Режим самоизоляции многое изменил в привычной жизни. Актриса Юлия Хлынина примерила на себя роль интервьюера — не выходя из дома вела прямые эфиры, на которые приглашала коллег. Одним из героев стал ее педагог в Школе-студии МХАТ народный артист Алексей Гуськов.
Юлия: Алексей Геннадьевич, я поражена, что вы так ловко управляетесь с новыми интернет-возможностями. Легко вышли в прямой эфир, быстро подключились.
Алексей: А почему ты поражена? Все эти «зумы», прямые эфиры в соцсетях — приметы времени. С ними либо дружишь, либо отвергаешь, я предпочитаю первое. И стараюсь соответствовать. Слежу за тем, как меняются формы общения. Потому что даже если отрицаешь, они все равно существуют, только без тебя. Конечно, живое общение — самое лучшее. Но даже когда оно происходит через экран, ничего страшного. Хорошо, что вообще есть. К тому же это экономит время. Люди сетуют, что жизнь проносится как одно мгновение... Тогда лучше его не растрачивать.
В 1986 году, когда я служил в Театре на Бронной, к нам приехал ставить спектакль югославский режиссер, проживающий в Америке. Три репетиции подряд мы никак не могли начать вовремя, постоянно кто-то опаздывал: «Ой, простите, пробки...»
На четвертую он сам пришел позже на час десять — показал, как нехорошо заставлять себя ждать. Сказал: «Если в Москве пробки и вы не в состоянии попасть вовремя на репетицию, то, — тут он закричал во весь голос: — Выезжайте из дома раньше!»
Это были мои первые уроки пунктуальности: не надо жрать чужое время.
Юля, твой курс выпустился из Школы-студии МХАТ в 2013 году. Прошло семь лет! А по моему ощущению будто вчера.
Юлия: Алексей Геннадьевич, у меня другое ощущение времени — будто прожила с тех пор несколько жизней. Помню, вы к нам пришли преподавать на второй год обучения. О вас ходила легенда, что не любите работать с «зелеными» студийцами, делающими в профессии первые шаги. На экзаменационных показах первого курса, где мы без слов изображали предметы, кошечек-собачек, вы смотрели на наше актерство с ироничным прищуром, будто бы выжидая. А вот когда мы заговорили и стали выдавать что-то более внятное и интересное: этюды, самостоятельные отрывки — то уже согласились преподавать. Мы не единственный курс, с кем вы так поступали? Это особенность вашей методики?
Алексей: Справедливости ради скажу, что я был скорее свадебным генералом. Потому что ответственность за вас лежала на мастере и руководителе вашего курса Константине Аркадьевиче Райкине.
Юль, ты ведь помнишь своего однокурсника Мишу Тройника? (актер «Гоголь-центра». — Прим. ред.). Он, как и я сам сорок лет назад, пришел в Школу-студию из Бауманского. Тоже с четвертого курса. И точно как я абсолютно ничего не понимал в этих самых «кошечках-собачках», с которых начинают все студенты театральных институтов. Он разгонялся с криком «В атаку!» — и ударялся лицом в стену. Такое было оригинальное понимание театра. Человек взрослый, уже проходил сопромат, высшую математику, а тут — играть зверушку... Мише требовалось время, чтобы стереть память и с чистого листа сознания начать все заново.
Для меня самого учиться на актерском первое время было пыткой. Ничего не мог придумать толковее, чем изображая птицу, представлять, будто наливаю себе стакан. Взмах руками и — застываю в сложной позе под названием «Налил!».
Я не был обласкан своим мастером — Виктором Карловичем Монюковым. Среди его учеников были Лев Дуров, Олег Борисов, Николай Караченцов, Евгений Киндинов. И поскольку я чувствовал, что не вхожу в так называемую элиту, когда мастер замечает именно тебя, мучился, расстраивался, искал.
Волшебство началось, когда к нам пришел преподавать Евгений Александрович Евстигнеев. Все, что я потом передавал вам, — оттуда. Евстигнеев никогда не разбирал поведенческие вещи, не давил, но он вселял в нас веру, подходил к каждому студенту как-то по-особенному. И раз и навсегда приучил любить партнера. Когда тот попадает в роль, когда она получается, подойди и поздравь! Вроде очевидно как азбука. И сразу все вставало на свои места.
Ты права, я действительно люблю работать с теми, кто осознанно идет в профессию, кто к ней пригоден. Потому что первый год обучения в театральном — время определения: правильно ли ты выбрал путь, можешь ли, хочешь ли? И всегда жаль напрасно тратить силы. Но коли берусь, то уже не отпускаю. Учил я студентов, в строгом смысле этого слова, только первые два года из двенадцати лет преподавания. А потом это уже было скорее партнерство, совместная работа. Помнишь, как спрашивал тебя и других ребят: «А эта ситуация, текст, сама роль — что для тебя?» Я мог бы и сам объяснить, но это было бы через призму опыта актера Гуськова. А мне хочется, чтобы молодые сами находили свой путь.
