Борис Шапиро-Тулин: «История одной любви, или Бобруйск forever»

Эксклюзивное интервью с известным писателем.
31 Марта 2016

В один из воскресных дней я стояла на кухне и разбирала покупки, принесенные из магазина, — рассказывает Ольга Журавлева. — В доме было тихо, и даже маленькое существо породы чихуахуа не тявкало, как обычно, а просто вертелось у ног, пытаясь заглянуть в сумки. Пожалуй только приглушенный звук радио, доносившийся из соседней комнаты, пытался бороться с этой благостной тишиной. Но именно он заставил меня отвлечься на время от покупок и прислушаться – в эфире прозвучало знакомое мне имя: Борис Шапиро-Тулин. Когда я покрутила ручку громкости, то поняла, что в некой студии сидели специалисты по современной литературе и обсуждали недавно вышедшие книги. Про Бориса Шапиро-Тулина было сказано, что ему удалось решить очень сложную задачу — открыть для читателя новый город-миф под названием Бобруйск. Иногда на то чтобы такой город прочно утвердился в литературном пространстве уходят многие годы и требуется серьезнейшая работа нескольких поколений писателей, а вот Борису Шапиро-Тулину, — продолжал говорить приятный женский голос, — это удалось сделать буквально с первой книги. И теперь подобно городу Макондо, прославленного Габриэлем Маркесом возникло еще одно место со своей мифологией, со своими смешными и грустными историями и со своими странными персонажами, которые научились смеяться сами над собой, даже, если это смех сквозь слезы. Признаюсь, я давно уже хотела взять интервью у Бориса Евсеевича, но по разным обстоятельствам наша встреча все откладывалась и откладывалась, а тут такой повод – выход в свет новой книги. Я набрала его номер телефона и в тот же день мы обо всем договорились.

 Вот фрагменты этого интервью.

 — Борис Евсеевич, спасибо, что Вы дали согласие на нашу встречу. По-моему первый раз мы пытались договориться о ней еще  полтора года тому назад.

 — Да, полтора года — это срок. Но я старался. Все эти полтора года я старался. Но дело в том, что я работал над серией из четырех книг о городе моего детства. Потом появилось издательство «Эксмо», которое выразило готовность выпустить эти книги в свет. И вот появилась первая из них. Называется она «История одной большой любви, или Бобруйск forever».

 — Я держу сейчас эту книгу в руках, открываю достаточно интригующую обложку, на которой изображен фрагмент городской бани, и сразу взгляд останавливается на посвящении.

 — Да, здесь написано: «Моей любимой, без которой не было бы этой книги». Мне очень хотелось преподнести ей такой подарок. Моя любимая родилась в Москве и до встречи со мной даже не подозревала, что есть такой славный и немного странный город. Тот Бобруйск, о котором рассказывается на страницах книги — это мое своеобразное признание в любви и к этой женщине, и к этому городу, в котором я родился и в котором прожил первые 17 моей жизни. Вы знаете, я раньше никогда не думал, что он когда-нибудь во мне опять аукнется, но жизнь так повернулась, что просуществовав на этом свете уже достаточно долгое время, я вдруг почувствовал, что те бобруйские 17 лет начали давить на меня, словно призывая осмыслить: что же там происходило со мной, и что происходило вокруг меня. Бобруйское житие словно заново начало создавать во мне свое пространство, и это пространство с его красками и запахами с его трагедиями и фарсом, с его мечтами и жесткими реалиями перешло потом в книгу, которая лежит перед Вами.

 — Нашу беседу мы начали с важного слова — любовь: «История одной большой любви». Вообще, что такое для писателя понятие — любовь?

 — Может быть, я скажу банальность, но...Любовь – это не отношения. Любовь – это состояние. Если оно в тебе есть, если ты в себе это состояние сумел каким-то образом сублимировать, если тебе удается довести его до какого-то верхнего предела (словно неким тумблером поднять на соответствующую высоту) – то любовь в конце концов, начинает требовать выхода. Для меня, как для писателя, (может быть для композитора, для художника это как-то по-другому, а может быть, точно так же) – выход для любви, которая тебя переполняет, прежде всего в текстах, которые я пишу.

 — Борис Евсеевич, вы ведь не только писатель. Вы и драматург, и поэт, и телеведущий. Наверняка многие помнят Ваши интереснейшие программы, которые в 90-х годах были абсолютными хитами. Я имею в виду «Третий глаз» с Иваном Кононовым. Вам как кажется, это сегодня актуально?

 — Я думаю – всему свое время. «Третий глаз» возник тогда, когда открылась возможность поговорить о чем-то таинственном и достаточно сокровенном. Кстати, то, о чем мы рассуждали в программах «Третий глаз», это, как ни странно, тоже имеет корни в моем бобруйском детстве.

 — Это каким же интересно образом?

 — В том доме, где я жил, совершенно неожиданно появилась одна семья, муж и жена. Муж работал строителем, а жена частенько сиживала на балконе и читала какие-то странные книжки. Так получилось, что наш балкон и балкон этой новой семьи оказались рядом. Было лето между моим 8-м и 9-м классом, и поскольку я никуда на каникулы не уехал, то большую часть времени проводил именно там, на балконе. Мы с новой соседкой вначале просто здоровались, потом познакомились поближе, (она оказалась полькой из Западной Белоруссии) потом я заинтересовался теми непонятными книжками, которые она читала. И эти книжки вызвали во мне целый переворот. Потому что это были книги...

Если говорить современным языком, это были книги по магии. Книги, где были описаны руны, Арканы Таро, и даже китайская нумерология. Моя соседка занималась всем этим совершенно серьезно. Ее отец, еще до войны, был в Польше большим специалистом по всем этим вопросам. А она как бы продолжала его дело, вот так совершенно буднично сидя на балконе, листая странные книги и почему-то зябко кутаясь при этом в белую кружевную шаль. Когда она почувствовала мой интерес к ее занятиям, то потихоньку, очень осторожно, очень дозировано стала эти знания передавать мне.

Потом я пошел работать на завод и одновременно продолжал учиться в вечерней школе. Потом поступил в институт. Потом уехал из Бобруйска. Прошло очень много времени, я занимался разными вещами, в том числе поступил к господину Шатрову на Семинар молодых драматургов. И вот, когда я заканчивал этот семинар, появилась возможность подать на Центральное телевидение заявку к фильму о Михаиле Васильевиче Фрунзе. Для меня в этом тоже была какая-то мистика, потому что в нашем доме, этажом ниже, жил человек, который в подпитии рассказывал, как он сидел в сибирской ссылке с будущим маршалом и даже помогал ему готовить побег. А для пущей важности указывал на шашку, висящую на ковре, которую уже в гражданскую ему якобы подарил Фрунзе. Для нас, мальчишек, это был такой своеобразный привет из прошлого, и я решил, что когда-нибудь обязательно напишу об этом. А тут такой случай…

 — То есть и этот фильм корнями из Бобруйска?

 — Да, как говорил поэт, правда, по другому поводу: «И это все в меня запало и лишь потом во мне очнулась». Мы с моим соавтором Эдиком Вериго написали заявку. Заявка без суча и задоринки прошла все инстанции, что было удивительно совершенно. И потом появился трехсерийный телевизионный фильм «Не имеющий чина».Но это еще не все. Материалы для сценария мы собирали в разных архивах. Фильм хоть и был художественный, но телевизионное начальство требовало, чтобы каждый чих, касающийся жизни Фрунзе, был подтвержден документально. И вот в одном из архивов мне рассказали о письме брата Фрунзе, который писал ему в ссылку (это был 1915-й год как раз накануне побега) что Михаилу высланы деньги, чтобы тот купил ружье для охоты и какие-то Арканы Таро. И вот тут для меня дуга времени замкнулась.

Арканы Таро, которые я когда-то изучал на балконе в своем доме в Бобруйске, и ссыльный в селе Манзурка… У меня на руках была бумага от Отдела культуры ЦК КПСС с тем, чтобы мне для написания сценария оказывали любую помощь во всех архивах. Я, конечно же, с этой бумагой сразу пошел в Спецхран, достал запрещенные по тем временам книги и многое из того, что мне удалось вспомнить, а также подчерпнуть из этих книг, появилось потом в передаче «Третий глаз».

 — А начало всему этому — каникулы между 8-м и 9-м классом, балкон, Бобруйск, лето...

 — И все это, кстати, есть в книге, которая называется «История одной большой любви, или Бобруйск forever». Там есть Мария Францевна, соседка Мити - одного из героев моей книги. Митя - это, конечно, не я, но зато в сюжете рассказа о нем в полной мере присутствуют отголоски того лета и того балкона, и тех таинственных учений о которых я тогда услышал... Это были не только Арканы Таро и не только руны, это еще была, как ни странно, биография Владимира Ильича Ленина...

 — Ваш любимый герой, насколько я знаю.

 — (Смеются). Да уж... Моя соседка рассказала мне, каким образом можно просчитывать людей, исходя из цифр, составляющих их биографию, и как можно просчитать Владимира Ильича Ленина. Я это всё сделал, и получились совершенно удивительные вещи, Есть люди, у которых в судьбе возникает вдруг некая цифра, и эта цифра является для них определяющей. У Ленина эта была цифра «7». Как не крути, каждый раз она как чертик из табакерки выскакивала, меняя его жизнь, а иногда и спасая в самых непредсказуемых обстоятельствах.

 — Ну, например?

 — Пожалуйста. Если вы сложите последовательно цифры, составляющие дату рождения Ленина и дату его смерти, (1870-1924) то получите «7» и «7». А теперь, давайте заглянем в его биографию - 7 числа его отчисляют из университета, он уходит под надзор полиции и становится профессиональным революционером. В ссылке к нему 7 мая приезжает Надежда Константиновна со своей мамой и огромным чемоданном, где были книги и банки с вареньем. Там же они поженились. 7-го он в годы Первой русской революции возвращается в Россию. 7-го числа после ее разгрома бежит из России по тонкому льду Финского залива. 7-го его арестовывают в Поронино \Poronin\ во время Первой мировой войны польские жандармы. Я представляю, как они смотрят на календарь и думают: ну, когда же наступит чертово число «7», чтобы нам, наконец, арестовать этого русского. 7 числа уже в революционном Петрограде Керенский отдает приказ об его аресте, но Ленин успевает укрыться в своем знаменитом шалаше… Их много, семерок, на самом деле. Они абсолютно точно встраиваются в жизнь вождя. Когда я это просчитал, то мысленно снял шляпу перед своей соседкой, а Владимир Ильич стал на некоторое время одним из моих героев. Книжка о нем, которая называется «Адрес явки сообщаю» — первая моя книга — выросла из этого бобруйского балкона. Так что, Бобруйск — forever, Бобруйск — навсегда.

 — Я вдруг задумалась о том что же такое Бобруйск. Это ведь, с одной стороны, образ...

 — Да, безусловно. Конечно.

 — Это – образ. Вот «где-то там в Бобруйске» – на какое-то время он даже превратился в некий интернет-мем. А на самом деле это конкретный город – и вот конкретный писатель, который в этом Бобруйске родился.

 — Все так, но для меня с течением времени Бобруйск утратил свою бытовую повседневность, он оброс такой толщей своеобразной мифологии, которая успешно подменила и реальную историю, и реальную географию. Как Витебск для Шагала с его летящими по небу влюбленными, так для меня Бобруйск, над которым перемещаются души множества странных, удивительных и загадочных людей некогда живших в нем, это давно уже город-метафора, город, где чувства оголены до предела, а смешное и ужасное существуют не просто рядом, а совершенно беспрепятственно переходят друг в друга.

 — Ко мне на программу обычно приходят очень интересные гости, но когда а прочитала Вашу книгу, то по странному стечению обстоятельств мне пришлось брать интервью у нескольких человек и вдруг выяснилось, что родом они как раз из Вашего города. И вот что любопытно — у них был какой-то своеобразный юмор — не юмор как у одесситов, а нечто совершенно другое.

 — Да, да, вы абсолютно правы. Я тоже думал о природе «бобруйского» юмора. Одесса — это такая специфическая и моментальная реакция на возникшую ситуацию. Ну, например: Приезжий спрашивает у одессита, как пройти на Дерибасовскую. — Это просто, — отвечает одессит, — идите прямо и Дерибасовская вас пересечет. Моментальная реакция! Юмор здесь сразу подан как пикантный гарнир к горячему блюду. В Бобруйске не так. Здесь такой, если хотите, «неспешный» юмор, юмор который соединяет обычное, бытовое с чем-то, что уже находится по другую сторону жизни. Я даже пытался найти всему этому некую литературную подоснову. Ну вот, например...

Предисловие к моей книге написал Геннадий Хазанов, и в этом предисловии он отметил, что Шалом-Алейхем, известный еврейский писатель, когда приехал в Бобруйск, был покорен этим городом, после чего написал, что там в знаменитой луже на центральной улице он потерял калоши и испачкал обувь, но, с другой стороны, обрел уютное местечко в загробном мире. Дело в том, что когда писатель шел на свой литературный вечер, и преодолевал эту самую лужу, его догнала какая-то девушка и попросила провести ее в зал без билета, поскольку все билеты давно уже были распроданы. Шолом-Алейхем выполнил ее просьбу, а девушка догнала его после вечера и сказала: за вашу доброту я обещаю вам особое место в загробном мире. Вот так – с одной стороны потеря галош, с другой – подобающее место в небесных чертогах.

 — Да, от одного до другого, как от великого до смешного, всего лишь один шаг!

 — Или вот типичный бобруйский анекдот: В страховое агентство звонит некая дама: — Мой муж умер, а у вас он был застрахован от пожара, можно ли мне получить причитающиеся деньги? — Он что, сгорел? — спрашивает сотрудник агентства. — Ну как вам сказать, — отвечает дама, — он умер от гриппа, но мы его кремировали. Почему этот анекдот типичный? Потому что вечные темы, вокруг которых строится юмор по-бобруйски – это или такое грустное событие, или байки, где прописано взаимодействие моего города со знаковыми событиями, периодически случавшимися на Земле. Героиня одной из моих книг тетя Бася славилась тем, что всю мировую историю обсуждала именно под этим углом. — Вейзмир, — говорила она, например, про выход евреев из Египта — Синайская пустыня так же далека от Бобруйска, как сберкасса на Бахаревской далека от главного банка на Уолл-Стрите, но Моисей об этом не знал и сорок лет водил людей практически за нос в надежде найти среди песков благословенный Бобруйск. И за все эти сорок лет никто не сказал ему: уважаемый Моисей, вы ошиблись ровно на три тысячи километров, и то, если все время идти по прямой, никуда не сворачивая. Представьте себе, — вздыхала тетя Бася, — умереть, не увидев Бобруйска?!

 Вот это я и впитал с детства, когда жил среди этих людей, чей юмор, чей смех сквозь слезы был направлен не вовне, а на самих себя, позволяя выжить в самых невероятных обстоятельствах.

 — Когда я получила Вашу книгу, я сравнила свое ощущение между электронным ее вариантом, который прочла чуть раньше, и вот этим симпатичным «фолиантом» такого вполне себе демократичного формата. И знаете, это совсем другое ощущение. При первом ознакомлении через экран компьютера у меня не было такого послевкусия от прочтения, как в тот момент, когда у тебя в руках настоящая бумажная книга. Как вы относитесь к электронным форматам и насколько вы приняли это. Читаете ли электронные книги?

 — Естественно. Приходится читать книги, которых у тебя нет под руками. Но я согласен - от такого чтения, как мне кажется, нельзя получить удовольствия. Настоящая книга – это совсем другое. Это взял в руки, сел в кресло, поставил рядом с собой чашечку кофе или стакан чая, или...

 — Кто — что, да.

 — … Или уютно устроился на диване, уединился. Свет, который тебе нужен... И ты остаешься один на один с тем миром, который у тебя сейчас в руках, и в который ты готов войти. Ты открываешь первую страницу, и дальше, если тебе повезет, если книга хорошая — уже не так просто из него выйти. Я уверен, что чтение книги — это наслаждение. Это наслаждение для твоего воображения, когда всё то, что написано, представляешь абсолютно объемно и каком-то своем собственном формате. Это может быть формат твоей комнаты, или формат города или даже всей Вселенной. Всё зависит от тебя самого. А когда ты один на один с компьютером, такие ощущения почему-то пропадают.

 — Я, к счастью, разные ваши книги читала, но у меня впервые в этот раз возникло ощущение, что у вас очень кинематографичное письмо. Как будто вы кадр строите. Очень удобно было бы и художнику, и режиссеру, и даже осветителям. Им было бы легко снимать фильм по такой книге. Хотя это не сценарий, не пьеса, а настоящая беллетристика.

 — Ну, не знаю. Но если это так, то в первую очередь спасибо Шатрову Михаилу Филипповичу, спасибо тому Семинару молодых драматургов, который мне удалось у него закончить. Потому что в большей степени мы говорили именно на языке кинематографическом. Драматургия и кинематография — это все-таки был конек Шатрова. Может быть, впитав подобный язык, я невольно потом перенес это и на стиль своего писания. Наверное это так.

 — Не сомневайтесь, читая Ваши рассказы очень хорошо представляешь все описанное буквально кадр за кадром. Да еще и с некой закадровой музыкой. Я хочу вас спросить: когда вы писали эту книгу, вы какую-то музыку специальную слушали?

 — Я слушаю много разной музыки. Но иногда ты попадаешь на такое звучание, которое идет извне, и это звучание каким-то странным образом соединяется с той мелодией, которая живет внутри тебя. Может быть, этот момент соединения – для меня и есть момент вдохновения. Тогда я сажусь писать и пишу очень легко.

 — Вот этой книге «История одной большой любви» какая музыка соответствует?

 — Бах, Иоганн Себастьян Бах, его Кантата № 21. Постараюсь объяснить. Работая над этой книгой, я на самом деле, уже думал о четвертой, которая должна заключить всю «бобруйскую» серию. Так вот одним из персонажей четвертой книги является Кантата № 21. Так получилось, что события, о которых я собираюсь рассказать, в той или иной степени будут связаны с этим произведением.

 — У Вашей бобруйской серии есть какое-либо единое название?

 — К сожалению нет. Для себя внутренне я ее назвал «Конец света и его обитатели», поскольку того Бобруйска, который я знал, уже не существует, он уже совершенно другой. Уехав оттуда в семнадцатилетнем возрасте и вернувшись через много-много лет, я свой прежний Бобруйск не узнал. Всё, что здесь написано, все эти истории, они на самом деле как бы и не были – я их как бы придумал. Но я их придумал только потому что они могли произойти именно в этом самом Бобруйске. Потому что осколки прошлых событий, как осколки зеркала, они во мне остались — а потом из этих осколков я составил какие-то другие зеркала. Тем не менее, придуманные мною истории, отраженные в этих зеркалах, — это, скажем так, «правдивая ложь».

 — А когда вы почувствовали, что вам необходимо писать?

 — С детства. Хотя, если честно, писать рассказы, сочинять музыку и создавать живописные полотна я начал одновременно. Было мне лет пять, когда в один прекрасный день родители на какое-то время оставили меня одного дома и предложили в их отсутствии подумать над тем, кем я бы хотел стать в будущем. Вначале я захотел стать писателем, для чего положил перед собой толстую книгу и стал тщательно переписывать из нее в альбом для рисования всякие непонятные мне буквы. Потом, впрочем, мне пришла в голову мысль, что лучше, наверное, быть композитором. Я снял с крышки пианино нотную тетрадь сестры и внизу под незнакомыми буквами начал прилежно копировать не менее незнакомые нотные знаки. А потом на глаза мне попался журнал «Огонек», внутри которого была цветная иллюстрация какого-то морского сражения.

Я решил, что проще все-таки стать художником и, покончив с нотными знаками, стал перерисовывать силуэты кораблей. Вскоре вернулись родители, посмотрели на мое творчество, и папа, отыскав Букварь, за несколько дней научил меня читать. Поскольку нотной грамотой я так и не овладел, основы живописи тоже прошли мимо меня, то ничего не оставалось, как остановиться на первом варианте - складывать слова из букв, которые я теперь уже знал. Что периодически я и делаю до сих пор. По крайней мере именно так я ответил редактору сборника, в который вошел один из моих рассказов, когда он, редактор, задал мне подобный вопрос.

Елена Майорова в фильме сценариста Бориса Шапиро-Тулина «Не имеющий чина»

— Но, если без шуток, то я когда прочитала книгу «История одной большой любви, или Бобруйск forever» я поняла, что мне очень хочется с Вами поговорить о том, как книга меняет писателя, который ее закончил и меняет ли его она вообще. Я понимаю, что передо мной только первая часть проекта – еще три книги впереди. Тем не менее. Что она, книга, делает с человеком, который ее создал.

 — Я сейчас скажу то, что для меня важно. Эта книга уже после того как она была написана (а может быть, даже и в процессе написания, не знаю), каким-то странным образом меня переформатировала. Я как будто ощутил всю толщу судьбы, внутри которой все время существовал, но как-то не очень об этом задумывался. А когда задумался, мне по образному выражению одного замечательного режиссера стали сниться совсем иные сны. Думаю, Вы понимаете, о чем я. В общем, это какой-то другой уровень, когда ты смотришь на себя уже не в зеркало и даже не изнутри, а как будто сверху, оттуда, где стоит с ключами Апостол Петр. Такой вот момент неожиданно приходит.

 — Борис Евсеевич, а как «Историю одной большой любви» можно определить по жанру? Что это – повести и рассказы или нечто другое, а какое именно - я никак не могу пока уловить.

 — По жанру? Скорее всего это такая ироничная исповедь, но исповедь не от первого лица, а через рассуждения героев и через события, в которых они участвуют.

 — А еще мне показалось, что эта книга, предлагает читателю пройти своеобразный личностный анализ, потому что, человек, который прочтет ее, вольно или невольно обратиться к периоду своего детства, к тому городу, как бы он не назывался, к поселку, деревне, двору, квартире, и он, как и Вы, начнет искать в своем прошлом корни того, что происходит с ним сегодня.

 — Наверное Вы правы.

 — То есть Вы сознательно пользовались такими приемами?

 — Поскольку я имею некоторое отношение к психоанализу, с одной стороны, а с другой стороны – у меня есть такой достаточно большой труд под названием «Тайны Ветхого Завета», где я пытался расшифровать послания, идущие издревле, то этот «микс», эта смесь современного психоанализа и глубинных смыслов Ветхого Завета и создали для меня основу тех сюжетов, площадкой для раскрытия которых и стал благословенный город Бобруйск.

 — А что вам необходимо для того, чтобы сесть к компьютеру и начать писать?

 — Я уже говорил - ощущение любви. Любовь как движущая сила творчества. Еще раз повторюсь: любовь – это не отношения, любовь – это состояние. В данном случае для меня это еще и само состояние творчества.

 — Можно ли человека научить любви, помочь ему развить эти качества?

 — Я думаю, каждый человек несет в себе любовь. Мне кажется, нет таких людей, которые... Есть знаменитый постулат практически всех религий: «Бог – это любовь». Если человек ощущает внутри себя так называемое Царство Божие, то, конечно, в первую он должен ощущать любовь. Там, где нет любви – там ад. Это уже иная область существования. В аду книги не пишут, в аду за них наказывают.

 — Раз уж мы с вами так всерьез заговорили о книге как о явлении, о том, как она меняет человека – и того кто ее написал, и того кто ее прочитал - то, очевидно, ее содержание способно менять и жизненные обстоятельства, связанные с развитием тех или иных сюжетов. Я намекаю на то, что женщина, которой Вы написали посвящение, а следовательно и Ваша личная история тоже связана с этой книгой.

 — Да. Это действительно личная история... и отголосок ее отражен в одном из рассказов. Но я бы не хотел прежде времени раскрывать перед читателями эту интригу.

 — Жаль. Уж больно красивая история!

 — И все-таки давайте эту загадку оставим для тех, кто может быть решится полистать мою книжку.

 — Ну что ж. Я открываю последнюю страницу… Тут как-то хитро с нумерацией страниц получилось. Последнюю цифру я здесь вижу «219», хотя это не финал, а маленькая глава под названием «Необходимые пояснения», в которой написано: «Имена действующих лиц, а также названия предприятий и учреждений изменены. Для получения достоверной информации следует обращаться по адресу: Бобруйск Небесный, улица Праведника Ноя, Туристическое бюро имени 40-летнего похода по пустыне. Пароль: «Бобруйск forever», отзыв: «Таки yes».

 — Надо кое-что и впрямь пояснить: в предисловии я пишу, что «Бобруйску земному» соответствует «Бобруйск небесный», подобно тому, как земному Иерусалиму соответствует небесный Иерусалим. Вот как раз улица Праведника Ноя существует в этом «небесном Бобруйске». и Туристическое бюро имени 40-летнего похода по пустыне открыто в том же заоблачном пространстве.

 — Борис Евсеевич, в конце нашего интервью я все-таки хочу еще раз спросить про цифры. Вот нашла – последняя страница под номером 221. Это сложилось при верстке, или вы так задумали?

 — Сложилось по верстке. Но давайте опять вернемся на бобруйский балкон и попытаемся разобраться с цифрами. «221» – это «пятерка». Она означает, что из горизонтальной плоскости, определяемой цифрой «4», вырастает некая вертикальная составляющая То есть содержание книги уходит из плоскости стола и проникает в другие сопредельные миры – вот это и есть значение цифры «5».

 — Ну что же, Борис Евсеевич,я вас поздравляю с выходом в мир книги «История одной большой любви, или Бобруйск forever». Хоть у вас и четыре книги в этой серии задумано, но пусть они все будут на «пятерку».

 — Спасибо. А я в свою очередь хочу передать Вам и нашим читателям традиционное бобруйское пожелание. Желаю, – говорили в моем городе, – чтобы в вашей жизни никогда не было трех «Б» – чтобы прошлое вас не будоражило, настоящее не бесило, а будущее не беспокоило. Буду рад, если мои книги Вам в этом помогут.

Беседовала Ольга Журавлева.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог