— Мне кажется, режиссеры вас используют довольно однобоко — в большинстве проектов вы играете жестких, резких героинь.
— Да, меня обычно зовут на роли сильных или взбалмошно-агрессивных женщин, есть такая тенденция. Но это нормально, так происходит со всеми актерами: выделяется какая-то сильная сторона и ее начинают эксплуатировать. Нечто похожее происходит и с моим отцом. Ему часто предлагают суперсильных мужчин, редко какой режиссер видит его в ином качестве. А я очень люблю совершенно другую папину роль в фильме Михаила Калатозова «Дикое поле», где он сыграл странного мужичка с коровой, и работу в мини-сериале «Третья мировая» Александра Котта.
Наверное, существуют определенные шаблоны. Девушку-блондинку используют как лирическую героиню, брюнетка с острыми чертами лица — обязательно стерва. Если в актрисе однажды увидели силу, стержень, значит, она будет играть «железных» женщин.
— Вы не пытались изменить внешность, чтобы сломать этот шаблон?
— Я все время как-нибудь меняюсь. Перекрашивалась для «Евразийца» — была платиновой блондинкой, и довольно долго. Очень забавно, сразу изменилось отношение мужчин. Хотя я и до этого не была обделена вниманием, но светлый цвет волос творит с мужчинами чудеса.
Мастер, красивший мне волосы в Литве, предупредил: «Значит, так, Клава. Будь осторожна! Завтра, когда проснешься, прежде всего вспомни, что ты теперь блондинка, а потом уже посмотри в зеркало!»
Помню, приехала со съемок домой в Москву, позвонила в дверь. Мама открыла и замерла на пороге. Когда зашла в институт, меня не узнала педагог, у которой проучилась четыре года. Но постепенно все привыкли — я же ходила блондинкой, наверное, год, «Евразийца» снимали долго. Для меня это очень важная картина, которая много дала в профессиональном плане. Шарунас Бартас сейчас уже классик литовского кино, заметный европейский режиссер. Ни одна его картина не обходится без премьеры на каком-нибудь престижном фестивале. «Покой нам только снится», кстати, тоже побывала в Каннах, но в тот год я не ездила, потому что была беременна.
— Довольно долгое время вы жили профессиональными интересами, карьерой, и вдруг все изменилось. Появился муж, потом дети...
— Просто я встретила по-настоящему близкого человека. Это очень важно. Помимо влюбленности, которая вдруг возникает и так же быстро исчезает, есть понятие, как бы это пафосно ни звучало, духовной близости. Эта близость и есть любовь. Сидишь близко с человеком, касаешься плечом, чувствуешь его тепло и отдаешь свое, перетекаешь в него, и нет тогда одиночества, соединяются двое в одно и становятся счастливы.
— Сразу поняли, что это ваш человек?
— Мы оба это поняли. Невозможно не понять, если произносишь какую-то фразу, а человек ее продолжает! Если вы слушаете одну и ту же музыку, смотрите одни и те же фильмы. Если в общении не возникает ощущения, что ты дотягиваешь собеседника до себя или сама не можешь до него дотянуться. В таких случаях иногда думаешь: «Ничего, я заполню эти провалы». Пытаешься, но не выходит. А тут разговариваешь и понимаешь, что это единый поток, единая речь.
— Почему бытует мнение, что Клавдия Коршунова живет в Германии?
— Возможно потому, что мой муж там работает. Поэтому и я в Германии проводила немало времени, там родились наши дети. Перед рождением сына и на протяжении следующих семи-восьми месяцев я не появлялась в Москве. Этого, видимо, оказалось достаточно, чтобы у некоторых возникло ощущение, что Клавдия Коршунова перебралась за границу.
Конечно, Мюнхен прекрасный город, намного более kids friendly, чем Москва. Там прогулка с двумя детьми — простая задача, здесь же кажется, что я играю в «Форт Боярд». Сначала попробуй одной рукой пропихнуть коляску в стандартный лифт, держа под мышкой младшую и контролируя старшего. Потом спустись с этим всем по ступенькам в подьезде, насквозь мокрая вывались наконец на улицу и дальше приступай к штурму самых высоких на свете бордюров, пытаясь добраться до парка в погоне за глотком свежего воздуха. Правда пока до него дойдешь, таких пробок нанюхаешься, что подумаешь: «Может, здоровее вообще дома посидеть?»
