Похожий на нахохлившуюся птицу, художник стоял под зарешеченным тюремным оконцем, в которое, словно чьи-то голые исхудавшие руки, сквозь прутья тянулись ветви, и ждал, пока надзиратель выпустит его во двор на прогулку. Волосы растрепаны, взгляд надменный. Наконец лязгнул засов и железная дверь камеры распахнулась.
Увидев любимого, Валли, встав со скамейки, застенчиво улыбнулась, щуря на солнце милые умные глаза. Эгон обнял ее худенькие угловатые плечи. Заботливая подруга принесла немного еды, бумагу для рисования и краски.
Валери Нойциль оказалась единственной, кто в том злополучном 1912 году навещал Шиле в тюрьме...
Она появилась в его мастерской, будучи в свои семнадцать лет уже девушкой «с историей». Семья жила в небольшом австрийском городке, но когда отец, школьный учитель, скончался, мать с четырьмя дочерьми в поисках заработка перебралась в Вену. Там они постоянно скитались, сменив в общей сложности полтора десятка адресов. Старшая, Валли, устраивалась то продавщицей, то кассиршей, демонстрировала одежду в магазине, а потом по примеру многих сверстниц из рабочих семей подалась в натурщицы.
Обыватели смотрели на особ, позировавших художникам иногда в чем мать родила, а после беззаботно сидевших с ними в кафе, с осуждением — перед Первой мировой европейское общество, конечно, стало более либеральным, но не настолько... Впрочем, барышням до косых взглядов не было дела, они с удовольствием проводили время у богемных приятелей — с ними же так интересно!
