«Твой долг как христианина изгнать всякое чувство касательно Маши, кроме родственного! Нет, и кончен разговор», — Протасова покинула комнату столь стремительно, что край платья зацепился за косяк. Раздался треск рвущейся материи. Жуковскому показалось, что это рвется его сердце...
Шел декабрь 1819 года. Василий Андреевич расставлял книги на полках петербургской квартиры, предоставленной ему в Аничковом дворце как учителю будущей императрицы. Маша тем временем в Дерпте подрубала простыни и вышивала наволочки — чтобы скрасить казенный быт обожаемому Базилю. Оба знали, что быть вместе им не суждено. Жуковский нес тяжкий груз отцовского греха и всю жизнь платил по счетам.
...Шестнадцатилетняя Сальха выскользнула из гарема и поминутно оглядываясь, поспешила в сторону отчего дома. За побег неразумная жена поплатилась бы жизнью, но сегодня все иначе. Турецкий городок Бендеры осадили русские войска, страшно грохотали пушки, муж беглянки убит.
— Сальха! — услышала она сдавленный шепот из-под карагача.
— Фатьма! — девушка прижала к себе младшую сестренку.
— Отец грузит подводу, мама послала за тобой, — выпалила девочка.
Они взялись за руки и побежали кривыми переулками Бендер, таясь в тени глинобитных стен. Среди деревьев мелькнула родная крыша, и сестры припустили со всех ног, забыв об осторожности...
«Стоять! Аваст! — дорогу преградил русский офицер. — Куда бежим, красавицы? — осведомился на ломаном турецком. — Красавицы молчали, вцепившись друг в друга и дрожа от страха. Военный мельком глянул на одиннадцатилетнюю Фатьму, взял Сальху за подбородок, откинул чадру и удовлетворенно хмыкнул. — Со мной пойдете. Плен. Тутсаклик. Ясно?» — ловко связал сестер веревкой и легонько ткнув прикладом в спину Сальху, куда-то повел обеих.
