Одно время казалось, что я недостаточно хорошо одета, как-то не так выгляжу, что наша семья живет слишком скромно. Времена были безумные, некоторых ребят в нашу школу привозили на черных «гелендвагенах» с вооруженной охраной. И мне казалось, что жизнь сложится интереснее, если стану адвокатом или дипломатом. Странно вообще, что не собиралась открывать палатки.
— К шестнадцати годам все метания закончились и вы поступили в театральный вуз. Кстати, почему в таком юном возрасте?
— Просто я рано пошла в школу — в шесть лет — и экстерном сдала предметы за десятый класс. Из гимназии перешла в обычную школу, но с театральным уклоном. Поэтому получилось сэкономить год.
— Зачастую по отношению к собственным детям и внукам педагоги проявляют повышенную требовательность и строгость. Трудно было учиться у дедушки и папы?
— Нет, все складывалось гармонично. И курс подобрался хороший — никто не указывал на то, что учусь у родственников. Но, наверное подсознательно, я всегда хотела отделиться от семьи, поэтому «самозаселилась» в общежитие Щепкинского училища. Теперь это невозможно. Если кому-нибудь рассказать, не поверят. Там пропускная система, турникеты, камеры... Раньше было проще: я проползала на карачках под окном вахтера и ходила в душ, замотавшись с головой в полотенце, чтобы не опознали.
Постепенно ко мне привыкли и махнули рукой. Мы спали на двухэтажной кровати с однокурсницей Ирой Жеряковой, ныне ведущей актрисой Малого театра. Я наверху, она внизу. Кровать сколотили ребята с киргизского курса. Два года я провела в общежитии. Было весело и, считаю, полезно.
— И что вам это дало?
— Жизненный опыт. Например я узнала, что значит «нечего есть». Такого опыта не имела, дома всегда были готовы накормить. А если у студента папы с мамой рядом нет, порой купить еды не на что — ходишь по этажам и просишь у всех. Или хватает только на пустые макароны, если закончилась стипендия и ты уже у всех назанимал.
Конечно, иногда я все-таки приходила к родителям со словами: «Такое дело, нужно сто рублей...» Но было ужасно неудобно.
— Они, должно быть, уговаривали вернуться в родные пенаты?
— Да нет, особо не уговаривали, просто старались помочь. С подружками-однокурсницами Леной Степучевой (ныне Хабаровой. — Прим. ред.) и уже упомянутой Ирой Жеряковой ходили к нам домой, и мама нас кормила. Но большую часть времени я жила самостоятельно и периодически питалась пустыми макаронами и батоном с майонезом. Помню, однажды ужинали хлебом с пеплом. Знаете, это довольно вкусно. Если хлеб посыпать пеплом, он напоминает яйцо.
— Итак, все шло к тому, что после окончания Щепкинского будете служить в Малом театре, но вы сделали резкий разворот?
— Приходя в Малый театр, никогда не чувствовала и не мечтала, что буду там работать. Более того — в душе всегда знала, что это не мое пространство, я не найду там себе места и меня никогда не примут. Решила продолжить обучение — готовилась поступать на режиссерский. Но показ в «Современнике» изменил планы.
Мы с ребятами показывались во все театры. Ну, в те, где выпускников смотрели, конечно. Бывает, что театр сразу отказывает в показе: мол, никто не нужен. Я чувствовала какую-то заинтересованность и там и сям, слышала добрые слова, но никто конкретных предложений не делал. Стали уже поговаривать о том, что нас, возможно, посмотрит Малый, вроде как у них есть конкретные претенденты. И я очень испугалась, что позовут, знала, что отказываться будет очень сложно — тяжело придется и деду, и отцу. Скажут: «Коршунову пригласили, а она отказалась — вот какая!» И я внутренне решила, что просто вообще не пойду работать в театр, продолжу учиться, последние месяцы в институте все время думала об этом. И тут вдруг дают показ в «Современнике».
Нас смотрела Галина Борисовна Волчек, правда сразу сказала, что девочки ей не нужны. Меня она, конечно, не знала, хотя одна из основательниц «Современника» Лилия Михайловна Толмачева была для меня Лилей, членом семьи. Так что если присмотреться, и тут без блата не обошлось. Потом узнала, что увидев мою фамилию в списке во время показа, Галина Борисовна спросила у отца: «Это что, ваша?» С нами всегда ходили педагоги — либо папа, либо Наталия Алексеевна Петрова, либо Лариса Ивановна Гребенщикова. У руководства театра могли возникнуть вопросы, и педагог в таком случае рассказывал о студенте подробнее: в каких работах еще занят, как-то мог отрекомендовать.
