ГУМ открылся в 1921 году, но просуществовал недолго. Уже в начале тридцатых пошли слухи о том, что здание собираются сносить. Власти посягали на магазин еще не раз. На его месте планировали возвести небоскреб, помпезный мемориал, открыть картинную галерею. Но ГУМ устоял. И сегодня он превратился в самую модную витрину столицы.
Зина никогда не видела маму такой счастливой. Подхватив дочь под мышки, она закружила с ней по комнате:
— Неужели мы наконец переедем из ГУМа в нормальное жилье, с туалетом и водой?!
Отец радости не разделял. Именно он, ответственный работник Наркомфина, принес со службы новость: подготовлен Генеральный план реконструкции Москвы. Согласно ему бывшее здание Верхних торговых рядов, затем ГУМа, а в тот год — здания ЦИК подлежало сносу, а значит, всех его немногочисленных жильцов будут переселять.
— Ты понимаешь, что живешь на Красной площади? — Петр Ильич пытался умерить пыл жены. — В одном из красивейших домов столицы, с историей! А что без удобств — так сейчас всем нелегко.
Комнату в ГУМе он получил, когда приехал из родного Ельца учиться в Финансово-экономическом институте. На антресолях второго и третьего этажей расселили около двадцати семей. Окно их одиннадцатиметровой комнаты выходило под сводчатый потолок, туалетом пользовались общественным. Там же брали воду. А готовили на керосинке, которая стояла за ширмой.
Зина здесь родилась и никуда переезжать не собиралась. Местный быт ее нисколько не смущал — другого не знала. Хотела даже встрять в разговор, но ограничилась тем, что отчеканила маме из любимого Маяковского: «Нет места сомненью и думе — все для женщины только в ГУМе». А уже засыпая, она услышала приглушенные слова отца: «Ведь еще год назад, в тридцать четвертом, говорили, что товарищ Сталин хочет ГУМ снести. Неужели правда не может простить, что именно здесь его видели плачущим? В том числе и мы с тобой».
Утром Зина привычно проснулась ровно в восемь — от топота ног посетителей, дежуривших с ночи у входа и спешащих занять очередь в магазины. Правда, к тому времени их в ГУМе осталось совсем немного — на первом этаже второй и третьей линий. Торговали тканями, канцелярскими товарами. Со стороны улицы 25-го Октября работал продовольственный.
Зина пересчитала накопленные на завтраках деньги и побежала в самый центр ГУМа к фонтану, который запускали каждую весну. На балкончике над ним играл духовой оркестр. Музыка ее несильно интересовала, но именно в центре пассажа почти каждый день появлялись слепой мужчина с сестрой, которые продавали вкуснейшее мороженое собственного изготовления. Зина научилась виртуозно просачиваться к ним сквозь очередь, стоявшую к дверям открытого тут же еще в 1931 году Торгсина — магазина Всесоюзного объединения по торговле с иностранцами, которым вначале за «валютные ценности», в том числе золото, предлагали только сувениры. Но с наступлением голода самыми ходовыми товарами стали мука, крупа и сахар, а постоянными покупателями — советские граждане. Сегодня считается, что они снесли в Торгсины до девяноста пяти процентов своих золотовалютных сбережений.
Между тем ГУМ просыпался. По трем линиям сновали люди, хлопали двери контор, трестов и управлений: от «Красного креста» до «Спартака», «Главмолока» и бесчисленных наркоматов. Страждущие спешили в стоматологическую поликлинику на третьем этаже, курьеры тащили пачки бумаги в типографию Совнаркома, открытую на углу Ильинки и Ветошного переулка. Из нескольких местных столовых потянуло завтраком — в них стекались служащие со всей округи, даже из Кремля.
