появился на свет, как говорила мама, в 46-м году, но мою метрику она долго не забирала из сельсовета. Когда забрала, то сразу не посмотрела, что там написали, — а там стоял 47-й год рождения.

Легендарный «Интеграл». Стоят (слева направо): Альберт Гумаров, Бари Алибасов, Юрий Лоза, Игорь Сандлер. Сидят: Виктор Щедрин, Рифат Даукаев. 80-е годы
Легендарный «Интеграл». Стоят (слева направо): Альберт Гумаров, Бари Алибасов, Юрий Лоза, Игорь Сандлер. Сидят: Виктор Щедрин, Рифат Даукаев. 80-е годы
Фото: Фото из семейного альбома

В нашей семье было всего шестеро детей. Но в те времена в Чарском рожали гораздо больше, чтобы из оставшихся в живых воспитать наследников.

Мама работала бухгалтером в детском саду, а папа — управляющим банка, где вместе с ним числилось семь сотрудников. Но, как и все в поселке, они держали большое хозяйство. У нас было четыре или пять коров, пятнадцать-двадцать баранов, конь, 200 курей. Всех надо кормить, за всеми убирать. Ягнят, которые, как правило, появлялись поздней осенью, брали в дом, выхаживали. Моей обязанностью было летом в течение целого месяца «припасывать» теленка, чтобы он научился вместе со стадом приходить домой. Я в пять утра вставал и только в девять вечера возвращался. А жара сорок градусов, и никто не заботился, взял я с собой чего поесть-попить или нет.

Вот говорят: «сельский быт, сельские запахи». Да я ненавижу это все с детства, потому что помню, как мы жили в дерьме. Хотя родители мои были очень чистоплотные люди, от отца всегда пахло или тройным одеколоном, или «Шипром», мама за собой следила. Но мы и печки топили навозом, и дома строили из глины пополам с навозом, и за свежими кучами бегали, когда пастух собирал табун на выгул, чтобы огород удобрять. Огород еще имелся, который надо поливать три раза в день! Мама ночами ширкала стиральной доской, чтобы всех обстирать. Она не сюсюкала над нами, мы были предоставлены сами себе, вплоть до позднего вечера, когда мама загоняла нас домой и только успевала наскоро помыть, покормить и наши бесконечные цыпки смазать сметаной. И все же мои родители отличались от основной массы наших соседей — они были образованными людьми, считались интеллигентами.

Мама очень любила музыку, собирала пластинки. И откуда она их брала? Когда мне было лет десять-одиннадцать, у нас уже появилась электрическая радиола, а до этого мы слушали патефон. К нам приходили гости и под эти пластинки танцевали фокстрот, падеспань, а мы, дети, болтались у взрослых под ногами, смотрели, кто с кем флиртует.

Я-то первый раз серьезно влюбился в пятом классе. У нас в школе была девочка, Тома Мандычева, она танцевала индийские танцы. Так я из любви к ней украл на станции цветные стекла от семафора и сделал световое шоу. Смастерил три ящичка, куда поставил лампочки, прикрепил разноцветные стекла и во время Томиного выступления по очереди втыкал вилки в розетку. Я в школу ведь не учиться ходил, а устраивать разные представления.

Поэтому наш учитель Иван Михайлович Гавриленко каждый месяц пересаживал меня, все никак не мог решить, где я принесу меньше вреда. То на первую парту посадит, чтобы достать указкой или линейкой по башке, то назад, чтобы никто не видел, как я, на радость всему классу, дрыгаюсь, корчу морды, закатываю глаза. Зато учитель пения Иван Петрович Казачок почему-то поручил мне петь первые строчки одной песни в нашем школьном хоре. Я делал два шага вперед и орал благим матом: «Славное море, священный Байкал!» — дальше подхватывали остальные. Почему Иван Петрович мне доверил эту песню, до сих пор не знаю. Я мало того что нестройно, так еще и противно орал. Может, потому, что однажды пристал к нему с вопросом: «Что такое аборт?» — и по первой реакции понял, что сделал что-то страшное, произнес слово, за которое меня, наверное, исключат из пионеров.

«В Азу влюбились все. Но мне казалось, что у меня, как у «вожака этой стаи», на нее прав больше всех»
«В Азу влюбились все. Но мне казалось, что у меня, как у «вожака этой стаи», на нее прав больше всех»
Фото: Фото из семейного альбома

Иван Петрович спросил: «А ты откуда знаешь это слово?» — «Как откуда. Мы же поем песню: «И волна набегала, краснофлотца качала, и дробилась аборт корабля». Корабли-то мы видели только на картинках в учебниках, кругом пустыня...

Когда после окончания школы встал вопрос о выборе профессии, я понял, что хочу быть всем — и архитектором, и художником, и актером, и танцором, и музыкантом. Не мог остановиться ни на чем конкретном. Тогда с моим другом Мишкой Араповым мы взяли справочник для поступающих в вузы, он открыл страницу наугад, а я, закрыв глаза, ткнул пальцем. И попал в Усть-Каменогорский строительный институт, что, на мой взгляд, оказалось самым лучшим вариантом, потому что город этот находился совсем близко от дома. Мы собрались, поехали и осенью были уже первокурсниками.

Торжественная церемония посвящения в студенты проводилась во Дворце культуры металлургов. Мы придумали и разыграли целое представление, в котором я исполнял роль Архимеда. Директору этого дворца, Леониду Петровичу Котовскому, оно очень понравилось. И я его попросил: «Возьмите нас с Мишкой рабочими сцены». Он согласился. Дворец был огромный и очень богатый. Там занималось несколько хоров, танцевальных коллективов, самодеятельный театр, джаз-квинтет. Работы было много, но зато к нашим 26 рублям стипендии добавилось еще по 40 рублей, поскольку мы с Мишкой делили одну ставку пополам. Это были сумасшедшие деньги, потому что обед в студенческой столовой стоил 30 копеек, кино — 20, а мои любимые пончики, обсыпанные сахарной пудрой, продавались по 3 копейки за штуку. Мы превратились в местных Рокфеллеров — обхаживали девушек, ходили абсолютными франтами, потому что шили себе самые модные брюки клеш, они только-только входили в моду.

Уже на первом курсе я организовал музыкальный ансамбль. Котовский разрешил мне порыться в подвале, где лежали списанные инструменты. Никогда не испытывал более сильного впечатления от увиденного, чем в тот момент, когда, ошалевший, стоял перед огромной грудой инструментов. И дрожал, и потел, и сознание терял… Они были практически новые. Я тут же собрал для себя ударную установку — дома-то у матери переломал все кастрюли, нещадно барабаня по ним. Первое время мы играли на танцульках в общежитии, но наша популярность стала быстро расти. Мы даже потеснили джаз-квартет Валентина Циммермана. Эта группа по выходным выступала на танцах во Дворце культуры, куда всегда ломилась толпа.

Не попал на Циммермана — значит, неделю прожил зря! Там пела потрясающая Аза Романчук, в которую был влюблен весь Усть-Каменогорск. Но вскоре они уехали в другой город, а мы остались. С этого момента, наверное, и началась история «Интеграла». Через два года нас уже пригласили на работу в областную филармонию. Мы стали легендой Казахстана. За нами ходили толпы поклонников — ребята любили нас за музыку, а девчата — за красоту. И тут я совершил ошибку — в наш чисто мужской коллектив взял солистку. Вот до сих пор не могу себе объяснить, зачем девок брал? Валя Свисткова увела моего друга Мишку Арапова, практически развалив группу. На ее место пришла другая и через полгода женила на себе саксофониста Вовку Соловьева. Но и после этого я с завидным постоянством продолжал делать себе харакири. В следующую девицу влюбился еще один наш музыкант и тоже покинул группу.

Были и такие, которые пытались захомутать меня, только ничего не получалось. Одна, например, резала себе вены — стояла возле окна, пилила руку тупой бритвой и все ждала, что я сорвусь и скажу: «Нет, не делай этого, я тебя люблю!» А я думал: «Пусть пилит». В конце концов к нам пришла Аза Романчук, которая когда-то пела у Циммермана. Мне казалось, что у меня, как у «вожака этой стаи», больше всех прав на Азу. Но два гитариста, Сашка Стефаненко и Сашка Крахин, обаяли ее своим талантом. Конечно, от меня-то чего ждать — на репетициях всегда ору, что-то требую. А эти трое слились в творческом порыве, стали ходить в рестораны, репетировали уже без меня, и я оказался сбоку припеку. Я обиделся — и на своих близких друзей, с которыми четыре года вместе работал, писал песни, и на Азу. Думал: «Ладно, козлы, отомщу вам».

Репетиция военного ансамбля. Во время службы в армии. 1970 г.
Репетиция военного ансамбля. Во время службы в армии. 1970 г.
Фото: Фото из семейного альбома

Пошел в военкомат и попросился в армию. Мне тут же дали направление в Алма-Ату, а билет на поезд я купил сам. Но накануне отъезда скис, понял, что натворил. Первый раз в жизни я плакал, рыдал. Мне казалось, что в моей жизни больше ничего не будет — ни Азы, ни моих друзей, ни музыки, ни сцены и аплодисментов. Я убежал куда-то, спрятался, ребята меня нашли, стали успокаивать. И эти два болванюги пришли — два Сашки, Аза билась в истерике, а я думал: «Поздно. Если бы неделькой раньше побилась, может, и не случилось бы этого всего. А сейчас у меня уже военный билет на руках». Делать-то нечего, я уехал. Служил при штабе ПВО ВВС округа. Когда сейчас смотрю на свои армейские фотографии — все в нормальной, полевой одежде, а я в парадной форме и коричневых ботинках. Я практически сразу организовал музыкальный коллектив, и командир нашей части говорил: «Когда идет репетиция, командующим в части является Алибасов».

Через два года я вернулся в Усть-Каменогорск, собрал своих музыкантов и восстановил «Интеграл». Месяц поработал и заскучал по армии. Здесь, на гражданке, нужно было самому составлять график концертов, планировать гастроли, отвечать за людей, которые находятся в твоем подчинении. В армии за меня это делали другие, а я лишь в свое удовольствие занимался музыкой — все остальное появлялось как скатерть-самобранка. Я купил билет на самолет, полетел в Алма-Ату, подошел к воротам штаба… и решил, что не надо мне туда возвращаться.

Тогда-то судьба и свела нас с Эллой Федосеевой. Как я уже говорил, она задалась целью перетащить «Интеграл» в Москву. Говорила: «Ты не можешь сидеть в этой дыре, это несправедливо».

Я понимал, что из Усть-Каменогорска сразу попасть в столицу — нереально. Но мы перебрались в Саратов, стали гастролировать уже по всей стране. На наши концерты невозможно было попасть, ничего похожего тогда в Советском Союзе не исполнялось. На сцене творилось нечто феерическое — и кино, и пиротехника, и свет, и костюмы, и объемные декорации. А самое главное — музыка, которая по-настоящему заводила людей. Несколько раз я ездил в Москву, где Элла устраивала мне встречи с людьми, способными повлиять на нашу судьбу. Однажды целую делегацию она привезла на выступление «Интеграла» в Ленинград. Приехали Саша Масляков, Слава Зайцев, Валентин Манохин — замечательный танцовщик и балетмейстер Большого театра, Лео Карпин — главный редактор музыкальной редакции Центрального телевидения, кто-то еще…

Но за нами тянулся шлейф запрещенной рок-группы: периодически нас обвиняли в антисоветчине, пытались расформировать, разогнать. Какими-то правдами и неправдами я уламывал комиссию Министерства культуры, которую в то время возглавляла Валентина Ивановна Кузнецова, ненавидевшая рок-музыкантов больше, чем врагов Страны Советов. Я юлил, врал, как-то выкручивался. Нас поддерживали очень достойные люди — Леша Рыбников, Давид Тухманов, Александр Зацепин, Юлий Гусман, Полад Бюль-Бюль Оглы. Благодаря этим связям нам было легче выживать. Мы снялись в фильмах «Не бойся, я с тобой» и «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», записали пластинку, принимали участие в Московском фестивале молодежи и студентов. Но постепенно я стал чувствовать, что группа начала пробуксовывать.

«Если мне вдруг надоест заниматься творчеством, что-то придумывать, удивлять, тогда, возможно, я и подумаю о семье. Но пока не надоело»
«Если мне вдруг надоест заниматься творчеством, что-то придумывать, удивлять, тогда, возможно, я и подумаю о семье. Но пока не надоело»
Фото: Юрий Феклистов

Рок-музыка, которую мы исполняли, уже не была такой востребованной, как много лет назад. И в 1990 году «Интеграл» свое существование закончил. Зато появилась группа «На-На», с которой я работаю уже больше двадцати лет.

— Бари Каримович, вас называют одним из самых удачливых продюсеров в нашем шоу-бизнесе. Говорят, что у вас нюх на успех. Но как вы объясняете провал «На-На» в Америке? Это ваш просчет?

— Нет. Я рассчитал все четко. Мы много гастролировали и в Штатах, и в Канаде. Контракт с нами хотели заключить пять крупнейших звукозаписывающих компаний. Легендарный Дик Кларк — выдающийся деятель американской музыки и телевидения, поднявший многих артистов — от Билла Хейли до Мадонны и Майкла Джексона, — заинтересовался «нанайцами».

Но произошли два трагических события, которые нельзя было предугадать: во-первых, появилась возможность бесплатно скачивать песни в Интернете, из-за чего в считаные дни рухнул музыкальный бизнес. А во-вторых, случилось 11 сентября, когда страшнейший теракт в Нью-Йорке разделил мир на «до» и «после». В ноябре, понурые, мы уже приехали в Москву. Нам присвоили звание заслуженных артистов, но это уже не спасало положения. Я потратил на этот проект два с половиной года жизни и все деньги, какие у меня были. Полтора года после этого находился в депрессии, даже ходил к психоаналитику. Все свои переживания и впечатления выразил в программе под названием «Шок-шоу», с которой «На-На» сейчас выступает. В ближайшее время планирую поставить мюзикл. Посидел в жюри нескольких музыкальных конкурсов и убедился, сколько у нас в стране талантливых ребят и девчат.

— А планы на изменение личной жизни имеются?

Вы ведь по-прежнему один?

— Я по-прежнему не готов пожертвовать творчеством ради семейного покоя и стабильности. Мне нравится заниматься тем, чем я занимаюсь всю жизнь, — что-то придумывать, создавать, удивлять. Если надоест, тогда и подумаю о семье.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Это по-русски! Олег Рой познакомил страну с новыми супергероями
В Сочи завершился Всемирный фестиваль молодежи-2024, который в этом году объединил 20 тысяч участников из 188 стран. Фестиваль проходил с 1 по 7 марта на федеральной территории «Сириус»: за первую неделю весны здесь прошли гала-концерты, выставки работ художников из Донбасса, тренинги, лекции и кинопоказы, а поделиться опытом с молодежью приехали известные политики, спортсмены, артисты, режиссеры и общественные деятели.




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог