Все было как всегда... Улыбаясь, он любезно расписался на проспекте, протянутом ему молоденькой регистраторшей. Потом, стесняясь собственной медлительности, долго выгружал из карманов ключи, мобильник и початую пачку жвачки.
Учтивые английские пограничники и таможенники ставили в его документах свои печати, а он, надвинув на глаза бейсболку и подняв воротник куртки до самых ушей, делал вид, что не слышит восторженного перешептывания двух дамочек средних лет, обсуждавших, тот ли это артист, что так трогательно сыграл безутешного вдовца в «Реальной любви» Ричарда Кертиса, которую они как раз вчера, обливаясь слезами, опять смотрели по телику, и если да, то прилично ли будет предложить ему для автографа свои посадочные талоны...
Потом он долго пристраивал сумку с подарками для сыновей на багажную полку, и старушка, которую он задерживал, раздраженно ворчала сзади...
Впрочем, с соседями по салону ему повезло: два очаровательно высокомерных бизнесмена, сидевших рядом, даже не попытались с ним заговорить. И он был им за это чрезвычайно благодарен. Значит, двенадцать часов покоя ему гарантировано...
Да нет, какой к черту покой! Он сотни раз проделывал этот воздушный путь над Атлантикой, но, кажется, никогда еще не чувствовал себя так паршиво.
Вчерашний разговор с Фрейей, еще прошлым вечером казавшийся ему таким благородным и честным, теперь как каленым железом жег его каждой своей фразой. «Я хотел бы больше внимания уделять мальчикам... Знаешь, какой у них сейчас опасный возраст... Работа будет очень напряженной, буду вкалывать как проклятый... Вряд ли смогу вырваться в ближайшие месяцы...» И так далее, все в том же духе. Господи, да он же просто струсил! Побоялся прямо и спокойно сказать ей в глаза, что он ее бросает. Бросает по одной-единственной причине, по которой только и бросают женщин, — потому что не любит. Не любит! Так и не смог полюбить, несмотря на все свои усилия, несмотря на вполне себе приличный секс, несмотря на все то, что сделала для него Фрейя, и на ту любовь, которой светилась она сама... «Мы возьмем тайм-аут в отношениях...
Разберемся в своих чувствах»... Невозможно было придумать ничего более нелепого! В любви не бывает тайм-аутов. Ему ли этого не знать? Не бывает! И даже когда одна из сторон навсегда покидает поле, игра продолжается... И длится до тех пор, пока не закончится сама любовь.
Но ведь должна же она когда-то закончиться?! Закончилась же в итоге его сумасшедшая любовь к Хелен! Улетела прочь, как желтый осенний лист. А ведь когда она его бросила, боль была такой резкой, что он несколько минут не мог как следует вдохнуть. Все крутил и крутил в руках ее записку, все перечитывал и перечитывал в отупении несколько строк, которые вспарывали сердце...
Они познакомились в начале 80-х. Как обычно случается в их среде: на какой-то затянувшейся за полночь тусовке, повода к которой после всего выпитого уже никто толком не помнил.
Лайам держался в тени: его привел приятель, который и сам-то присутствовал здесь на птичьих правах, так что лезть на рожон не следовало... Он и не лез, потихоньку передвигаясь по залу, здороваясь с теми, кто его узнавал. Кто-то из этих немногих и представил его Хелен... Она скользнула по нему своим прищуренным взглядом, на мгновение сверкнула улыбкой... И он пропал. Пропал, не питая особых надежд и не строя никаких планов. Кем он тогда был, чтобы надеяться?
Двадцативосьмилетним парнем из провинциальной североирландской Баллимены, которому по счастливой случайности удалось избежать карьеры водителя-дальнобойщика и ценой множества ухищрений затесаться в богемную среду. Выскочкой, который из кожи вон лезет, чтобы стать тем, кем ему становиться, возможно, вовсе и не стоит.
Ради того, чтобы быть своим среди богемы, он даже имя сменил: взял вместо грубоватого Уильям Джон более запоминающееся и, как ему казалось, по-ирландски задиристое — Лайам. Но это ровным счетом ничего не изменило.
Так и не сумев убедить родителей в том, что играть в театре гораздо круче, чем водить погрузчик на пивзаводе или преподавать в начальной школе, он тем не менее пристроился в один из театров Белфаста, который имел неосторожность дать в местной газете объявление: «Требуется высокий актер на небольшую роль». Два года он перебивался этими самыми «небольшими ролями», потом перебрался в Дублин: отец всегда говорил, что ирландцу-католику любой специальности здесь пробиться проще, чем на английской части острова. Его приняли в дублинскую школу драмы и труппу Театра аббатства, но настоящая карьера как-то не строилась.
