«Я всегда буду благодарен судьбе за то время, что провел с Мелани. Я буду любить ее до последнего дня. Мы встречаемся все вместе — с нашей дочерью Стеллой и детьми Мелани Дакотой и Александром, которых я всегда любил и буду любить. Нет, эта женщина навсегда останется в моем сердце», — уверен Антонио Бандерас.
На минувшем Каннском кинофестивале актер, выйдя на сцену за своим призом за лучшую мужскую роль в фильме Педро Альмодовара «Боль и слава», посвятил эту почетнейшую награду режиссеру. Бандерас снимался у Альмодовара до тех пор, пока не уехал в Голливуд. Педро не мог простить ему этот шаг, ведь это он сделал из Антонио актера, доверил ему главные роли в своих фильмах, после которых он прославился. Больше двадцати лет Бандерас пытался вымолить прощение и уговорить Педро написать для него новую роль. Это случилось в 2011 году — Бандерас сыграл в фильме «Кожа, в которой я живу», который тогда попал в конкурсную программу Каннского фестиваля. И вот теперь история закольцевалась. Альмодовар, давший старт молодому Бандерасу, привел его к триумфу спустя многие годы...
— Антонио, поздравляем вас с победой — приз за лучшую мужскую роль в фильме Педро Альмодовара. Вы действительно еще никогда не демонстрировали такую удивительную актерскую тонкость, эмоциональность, чувствительность, Альмодовар словно заново открыл ваш талант...
— Спасибо. Некоторые члены моей семьи никогда не комментируют мои фильмы, но в этот раз признались, что плакали, когда пошли финальные титры... (Улыбается.) Мне же всегда нужно время, несколько лет, чтобы проанализировать свою работу. Слишком пока еще все свежо. Вот пройдут годы, увижу фильм по телевизору и тоже всплакну. Скажу себе: «Какой ты, парень, молодец!» (Смеется.) Главное, что я уже понял, — это фильм о примирении, своего рода исповедь. А значит — универсальная история, хоть и основана на событиях из жизни самого Педро. Знаете, у нас у всех полно багажа, «чемоданов», полных боли и славы, несчастий и величия.
— Правда, что Альмодовар не собирался отдавать вам эту роль?
— Во всяком случае, он не писал ее специально для меня. Но показал мне сценарий, и я сразу же попросил его дать мне сыграть. Он действительно не сразу решился. Были еще претенденты, и Педро долго раздумывал. Потом он мне честно сказал, что не слишком верил, что я смогу «выключить свою браваду», как он выражается. (Улыбается.) Ему нужно было, чтобы актер показал свою слабость, хрупкость и незащищенность. Никакой актерской изощренности, техничности. И я смог его убедить. Мы знакомы почти 40 лет. Я знаю все, что с ним происходило. А он знает все про меня. И я сказал, что готов убить в себе Антонио Бандераса, чтобы создать такого героя, какого он хочет. (Улыбается.)
— Да уж, непросто вам было, судя по всему...
— И тем не менее эта работа — самая счастливая в моей актерской биографии. Мы словно восстановили наконец нашу дружбу. Никогда еще не были так довольны друг другом во время съемок. Я помню, как тяжело нам обоим было в 2011 году, когда после очень долгого перерыва Педро наконец простил меня и позвал в свой фильм «Кожа, в которой я живу». Вот тогда было и впрямь очень-очень непросто... Я прибыл на съемку страшно гордый — хотел показать Педро все, чему научился за прошедшие двадцать с лишним лет. «Папа, папа, смотри, что я умею! Как я могу обращаться со своим голосом, телом...» А он мне: «Меня все эти штучки, каким ты в Голливуде научился, не интересуют. Я хочу видеть Антонио Бандераса. Где он? Покажи мне его!» Он хотел правды... А я не мог не демонстрировать ему свои навыки.
Чем больше демонстрировал, тем он сильнее сердился. Это было ужасно... Конечно, я понимал, что и на съемках «Боли и славы» меня может ждать что-то подобное. Как раз в это время, вернувшись в Европу, задавал сам себе вопрос: а хороший ли я актер на самом деле? И когда уговаривал Педро отдать мне эту роль, сказал, что буду ему верным солдатом на площадке... Педро помещает тебя в очень болезненную ситуацию постоянного головокружения. Потери ориентации в пространстве и времени. Он мгновенно улавливает и определяет ложь. Приходится плавать в водах, к которым раньше никогда и близко не подходил. А если сопротивляешься, становится еще больнее. Он это умеет делать — педантично и требовательно. Если же подчиняешься ему полностью, все выходит прекрасно.
— В этом фильме вы снова поработали и с Пенелопой Крус, своей давнишней подругой...
— Вообще-то с Пенелопой я лишь однажды в эпизоде комедии «Я очень возбужден» снимался. И в фильме «Боль и слава» у нас не было ни одной общей сцены. Пенелопа играет молодую мать моего героя, Сальвадора. Но очень может случиться, что мы совсем скоро окажемся на одной площадке. Пока что не могу об этом говорить. Я восхищаюсь Пенелопой. Мы встретились в Нью-Йорке, когда ей было лет восемнадцать. Я тогда снимался в «Филадельфии», а она только приехала в Америку и думала, стоит ли ей туда перебираться насовсем.
— Что вас больше всего удивило в этой работе? Все-таки вы у самых разных режиссеров снимались, да и с Альмодоваром это ваша восьмая совместная картина...
— Сценарий был невероятно минималистский, совсем не похожий на его манеру и стиль. Скупые реплики, никакого «рок-н-ролла». Словно ничего и не происходит на поверхности, зато в глубине... История режиссера, отражение наших жизней, нашей боли. Это не только о нем картина, нет, это обо всех нас, испанцах, Испании 1960-х. Кино и жизнь тесно переплетаются... Конечно, я был сильно удивлен тем, как много решился открыть Педро о себе лично. Будучи предельно закрытым и очень застенчивым человеком. Даже с близкими друзьями он не делился многими вещами. И мы никогда не переходили определенных границ в общении с ним. Я всегда уважал эти качества Педро и не задавал «трудных» вопросов. Это не мое дело. Поэтому, прочитав сценарий, сначала не поверил, что он мог зайти так далеко. Начал сомневаться, действительно ли он о себе хочет снять кино. На одной из первых репетиций решился спросить: «Это правда ты?» Педро ничего не ответил. Но попросил меня сделать такую же прическу, как у него. А потом начал приносить мне свою одежду. А когда я впервые оказался на площадке, увидел точную копию его дома. Книги, картины, все... Я вышел в дверь и страшно удивился, что лифт оказался ненастоящим! (Смеется.)
— Почти два года прошло с тех пор, как вы всех так напугали — я имею в виду проблему с сердцем, перенесенную операцию...
— Знаете, меня это сильно изменило. Нет, я прекрасно себя физически чувствую и считаю, что не стоит преувеличивать мои проблемы, — столько людей болеют, и гораздо тяжелее меня. Я бросил курить и занимаюсь спортом. Но главное — стал более восприимчивым, что ли. Чувствительным, отзывчивым, сентиментальным — как угодно. Могу заплакать, читая стихи или под впечатлением от эмоционального фильма. Исключил из своей жизни какие-то несущественные вещи, которые больше не имеют для меня былой важности и значения, и неожиданно началось волшебство. Словно магия сработала. Все стало получаться. Совсем иные проекты приходят ко мне. Первым явился Пикассо. Я имею в виду мою роль художника в телесериале «Гений: Пикассо». Он родился в моем родном городе Малаге. Когда я готовился к этой работе, очень много читал и смотрел, узнавал о Пикассо, пришел к пониманию, насколько как художник он в конце жизни становился проще, яснее. Мне кажется, я проделал достойную работу (Бандерас получил номинацию на премию «Эмми» за роль Пикассо в 2018 году. — Прим. ред.).
Так же и Педро Альмодовар: лаконизм и простота — вот что стало его сутью с возрастом. Нет нужды в пышности, многословии, яркости, барочности, чтобы многое выразить. Достаточно нескольких скромных, тщательно выверенных мазков...
— В Голливуд Альмодовара так и не удалось никому заманить...
— Да, он никогда не поддавался на призывы оттуда. Не хотел работать на студии, подозреваю, из опасений, что может потерять какие-то важные для себя вещи. Он стопроцентно верен своей профессии, своему выбору. Таких режиссеров на самом деле очень мало. Потому что в нашей индустрии очень сложно хранить верность прежде всего самому себе, своим принципам и представлениям, своим вкусам, своей личности.
— Альмодовара многие критикуют и в его родной Испании — наверное, такова участь больших художников...
— Знаете, Испания вообще очень интересная страна со множеством грехов. И хотя я всегда пытаюсь найти им оправдание, есть один грех, который, на мой взгляд, непростителен. Зависть. Педро — слишком успешен для Испании и испанцев. И это многих по-настоящему ранит. И еще одно. Есть люди, которые считают Педро королем и полагают, что, вступив с ним в конфронтацию, они как бы приближают себя к нему, сами становятся кем-то вроде королей. Я с этим не раз сталкивался. И я никогда не отвечаю. Не вступаю в конфликт. Ведь чтобы состоялась схватка на ринге, должно быть два боксера. Еще и поэтому мы не ожидали такого успеха в Испании фильма «Боль и слава». Нельзя быть поэтом в своем родном отечестве — гласит испанская пословица. Но, к счастью, на этот раз случилось невероятное. Даже самая консервативная пресса, от которой мы ждали больше всего негатива, признала, что эта работа Альмодовара останется в истории кино...
— А вы, образно выражаясь, переживаете второе рождение — и как человек, и как актер...
— Могу рассказать историю, как после операции у меня в палате всю ночь дежурила сестра. Она со мной разговаривала. И вдруг говорит: «Антонио, как вы думаете, почему принято говорить «Люблю всем сердцем» или «Мое сердце разбито»? Почему не «всеми почками», например? Или не «всей печенкой»? Сердце всего лишь накачивает кровь во все остальные органы, поставляет кислород. Но люди уверены, что сердце — это вместилище всех чувств. И в этом есть доля правды. Вот увидите, ближайшие три месяца вы будете чувствовать необыкновенную грусть...» Так все и было...
— В этом фильме вы играете немолодого уже человека, страдающего и от физической, и от душевной боли. Тем приятнее видеть вас в реальности совсем иным...
— Мне тоже приятно! (Смеется.) Но мой возраст приближается к шестидесяти годам, и я намного ближе к таким вот героям. Это нормально. Нужно принимать себя в самых разных периодах и состояниях. И есть у меня подозрение, что такие возрастные роли намного интереснее, чем многие из тех, что довелось мне сыграть, когда я был моложе. Но мне по-прежнему кажется, что нельзя смотреть кино в телефоне, на компьютере, даже по телевизору. Я в этом смысле человек абсолютно старой закваски — уверен, что кино надо смотреть только в кинозале. Моя дочь Стелла вечно смотрит фильмы в своем телефоне. Я не понимаю это. Говорю: «Как ты можешь оценить свет, актерскую игру, если практически не видишь даже глаза актеров?» — «Папа, это не важно. Я слежу за сюжетом, за развитием событий». Но это же лишь часть магии под названием «кино»!
— Это правда, что вы когда-то мечтали о карьере профессионального футболиста?
— Да, я был несколько лет в юношеской команде. Но серьезная травма вынудила меня уйти из спорта и забыть о своей мечте. Наверное, это к лучшему. Стань я футболистом, уже лет как двадцать перестал бы играть. Так что, пожалуй, я счастлив, что когда-то сломал ногу.
— У вас по-прежнему сохраняются добрые отношения с бывшей женой, Мелани Гриффит? (Бандерас и Мелани развелись в 2015 году после 19 лет брака. — Прим. ред.)
— Я всегда буду благодарен судьбе за то время, что провел с Мелани. Я буду любить ее до последнего дня, проведенного на этом свете. Мелани — мой дорогой друг. Она так трогательно меня утешала, когда я не выиграл «Эмми» за роль Пикассо. Прислала мне замечательное сообщение. И мы встречаемся все вместе — с нашей дочерью Стеллой и детьми Мелани Дакотой и Александром, которых я всегда любил и буду любить. Нет, эта женщина всегда останется в моем сердце.
— Ходят постоянные слухи, что вы вот-вот сделаете предложение своей подруге Николь Кемпел... (С 38-летней Николь, финансистом, Антонио живет вместе уже четыре года в пригороде Лондона. — Прим. ред.)
— Я еще не знаю. Но да, мы влюблены друг в друга. Не хотелось бы, впрочем, вдаваться в детали наших отношений. Мы вместе четыре года, и это прекрасно. Уверен только в одном: если будет свадьба, то пройдет она приватно, никакой публичности.
— В мае, сразу же после триумфа на Каннском фестивале, вы уехали в Майами играть еще одну свою роль — почетного президента Недели моды...
— У меня обязательства перед Неделей моды, и не важно, где я был и что делал, снимаюсь ли я, работаю, в Каннах или где-то еще, всегда приезжаю в это время в Майами. Этот город многое для меня значит, помимо того что я привык выполнять свои обязательства. Кинофестиваль в Майами был едва ли не первым, где поддержали наши с Педро Альмодоваром совместные картины, еще в давнем прошлом, в 1980-е годы. Именно в Майами я встретил свою будущую жену и мать моего ребенка (на съемках фильма «Двое — это слишком» в 1995 году. — Прим. ред.). Так что Майами очень дорогое моему сердцу место. Не говоря уж о том, что это один из немногих городов, где я могу большую часть времени говорить на своем родном языке. Это очень комфортно. Я люблю тамошнюю природу, близость к Карибам, это особая атмосфера.
— Похоже, у вас отлично складываются дела не только в личной жизни, но и в карьере...
— Не жалуюсь. Но поскольку у меня в Малаге есть абсолютно некоммерческий театр, который я создал, и еще театральная школа на 600 студентов, то уж не обессудьте, если увидите меня и в неважных фильмах. Надо на мой театр деньги зарабатывать. (Улыбается.) А пока в планах прекрасные проекты. Сыграл уже панамского писателя и журналиста в сатирической драме Стивена Содерберга «Прачечная», и моя партнерша там — сама Мерил Стрип. В фильме «Путешествие доктора Дулиттла» вместе с Робертом Дауни-младшим снимаюсь. Еще один чудесный проект постучался в мою дверь — роль художника Сальвадора Дали. Очень любопытный будет фильм. Много-много прекрасных впереди приключений. Настоящее волшебство, я же вам говорю. Да и Альмодовар обещал не забывать... Ведь это он и открыл во мне характерного актера. Убедил не бояться открывать новые двери и выходить в иные миры...
— «Боль и слава» — отличное название для автобиографии. А как бы вы озаглавили свою?
— «Кот в сапогах»!
