«Это не была любовь с первого взгляда. И Камила меня несколько раз отшила, прежде чем согласиться на какое-то общение. Вокруг меня всегда кружилось много красивых женщин. Но именно тут я вдруг понял: я не должен дать ей уйти», — рассказывает актер.
— Мэттью, вам недавно исполнилось 50 лет. Вы всегда называли себя целеустремленным человеком. Какие цели поставили себе после юбилея?
— Ну, я по-прежнему хотел бы сниматься в великих фильмах. (Смеется.) И по-прежнему чувствую, что еще не достиг вершины. Я далек от того, чтобы почивать на лаврах, когда речь идет о моей карьере. А еще я бы хотел подтянуться в игре на фортепиано. Хотя бы дойти до уровня своего сына Леви. Впрочем, у него талант, и он играл лучше меня уже начиная с четырех лет. (Улыбается.) Я восхищаюсь своим сыном. Так что можно сказать, мои главные цели и заботы касаются меня как отца и мужа. И конечно же моих друзей: дружба влияет на мое душевное состояние. Ведь только будучи в правильном расположении духа, я сумею дать своим детям возможность развиваться и узнавать мир.
— Семья играет большую роль в вашей жизни. И жена Камила кажется главной движущей силой — она и правда босс в вашем семействе? (Камила Алвес, бразильянка, бывшая модель, родила Макконохи троих детей и создала две компании. — Прим. ред.)
— Мне очень повезло с Камилой, я очень дорожу ее поддержкой и советами. Она дала мне свободу и смелость — позволяет рисковать и делать то, что я считаю необходимым. Когда я целых 18 месяцев отказывался принимать предложения и сниматься, потому что устал от своего образа героя-любовника, Камила поняла мое желание рискнуть. Я хотел поменять направление, по которому шел. У Голливуда ушло 18 месяцев, чтобы принять это и поверить в твердость моих намерений. Правда, я посчитал. (Смеется.) Стоит мне только получить новый сценарий или загореться новой историей, я об этом рассказываю своей жене. И если история ее тоже захватывает, тогда я соглашаюсь. Если же Камила посмотрит на меня особым «критикующим» взглядом, я понимаю — даже без слов — ей не понравилось. И в таких случаях чаще всего отказываюсь.
— Как вы думаете, ваш природный энтузиазм и юношеский дух помогают в карьере?
— Когда я учился в университете, понял, что невозможно — да и не нужно — точно знать, чего ты хочешь в жизни добиться в этот период. Надо просто наслаждаться юностью и не переживать из-за будущего, не думать, что может случиться, и так далее. В любом случае все, что надо и суждено, вас найдет. Как со мной и произошло. Моя карьера меня нашла, а не я ее. Я пошел в университет, не зная толком, чем хочу заниматься.
— Вы, наверное, были чертовски популярным среди одноклассников и потом среди однокурсников в университете?
— Я был хорошим атлетом, и да, пользовался популярностью в школе. Друзья мне говорили, что я остроумный и компанейский чувак. (Улыбается.) Я и с девчонками любил тусоваться Но у меня было сильно развито чувство справедливости. Например, я дружил с одной девочкой, Бетти. Она была непохожа на остальных, одевалась во все черное, в готическом стиле, и другие дети вечно ее задирали и обижали. Я давал отпор тем, кто это делал, защищал Бетти.
Мы жили в глуши, и я именно в детстве полюбил путешествия, походы, изучение местности — пешком или на машине. И до сих пор люблю такие путешествия — без конечной цели, не туристические, а просто движение в неизведанные еще края. Так вот, частенько после школы я с девчонками сколачивал компанию, и мы отправлялись на поиски приключений. Помню, как я катал всех на своей первой машине — подержанный джип я купил сам. Заработал летом. Держал свой джип в чистоте и порядке, заботился о нем. Чтобы всегда, в любой момент быть готовым к новым приключениям. Это у меня в крови такая тяга... (Улыбается.)
— И тем не менее вы все-таки планировали стать адвокатом и учились на юридическом факультете в Техасском университете в Остине...
— Да, пока меня не приметил агент в одном из баров Остина, рыщущий в поисках персонажа для роли в фильме «Под кайфом и в смятении» 1993 года. Это стало одним из самых трудных решений в моей жизни — отказаться от учебы на юриста. К счастью, мой отец не стал меня отговаривать. Лишь посоветовал все взвесить, очень серьезно отнестись к своему решению и быть готовым приложить все силы. А не тяп-ляп, спустя рукава. Иначе все профукаю. Он несколько иначе сказал, но смысл тот же. (Улыбается.) Актерство пришло ко мне неожиданно, это правда. Нужно быть готовым к сюрпризам, которые так любит подбрасывать всем нам жизнь. И я очень счастлив, что стал актером. Адвокатом я могу побыть пару месяцев, а потом поменять «профессию» и стать кем угодно еще.
— Именно после того, как вышел в прокат столь успешный фильм «Под кайфом и в смятении», вы и отправились покорять Голливуд из Техаса...
— О, я отлично помню, как это было. Август 1993 года, и я на своем доверху набитом пикапе с двумя тысячами долларов в бумажнике. Заранее ставлю диск с песней группы The Doors и готовлюсь за следующим поворотом, спустившись по еще одной горке, въехать на бульвар Сансет. (Смеется.) Уже вижу огни, уже смакую свое торжественное под эту песню появление на главной улице Голливуда. Но я провел в дороге 25 часов, прилично устал и только через два часа, прослушав 47 раз песню, сумел въехать в город. С трудом нашел дом, где жил директор по кастингу фильма, рухнул на его диван. Проспал до утра как убитый... Вот такое торжественное вышло прибытие в Голливуд. (Смеется.)
— Вы всегда представляетесь как южанин, это ваша фирменная фишка. То есть выходец из южных штатов с их особой культурой и историей... Это так и есть?
— Вовсе нет. Моя мама из штата Нью-Джерси, папа родился в штате Миссисипи. Они встретились в университете штата Кентукки, где мой отец играл в футбол за университетскую команду. Потом мой отец перевелся в университет в Хьюстоне, штат Техас, — у него были проблемы с менеджером прежней команды. Летом того года, перед началом сезона, отец пришел к моей будущей матери, тогда еще его подружке, даже не невесте. И она не стала играть в игры, а сразу же ему показала приглашение на их свадьбу. «У тебя 24 часа на раздумья. Все просто. Да или нет. Больше мне ничего не нужно». И захлопнула перед его носом дверь. (Смеется.)
— Что ж, ваш отец выбрал верный ответ. Он у вас, похоже, не был боссом в семье...
— Но он и не был простофилей. Просто не любил давить и командовать. Вот, скажем, в Техасе, где я вырос, футбол был очень популярен и играл огромную роль в жизни людей. Но он никогда не давил на меня с братьями. Конечно, мы играли, но я не был силен в футболе, что было очевидно. Недостаточно быстрый, слишком мощный, здоровый для этой игры. Помню, как я нервничал, когда пришел сказать отцу: «Пап, я не уверен, что хочу продолжать... Я бы лучше играл в гольф». На что он ответил: «Отлично. Ты можешь играть в гольф до тех пор, пока не свалишься». Я даже опешил от такой реакции. И снова спрашиваю: «Ты уверен?» На что он мне сказал: «Можно тебя спросить? Когда я поднимаюсь по лестнице и иду в твою комнату, ты точно знаешь, что это именно я?» — «Да, потому что я слышу, как твои кости трещат и пощелкивают!» И даже изобразил похожий звук. Он мне говорит: «Вот именно. У меня металл в спине и протезы в коленях и лодыжках. И ты не должен играть в футбол, если ты не хочешь этого делать».
— А в гольф часто играете?
— Иногда. У нас в Остине есть благотворительный фонд, и я несколько раз в году достаю клюшки. У меня трое детей. И я не хочу тратить целые дни на поле для гольфа.
— Вы долго не женились. И только после того, как Камила родила двоих детей, сыграли свадьбу. Расскажите, как вы с Камилой познакомились?
— Ну во всяком случае, это не была любовь с первого взгляда. С ее стороны. (Смеется.) В клубе одном на бульваре Сансет. Не то чтобы я был клубным завсегдатаем, но в тот вечер да, пришел отдохнуть. Со своим ближайшим дружком, Лэнсом Армстронгом, и еще парой наших приятелей. Выглядел я тогда чудновато — с бородой и в растаманской шапке. Камила совсем не была заинтересована в знакомстве с таким типом, к тому же она понятия не имела, кто я вообще такой. Только когда к ней Лэнс подкатил и она его отшила, поняла. Все в Лос-Анджелесе знали, что мы с ним не разлей вода. И решила еще дальше отсесть от нас, найти подальше столик для себя и своих подружек. А мы тот день прекрасно провели с друзьями на пляже — лето, жара. И настроение было, словно еще один день прошел на ура, везде для нас горит только зеленый свет. В таком вот настроении мы, одинокие холостые парни, и сидели в баре, выпивали. Дела идут отлично, с родными и близкими тоже все путем, хорошее, словом, выдалось лето.
— Чудесную нарисовали картинку...
— Так оно и было! (Смеется.) И я решил продолжать в том же духе этот день — вызвался сделать коктейли сам. Для своих друзей. И краем, одним лишь краешком глаза во время этого дела углядел фигуру в таком платье зеленоватом, цвета морской воды. Девушка словно покачивалась в десяти метрах от меня — как на волнах. А потом села за свой столик с подружками. Ну а я со своего места начал уговаривать к нам присоединиться и всячески пытался внимание привлечь — через все эти метров десять пространства, нас разделяющие. В процессе убеждения мне вдруг ударило в голову, что это не та девушка, которую можно звать и приглашать так вот издалека. «Давай-ка вставай и тащи свою задницу, Макконохи, быстро. Пока не поздно и тебя как следует не послали!» — сказал я сам себе. Так и сделал.
Подошел и вновь за уговоры принялся. Но она заметила, что, мол, это дело хорошее — общаться с друзьями. И, мол, она тоже пришла со своими подругами и хочет отдыхать только с ними. Без мужчин. Тогда я перешел на португальский — она говорила под громкую музыку на этом языке со своими подружками. Она меня услышала и даже поняла. В тот вечер я понимал португальский язык лучше, чем за все годы наших свиданий! (Смеется.) И на испанском я говорил в ту ночь лучше, чем когда-либо в своей жизни. Почему бы так? А ведь вокруг меня много лет всегда были красивые женщины, и я им был очень даже интересен, и мне нравилась моя холостая жизнь...
— И что же с вами такое случилось, чем вас Камила в тот вечер так потрясла? Какая-то прямо необыкновенная «химия» возникла?
— Ну почему... Прежде чем перейти к химическим реакциям, я бы хотел отметить две вещи. Должен встретиться нужный именно тебе человек. В нужное время. Даже если я до этой встречи и не подозревал, что уже готов... Я хорошо ел, хорошо спал и не тяготился одиночеством, никого в постоянные спутницы не искал. Но мы с Камилой встретились. И возникло чувство, что если с кем мне и надо теперь проводить время, то только с ней... Какое поразительное самоуважение в этой женщине — с ума сойти. Мне понравились ее отношения с близкими, с семьей. Как они понимают друг друга. То уважение, с каким Камила относится ко мне, ничего не принимая как должное... Мы с ней никогда не важничали, не заносились, не выпендривались, ничего не изображали из себя — ни я, ни она.
И вот наступило первое свидание... Через три дня и три ночи. И я уже тогда четко понял, что хочу пойти на следующее свидание. И на следующее. Вот уже столько лет прошло, а я по-прежнему хочу ходить с Камилой на свидания! Больше ни с кем — только с ней! (Смеется.) Все быстро случилось. Хотя, как вы верно заметили, мы не сразу поженились, сначала у нас двое детей родились. И только тогда Камила вручила мне приглашение на нашу свадьбу! (Хохочет.) В точности как моя мать моему отцу. Но я еще до этого был абсолютно «за», готов к браку, к тому, чтобы жениться. И только спрашивал: «Дорогая, когда ты соберешься, наконец?» А она мне типа в ответ: «А когда ты соберешься?» В общем, мы собирались и искали подходящее время, и тут она — раз! — и вручила мне приглашение. И таким манером все и образовалось — и время нашлось. (Улыбается.)
— Насколько я понимаю, вы весьма неравнодушны к музыке. А откуда такая любовь?
— Моя мамочка очень прилично играла на фортепиано, и все в доме любили музыку. Но вообще это что-то внутреннее, бессознательное во мне сидит. Помню, как режиссер фильма «Под кайфом и в смятении» Ричард Линклэйтер перед съемками дал всем кассету с пятью песнями на одной стороне и с пятью на другой. И велел слушать их, потому что в них часть той музыки, которую любили бы наши герои, будь они реальными людьми. С тех пор я всегда стараюсь найти для себя такую музыку к каждому фильму, которая очень мощно воздействует на меня и, следовательно, на моего героя. Для каждой картины я формирую свой собственный плейлист, так мне легче найти нужный ритм и тональность.
— Вы купили дом в Новом Орлеане — вам там нравится?
— Там невероятная атмосфера! Люди очень душевные, и человечное отношение ко всем. Прихожу в фитнес-клуб, например. Парень дает мне пропуск, я спрашиваю, сколько я должен. А он отвечает: «Перед отъездом из города скажешь, сколько раз приходил». Люди там рады друг другу, счастливы помочь, им нравится общаться. И еще нет другого места в мире, где бы так быстро проходило похмелье! (Смеется.)
И ритм жизни совсем другой. Во вторник мечтательно говорят: «О, уже скоро выходные!» (Смеется.) Я действительно привязался к Новому Орлеану после произошедшего там урагана «Катрина». Сидел дома у себя в Малибу, смотрел по телевизору, какой ужас творится, и подумал, что надо обязательно туда поехать и чем-то помочь. Первое, что сделал по приезде, — пошел в местную ветеринарную клинику, там работал врач, хотя вода продолжала прибывать... Но он не хотел уходить, пока всех животных не заберут. Мы взяли пару лодок и спасли всех этих бедняг.
— Давайте вернемся к вашему 50-летию. Как вы себя ощущаете, перевалив этот рубеж?
— Ну не так что я проснулся наутро: «Все, надо размышлять о вечности». Но о чем я думаю и впрямь — это о своем наследии. Не наследстве. Дети — это, разумеется, и есть мое главное наследие. Помимо этого, я уже лет десять как организовал фонд в Остине для студентов и школьников старших классов, которые нуждаются в помощи. Мы общаемся с ребятами и выясняем, какие у них цели, настроения, чего они бы хотели и что им мешает. Это могут быть занятия спортом, какие-то студии, кружки. Это общение со студентами, которые находятся на грани провала, с подсевшими на наркотики и так далее. Они проходят наши учебные программы, получают стипендии и поступают в хорошие университеты. Это позволяет чувствовать себя неплохим человеком. Ну и конечно море благодарности, в котором я купаюсь, тоже весьма приятное ощущение. (Улыбается.)
— Многие в вашем возрасте активно обзаводятся детьми. Не хотите ли еще наследников?
— Да, я бы хотел восьмерых детей. Но боюсь, что жена Камила моих планов в этом вопросе не разделяет. Я, конечно, ее не виню. Нам, мужикам, легко говорить... (Улыбается.) Но в любом случае моя мечта сбылась. Я помню, как восьмилетним пацаном хотел только одного — стать отцом. Теперь у меня есть отличная возможность служить поводырем для трех своих детишек, пока каждому из них не исполнится 18 лет и они не покинут родной дом.
— Как вы их воспитываете?
— У нас с женой смешанная морально-психологическая граница. Мы сочетаем «все отлично, все хорошо» с железной дисциплиной. Исключения бывают по вечерам в пятницу. Никаких запретов и «комендантского часа». Пицца на ужин, кино, спать можно идти в любое время, и все дети могут при желании спать в кровати с папочкой и мамочкой. Такие мы добрые! (Смеется.)
— А на барабанах вы с ними до сих пор играете? (Известный скандал с актером случился в 1999 году, когда Макконохи громко стучал на барабанах около дома прямо голышом. Соседи обратились в полицию. — Прим. ред.)
— Этот эпизод все знают. Я расскажу куда менее известный. Когда я только въехал в свой первый голливудский дом, великий музыкальный продюсер Боб Эзрин — он продюсировал Pink Floyd и Kiss, например — жил по соседству. Однажды я громко стучал на своих бонго (вид африканского сдвоенного барабана. — Прим. ред.), как вдруг через забор перелетел огромный кусок ветчины. Это был «подарок» моего соседа. Вместе с вежливой запиской играть потише. Самое милое письмо, которое мне доводилось получать за всю жизнь! Кстати, на следующий день я вернул ему ветчину с бутылкой хорошего вина, и с тех пор мы стали лучшими друзьями.
