Алексей Толстой: превратности жизни и любви великого писателя

В его правах на графский титул многие сомневались: на свет Алексей Толстой появился при весьма двусмысленных обстоятельствах.
Ирина Стрельникова
|
23 Февраля 2015
Алексей Толстой
Фото: ТАСС

23 февраля 1945 года в Москве скончался русский писатель, граф Алексей Николаевич Толстой. Благодаря своим историческим, научно-фантастическим, социальным произведениям, романам и рассказам Толстой по праву считается одним из популярнейших авторов ХХ века. Его книги «Хождение по мукам» (3 книги, 1922,1928, 1941), «Аэлита» (1923), «Гиперболоид инженера Гарина» (1927), «Золотой ключик, или Приключения Буратино» (1936) стали классикой отечественной литературы. Образцом для произведений исторического жанра стал роман «Петр Первый», рассказывающий про молодость и становление великого императора и его верных соратников, который Алексей Николаевич так и не успел закончить... В материале рубрики «Кумиры прошлого» мы расскажем о жизни, карьере и семейных отношениях графа Алексея Толстого.

Дверь на даче у Алексея Толстого в Детском (бывшем Царском) Селе открывал седовласый лакей в мундире с позументом: «Их сиятельства дома нет-с, уехали на заседание горкома партии…»

Едва Франция освободилась от оккупации, в Париже снова объявился Алексей Толстой. В кафе на Монмартре увидел Бунина, читавшего утреннюю газету. Налетел:

— Дружище, можно тебя поцеловать? Не боишься большевика?

— Толстой! Ты откуда и почему в такой роскошной шубе? (Стояла теплая парижская осень.)

— Медвежья! А что, немодно? Совсем я за войну отстал от жизни… Ничего, вот теперь и приоденусь. Ну а ты-то как, все проедаешь Нобелевскую премию? Надолго ли еще хватит? Ей-богу, поезжай в Россию, тебя же с колоколами встретят! Ты знаешь, как я у большевиков живу? У меня дворец в Москве — тот, что раньше принадлежал князю Щербатову, два поместья: в Царском Селе и в Барвихе, три автомобиля, у меня такая коллекция английских трубок — в Букингемском дворце не сыщешь! Что ни говори, а Советы ценят писателей!

— Я слышал, Сталин называет тебя «наш советский граф»? — усмехнулся Бунин.

— Ну да, а я и рад соответствовать. Завел у себя галерею фамильных портретов: важные старики, в мундирах, при лентах и орденах. По всему Сухаревскому рынку «предков» скупал!

Алексей Аполлонович Бостром
Алексей Аполлонович Бостром. 1880-е годы
Фото: ТАСС
Николай Александрович Толстой
Николай Александрович Толстой

Граф или не граф?

В его правах на графский титул многие сомневались: на свет Алексей Толстой появился при весьма двусмысленных обстоятельствах. Его мать, графиня Александра Леонтьевна Толстая, одна из самых блестящих дам Самарской губернии, на втором месяце беременности оставила мужа и троих детей и открыто переехала в дом председателя земской управы Алексея Аполлоновича Бострома (там-то и родился будущий писатель).

Причиной была любовь не только к молодому красавцу, но и к литературе — графиня увлекалась сочинительством романов, а граф позволял себе над этим насмехаться. Правда, в последний момент муж попытался исправить положение, издал на свои деньги ее роман «Неугомонное сердце», но тщетно: графиня все равно ушла. Бостром был беден как церковная мышь, и в его захудалом поместье Сосновка Александре Леонтьевне самой приходилось топить печку кизяком и присматривать за коровой.

Оставленный муж приезжал каждый день, умолял вернуться, но графиня была непреклонна. Кончилось тем, что доведенный до отчаяния Толстой стрелял в Бострома, промахнулся, зато угодил под суд и с большим трудом добился оправдания от присяжных. Что касается опубликованного романа, в «Отечественных записках» его немилосердно разругали. Охотников издавать сочинения графини Толстой больше не находилось, но она упрямо писала роман за романом до конца жизни. Когда Алеша вырос и смог оценивать, он поразился их беспомощности.

Алеша был назван в честь Бострома, именно его считал отцом, а графа никогда в глаза не видел. Чей же он на самом деле сын, точно не знал. В реальном училище числился как Толстой, письма подписывал «Леля Бостром», а в дворянских книгах вообще не значился — тщетно мать подавала прошение за прошением в Сенат. Ни связей, ни денег, которые могли бы поправить положение, у них теперь не имелось.

Зимой 1900-го, когда Алексею было уже 17 лет, Николай Александрович Толстой умер. Вместе с матерью юноша поехал на похороны, стоял на отпевании в толпе совершенно чужих людей и с жадным любопытством рассматривал своих незнакомых старших братьев и сестру (тех самых, которых Александра Леонтьевна оставила, уходя от мужа), а они то и дело неодобрительно косились на него. После похорон нотариус огласил завещание графа: Алексей признавался сыном и даже получал 30 тысяч рублей.

Алеша Толстой  с матерью Александрой Леонтьевной
Алеша Толстой с матерью Александрой Леонтьевной
Фото: РИА Новости

Последние сомнения относительно собственного происхождения отпали у Толстого только после смерти матери, когда, разбирая ее бумаги, он наткнулся на письмо к Бострому. Оно было написано накануне его, Алешиного, рождения. «Желать так страстно ребенка от тебя и получить от человека, которого я ненавижу… Боюсь, ты не сможешь любить этого ребенка, и я не смогу...» Как ни обидно было читать эти строки (к слову, совершенно несправедливые: мать Алешу обожала, а вот в Бостроме со временем разочаровалась), у Толстого с души словно камень свалился: выходило, что он все-таки чистокровный граф…

Воспитание Алеша получил своеобразное. Он даже в гимназию не попал, учился в реальном училище, где графам вообще-то не место. Летом в Сосновке, одетый в простую холщовую рубаху, дни напролет ловил рыбу с крестьянскими детьми. Зато с великим пристрастием мать развивала в нем литературные способности: с девяти лет понуждала его писать многостраничные письма, требовала точного и образного выражения мысли, учила подмечать вокруг самые мелкие, но выразительные детали. И втайне страдала оттого, что Алешины литературные опыты, по ее мнению, выходили вялыми и неоригинальными.

Когда 17-летний Алеша вошел в любительский театральный кружок, Александра Леонтьевна с энтузиазмом взялась помогать. Сочинила пьесу-шутку «Война буров с англичанами», сама репетировала с молодежью. И не сразу заметила, что Алеша-то увлекается не столько театром, сколько одной актрисой-любительницей. Юлия Рожанская играла у них в развеселых водевилях, а сама при этом была барышней строгой, тихой, очень серьезной.

Едва Толстому исполнилось 18 лет, он решительно объявил, что женится. Венчание назначили в Тургеневе — имении сестры матери, Марии Леонтьевны Тургеневой. Добирались на лодках, потом на подводах, потом пешком через сад в церковь. Все были утомлены и оттого невеселы. «Дурной знак!» — тревожилась родня.

В январе 1903-го, в Петербурге, где Алеша учился в Технологическом институте, а Юля — в Медицинском, у них родился сын Юра. И полетели на Волгу, к родителям, письма с просьбами прислать денег. Алешины 30 тысяч лежали в банке, и мать не позволяла брать оттуда ни копейки — иначе от отцовского наследства очень быстро ничего бы не осталось. Жить по средствам Толстой решительно не умел. Мать пришлет 40 рублей на коляску для Юры, а он закажет себе пиджачную пару у Альфреда. Родители Юли наскребут две тысячи рублей на наем квартиры и мебель, а уже на следующий день Алеша бежит на телеграф просить еще 50 целковых на студенческую пирушку.

Все бы ничего, но Алешу стала все чаще и чаще охватывать смутная паника. Вот эти чертежи, эта женщина рядом, эти повседневные заботы — обыкновенная жизнь обыкновенного начинающего инженера — неужели это ему навсегда? Не упускает ли он чего-то важного, яркого? Наверное, примерно те же самые мысли роились и в голове Александры Леонтьевны, когда она решилась уйти от богатого и знатного мужа. Алеше, как и его матери, захотелось литературной славы, блеска, интересных знакомств… Забросив чертежи, он принялся сочинять рассказы, вошел в литературный кружок и быстро заставил о себе говорить как о талантливом молодом писателе. Юля была всем этим страшно недовольна и настаивала, чтобы Толстой окончил институт и бросил заниматься пустяками.

Как чувствовала, что богемная жизнь до добра не доведет! И вот Алексей стал открыто волочиться за дамами. Жена взяла сына и уехала к родителям в Казань. Толстой отправился было за ней, но в Казани ему попалась на глаза аппетитная блондиночка — жена одного адвоката, и повеса граф до того нагло повел осаду, что оскорбленный адвокат набросился на него с хлыстом. У Алексея еще хватило ума со смехом рассказать о случившемся теще и тестю — и на этом семейная жизнь с Юлей была кончена. Толстой, не особенно расстроившись, отправился в Дрезден — приобщиться к мировой культуре.

Софья Дымшиц
Софья Дымшиц
Фото: ТАСС
Маргарита Кандаурова
Маргарита Кандаурова

О дуэлях, обезьяньих хвостах и новых графинях

Из Дрездена он приехал не один и был влюблен еще сильнее, чем когда-то в Юлю. Соня Дымшиц, художница-модернистка, она казалась необыкновенной и говорила всегда об интересном. «Вы любите слушать дождь ночью? Будто маленькие духи шлепают босыми ножками по земле».

Юля согласилась дать развод: «Раз уж вы намерены полностью посвятить себя искусству, Софья Исааковна вам куда больше подходит». А вот муж Сони оказался не так сговорчив. Это не давало влюбленным пожениться, но не могло помешать жить вместе. «Моя жена, графиня Толстая», — всюду представлял Алексей Николаевич госпожу Дымшиц.

Вскоре Соня родила дочь Марианну. На этот раз заботами о ребенке Толстого не обременяли — девочку передоверили бабкам да теткам. А молодые родители отдались радостям творчества. Толстой пробовал себя в разных жанрах: стихи, пьесы, детские сказки. Записывал их в толстые, обшитые черной клеенкой тетради, озаглавленные просто: «1904 год», «1905 год» и так далее. Слушал лекции Вячеслава Иванова и Иннокентия Анненского в «Академии стиха».

И без конца ввязывался в скандалы. То организует с приятелями артистическое кафе «Бродячая собака», где вечно что-то стрясется: например, кто-нибудь выльет бутылку вина на голову поэта Бальмонта. То выступит секундантом в скандальной дуэли Волошина с Гумилевым. «Графиня Толстая» принимала живейшее участие в затеях мужа, и имена эксцентричной пары не сходили со страниц светской хроники.

Но однажды Толстые переборщили — на костюмированном балу у Федора Сологуба, куда развеселый граф, к слову, явился в костюме «бабы в предбаннике»: в женской нижней рубахе, с веником и шайкой. В разгар веселья Алексей Николаевич зачем-то заглянул в кабинет хозяина. Там никого не было, зато обнаружились обезьяньи шкуры. Соня, услышав о шкурах, предложила отрезать от них хвосты и устроить «танец бесов». Спросить разрешения у Сологуба Толстые не удосужились. А после выяснилось, что шкуры эти оказались здесь случайно, они очень редкие и принадлежат одному ученому, который ими чрезвычайно дорожит. Сологубу крепко досталось от ученого, а Толстому — от Сологуба: тот объявил, что не станет публиковать свои стихи в одних журналах с графом, и Алексей Николаевич сделался непечатаемым автором. Пришлось перебираться из Петербурга в Москву — там Сологуба не боялись.

В Москве жизнь потекла куда размереннее и… скучнее. Соня захандрила, засобиралась в Париж совершенствоваться в живописи. «Я чувствую, что ты уезжаешь от меня навсегда», — жаловался Толстой. Она отмалчивалась. Впрочем, когда через год Соня вернулась в Россию, у Алексея Николаевича был новый роман — с 17-летней балериной Марго Кандауровой, тоненькой, прелестной. Вместе они провели чудесное лето с полуголыми «обормотами» у Волошина. А осенью параллельно с этим у Толстого завязался еще один роман — с замужней дамой, 26-летней Натальей Крандиевской-Волькенштейн, с которой он и раньше был шапочно знаком.

В тот год на Россию обрушилась мировая война. Крандиевская определилась сестрой милосердия в лазарет при Скаковом обществе. Туда однажды по делам зашел Толстой — загорелый, похудевший, сосредоточенно-серьезный. Сообщил две новости: едет на фронт корреспондентом «Русских ведомостей» и окончательно разошелся с Софьей Исааковной. О том, что сделал предложение Кандауровой, не сказал ни слова. Крандиевская потом узнала от знакомых.

И удивилась, когда Толстой, едва приехав в отпуск, сразу кинулся навещать ее в лазарете. На нем был военный френч, штатские брюки и теннисные туфли: «Костюм для похищения женщин. И начинаю с вас». Крандиевская холодно поздравила его с предстоящей свадьбой. «А, вам уже сообщили... — легкомысленно отмахнулся граф. — Я даже не понимаю, как объяснить. Маргарита не женщина, она — цветок. Лунное наваждение. И как все это уложить в форму брака, мне неясно».

Теперь вечерами Толстой встречал Маргариту в Большом, отвозил домой, а ночью стучался к Крандиевским, где его ждала Наталья Васильевна с сестрой Дюной. Пили чай, веселились. Дюна рисовала, Наташа прелестно играла на рояле и дивно пела. Ее голубые глаза ласково светились, нежный румянец алел по-девичьи, от нее так и веяло спокойствием и уютом. «Вы — нежная вишенка», — шептал Алексей Николаевич на ухо Наташе, когда они ненадолго оставались наедине.

Наталья Крандиевская
Наталья Крандиевская

Однажды Толстой привез к Крандиевским Маргариту. В тот вечер он один говорил за всех, неумеренно острил, сыпал анекдотами. Наташин муж, адвокат Волькенштейн, высокомерно и нелюбезно смотрел на гостей. Маргарита сидела, опустив глаза, и вздрагивала от шумных возгласов Толстого. А Наталья мучительно гадала: что это еще за очная ставка и к чему она приведет?

Вскоре ситуация разрешилась сама собой: Маргарита разорвала помолвку, оскорбленный Толстой снял посвящение ей с очередной книги рассказов и перешел к решительным действиям с Натальей. Все случилось в декабре 1914 года. «Наташа, душа моя, возлюбленная моя, я знаю: то, что случилось сегодня, — это навек, — писал ей Толстой. — Если ты меня разлюбишь и оставишь, я погибну».

В Москве даже не успели понять, что Толстой готовится жениться вовсе не на той, на которой собирался. Один почтенный генерал, крестный Марго Кандауровой, заехал к Алексею Николаевичу, чтобы поздравить свою крестницу с предстоящим браком. А встретив в гостиной Наталью Крандиевскую, развел руками: «Маргарита, как ты выросла, как изменилась! И почему глаза твои из черных сделались голубыми?»

О фарфоровом чайнике и несуществующем имении

Позже Толстой опишет свой роман с Крандиевской в «Хождении по мукам», наделив ее характером и биографией главную героиню — Катю. Катя будет говорить, как Наташа, ходить, как Наташа, «чистить перышки», как Наташа. Вот только не будет писать стихов. А Крандиевская писала, и многие считали их талантливыми. Но ради Толстого намеренно бросила, чтобы, не дай бог, не затмить, не задеть, не обидеть.

В 1917 году у Толстых родился Никита (еще с ними жили Федор, сын Натальи Васильевны от первого брака, и Марианна, дочь Алексея Николаевича от Дымшиц; а через несколько лет родился второй общий сын — Дмитрий). Свершившаяся в стране революция и та сначала не поколебала семейного счастья. Толстой бурно ратовал за грядущие перемены, восхищался поэмой Блока «Двенадцать» и обзывал недовольных ретроградами. Но однажды настал день, когда прислуга, вернувшись с рынка, объявила: «Завтрака готовить не из чего, на рынке ничего не продают». «Что за чепуха? — возмутился Толстой. — Пошлите к Елисееву за сосисками и не устраивайте паники». Но двери «Елисеевского» оказались забиты наглухо, на них красовалась картонка с надписью: «Продуктов нет. И не будет». В тот день Толстые обошлись блинчиками и кофе. Но волновал вопрос: что же будет дальше? Решено было бежать из охваченной разрухой Москвы в сытую Одессу. Через линию фронта Гражданской войны еще ходили поезда…

По Одессе маршировали колонны союзнических войск, гарцевали конные русские офицеры в бурках, сновали шумные сенегальцы и греки. Потом союзники в одночасье куда-то исчезли, и сделалось тревожно: красные стремительно приближались к Крыму. Толстые вместе с десятками своих московских и петербуржских знакомых погрузились на пароход «Карковадо», следовавший в Париж. Ночью на палубе архиепископ Анастасий в роскошных лиловых ризах читал проповедь: «Без Родины нам остается только молиться в храме под звездным куполом... Мы грешные и бездомные дети... Нам послано испытание...» Рядом на рее кок деловито подвешивал тушу только что зарезанного быка.

В Париже какой-то простак, надеющийся на скорое свержение большевиков, скупал у помещиков-эмигрантов их имения в России. Толстой подсуетился и продал за 18 тысяч франков имение в Каширском уезде, которого у него отродясь не было. Купил три пиджачных костюма, шесть пар обуви, два пальто, смокинг и шляпы на все сезоны. Куда делись остальные деньги — Толстой и сам недоумевал, но скоро над семьей снова нависла угроза голода. Наташа в надежде заработать хотела было сочинить фугетту, но вскоре одумалась и принялась шить шляпки и платья. Алексею пора было браться за кормилицу литературу.

Алексей Толстой
«Будь я не так стеснен в средствах, то написал бы гораздо меньше и хуже», — признавался Толстой. Все свои стоящие произведения он начинал, как правило, под аванс. А когда добился материального благополучия, писать ему стало почти некогда
Фото: ТАСС
Алексей Толстой с женой
Последней женой Толстого стала Мила Баршева, она была моложе его на 23 года
Фото: ТАСС

Однажды Толстой признался: будь он не так стеснен в средствах, то написал бы гораздо меньше и хуже. Все свои стоящие произведения он начинал, чтобы заработать и, как правило, под аванс. А в процессе увлекался. Так, правдами и неправдами заключив договор с одним эмигрантским издательством, он сел за роман о любви и войне — сначала нехотя, потом все с большим энтузиазмом, и получилась первая часть «Хождения по мукам». Ему все не давался финал. После очередной бессонной ночи вышел из кабинета с мокрым полотенцем на голове. «Вот послушай, Наташа, как тебе?» — «Слабовато, Алеша!» — «Ах, слабовато? Ну и подыхайте с голоду!» — кричал Толстой, кинув рукопись в камин. Потом успокоился и пошел переписывать. Получился шедевр.

Узнав, что большевики взяли курс на НЭП, Толстой занервничал. Он снова чувствовал, что пора вырваться из налаженного потока жизни, попытаться устроиться как-то иначе, лучше, перспективнее, сытнее, наконец. «В эмиграции, хоть с голоду и не умрешь, можно всю жизнь в рваных башмаках проходить. Нужно возвращаться в Россию», — вторила ему жена. Для начала Алексей Николаевич написал открытое письмо советскому правительству: «Совесть меня зовет ехать в Россию и хоть гвоздик свой собственный, но вколотить в истрепанный бурями русский корабль». 25 апреля 1922 года эти строки напечатали в «Известиях», с самым благосклонным комментарием. Это означало, что путь на родину открыт. «Еду сораспинаться с русским народом!» — важно объявил знакомым Алексей Николаевич.

Перед отъездом он накупил целый сундук рубашек и галстуков. И продал писательнице Тэффи белый фарфоровый чайник. «Пользуйся случаем, продаю всего за 10 франков, хотя сам купил за 20. Но с условием: деньги плати сейчас, а забирай потом, в последний день. А то он нам пока самим нужен». Вскоре выяснилось, что вперед за чайник уплатило еще человек двадцать. А сам предмет торга преспокойно укатил вместе с Толстыми. «Вот, уехал Алешка сораспинаться, и без его выходок как-то скучно стало», — вздыхали русские эмигранты.

Все нипочем!

В России Толстого поначалу сторонились, как прокаженного, — все-таки граф, приехал из-за границы. А «лефовцы» во главе с Маяковским и вовсе принялись травить. Он было сник, и даже его походка, всегда такая вальяжная, сделалась нервной и дерганой. Но сломать себя непотопляемый граф не позволил! Он, к тому времени уже автор «Хождения по мукам» и «Аэлиты», нашел в себе силы начать все с нуля. Корреспондентом «Петроградской правды» поехал на Волховстрой, присылал оттуда восторженные репортажи. Тогда Первая студия Художественного театра решилась включить пьесу Толстого в репертуар. За Художественным последовали и другие театры. И вот Толстой стал обретать былую уверенность. В его квартире на Петроградской — пока еще весьма скромной и тесной — стали понемногу собираться полезные люди. Сервировка была жалкой: выщербленные тарелки и столовые приборы из простого железа. Обед — на первое щи, на второе вареное мясо из тех же щей, с хреном. Но Толстой не терялся: «Это великолепно, уверяю вас. Это «беф буйи», французы очень любят...»

Теперь нужно было написать что-то глобальное, идеологически правильное, что убедило бы Советы в его полной лояльности, но при этом не сфальшивить, не вызвать и малейшего подозрения в неискренности. Толстой нашел гениальную идею: жизнеописание царя-реформатора Петра I. Эта историческая тема была ему, графу, очень к лицу и в то же время перекликалась с современностью: та же глобальная ломка старого мира, те же неизбежные жертвы, тот же революционный энтузиазм.

Толстой погрузился в тему так, как иному историку и не снилось. Обложился историческими документами, книгами, гравюрами. Однажды стал рассматривать детали костюма Петра и засомневался: что за пуговицы на кафтане, гладкие или с тиснением? Схватился за лупу — не разобрать. Из-за этих пуговиц на гравюре Алексей Николаевич потерял покой, не смог дальше работать и, едва дождавшись утра, бросился в Эрмитаж. В запасниках оказался сундук с личными вещами Петра, а в сундуке — точно такой кафтан, и пуговицы на нем были совершенно гладкие. «Я заплатил за это знание бессонной ночью, добрый час чихал от проклятого нафталина, но зато я снова вижу образ Петра!» — радовался Толстой. Своим романом он угодил всем. Бунин прислал из-за границы записку: «Алешка, хоть ты и сволочь, мать твою... но талантливый писатель. Продолжай в том же духе». А Сталин стал осыпать Толстого всевозможными милостями вроде Сталинской премии по литературе. Тут уж «советский граф» не терялся. Он знал, как угодить вождю: в какой момент рассказать анекдот, в какой момент прикинуться пьяным…

Сумел Толстой подружиться и с Горьким — первым лицом советской литературы. И здесь тоже не брезговал ничем. Однажды на даче у Горького пошли смотреть, как мальчишки ловят бреднем рыбу. Бредень зацепился за корягу — Толстой тут как тут. Не снимая шикарного синего костюма, прямо в ботинках и при галстуке полез в воду. Когда вылез, оказался весь в пятнах — костюм полинял. Неделю у Горького развлекались, ежедневно топя баню, чтобы отмыть «посиневшего Алешку», — не иначе как он втайне снова подкрашивал лицо и руки.

Алексей Толстой на встрече с бойцами Красной Армии. 1941 г.
Алексей Толстой на встрече с бойцами Красной Армии. 1941 г.
Фото: ТАСС

Вскоре ему стало некогда дописывать продолжение своего «Петра» — без Толстого теперь не обходилось ни одно заседание, ни один банкет в Кремле. У него появился даже открытый счет в банке — такими могли похвастаться только тот же Горький и еще авиаконструктор Туполев, пока его не арестовали. «Советский граф» жил на широкую ногу, обожал застолья, толпы гостей. Его глаза горели, он волновался, перебивал рассказчиков: «Вот ведь врешь! Ну ничего, придет моя очередь рассказывать, и я тебе так навру!»

Гостей держал до утра. Потом сам куда-то исчезал, а к вечеру приходил домой: «Посылай, Наташа, на рынок. Через час к нам придет человек 25. Кто такие? А бес их знает! Просто мотался по городу, наприглашал не помню кого. Но все, безусловно, чудные люди». А поездки в Западную Европу, а женщины, которыми Алексей Николаевич никогда не переставал увлекаться!

Наталья Васильевна, уж на что терпеливая и понимающая, и то в один прекрасный день не выдержала, забрала детей и уехала из семейного загородного дома в Детском Селе в собственную квартиру в Ленинграде. На подушке оставила мужу записку с… объяснением в любви. Крандиевская не подозревала, что расстается со своим Алешей навсегда. Просто захотела отдохнуть от участившихся ссор, упреков, непонимания.

Вот только Толстой, привыкший к ее опеке, тут же запутался со своими бумагами и попросил жену на время ее отсутствия подыскать ему секретаршу. Наталья Васильевна и подыскала — Милу Баршеву, молодую девушку, приятельницу детей. Дальнейшие события развивались стремительно. Через две недели Баршева утвердилась не только в кабинете Толстого, но и в его спальне. Жена не стала устраивать сцен. Сказала: «Таков свирепый закон любви. Если ты стар — ты не прав и ты побежден»... После развода с Толстым она снова начала писать стихи — и в них светилась любовь к бывшему мужу...

В октябре 1935 года 52-летний Толстой женился на 29-летней Людмиле и говорил всем, что он впервые в жизни по-настоящему полюбил. Десять лет пролетели как одно мгновение. Благополучие и слава Толстого еще умножились после того, как на экраны вышел фильм «Петр Первый» по его сценарию. Теперь Алексей Николаевич сделался еще и депутатом Верховного Совета, академиком, председателем Союза писателей, членом Комитета по Сталинским премиям и многочисленных юбилейных комиссий...

Ему предоставили особняк князя Щербатова в Москве (Толстой обставил его мебелью красного дерева петровских времен) и дачу в Барвихе (там граф предпочел карельскую березу). Ничто не способно было омрачить его жизнь, даже война. Тем более что сыновей Толстого в армию не взяли. Только однажды, в 1944 году, Алексею Николаевичу пришлось пережить потрясение — среди прочих комиссий он вошел еще и в ту, что изучала злодеяния фашистов в Белоруссии. Приехал в Москву пожелтевший, с обвислыми щеками: «В машине пахнет, дома тоже! И от меня пахнет. Понюхайте! Пахнет смертью и войной». «Нельзя было Алешку заставлять смотреть на все это, — говорили знакомые. — Его психика не приспособлена к чужому горю».

К 31 декабря 1944 года Толстой, казалось, совершенно оправился, в новогоднюю ночь много шутил и бахвалился с удвоенной силой. Кто-то из гостей, правда, заметил, что цвет лица у него нездоровый. «Пустяки! — отмахнулся Алексей Николаевич. — Просто слишком много пил «Шамбертена». «Давайте выпьем за Алешку, который ни капельки не меняется, которому все нипочем!» — смеялись гости. Кто бы мог предположить, что изнутри Толстого уже доедает рак, что по утрам идет горлом кровь и жить ему осталось неполных два месяца…

Алексей Толстой
Алексей Толстой в своем рабочем кабинете
Фото: ТАСС
События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог