Кристофер решил спрятаться за пышно разросшимся кустом белых роз, тем более что садовник, мистер Джордж Таскер, уже их обработал и больше сюда не вернется: Джорджа влекли не розы, а аромат жаркого, которое готовила кухарка Бренда, припасенная ею бутылочка рома и те ласки, которыми она также собиралась щедро угостить Таскера.
Кристофер часто подсматривал, как нежно обнимаются двое этих толстых немолодых людей. И ему, если уж говорить правду, становилось завидно, потому что его до сих пор обнимала и целовала только нянька, а вот, к примеру, мать — никогда.
Из укрытия мальчик видел гравийную дорожку, ведущую к дому.
Звонкий колокольчик уже смолк, и Гертруда, горничная в белом переднике и крахмальной наколке, бежала открывать дверь. По одному только характеру звонка Кристофер знал, что за посетители замерли в благоговейном ожидании за калиткой: сейчас раздастся робкий голос или голоса, удивленно-восхищенные выражения благодарности — весь этот дурацкий ритуал, повторяющийся без изменений каждый вторник уже несколько лет кряду. Отец Кристофера — Алан Александр Милн в эту самую минуту сидел в своей комнате и работал. То есть писал очередную книгу. Вернее, притворялся, что работает, потому что заливистый колокольчик мог не услышать разве что глухой.
Мысленным взором Кристофер видел, как восторженно ахающего журналиста проводят в дом, где мать мальчика — Дафна поспешно кидается в свою комнату «привести себя в порядок» и шепотом препирается по своей странной привычке с шеренгой висящих перед ней платьев: «Тебя не надену! Ты выцвело! Твой фасон давно пора на помойку! А ты куда под руку? Тебе сколько лет?» Наконец, расфуфырившись, точно в оперу, мать с «гостевой» улыбкой выплывает на первый этаж, где ее дожидался посетитель.
Кристофер навострил уши в своем укрытии. Сейчас мать поведет этого типа показывать дом, вот уже наверняка они зашли в комнату к отцу. Алан Милн сделал вид, что не ожидал вторжения, хотя едва успел прибрать неискоренимый бардак на письменном столе: книги, разорванные листки, рукописи — все, что обычно захламляло его кабинет.
— Как видите, пишу…
— разводит руками отец, не вынимая изо рта трубки.
Кажется, никто из сотен журналистов, которых перевидал Кристофер, не удержался от вопроса:
— Вы написали это здесь?
Отец поджимал тонкие губы, нервно проводя рукой по редеющим светлым волосам. Он сразу понимал, какая именно из его книг подразумевается под словом «это».
— Может быть, вас в первую очередь интересует, для чего я вообще пишу? — неизменно спрашивал Алан и, не дожидаясь наводящих вопросов, начинал перечислять причины, заставляющие его писать.
Его нисколько не беспокоило, что одни и те же слова появлялись во всех написанных о нем статьях.
— Прежде всего я пишу для собственного удовольствия и удовлетворения, — улыбаясь, говорил Милн. — Во-вторых, чтобы доставить радость моей любимой жене, которая всегда и во всем меня поддерживает.
При этих словах расплывается в заученно-любезной улыбке острое лицо миссис Милн, стоящей начеку в дверях.
— Ну и, наконец, я пишу, чтобы немного развлечь нашего мальчика, — вздыхая, заключает Алан.
Вот это «ну и, наконец, чтобы...» всегда вызывало у Кристофера гнев и обиду. Он на последнем месте по значимости! Много раз ему хотелось выплеснуть свою обиду отцу, но гордость никогда не позволяла показать, как сильно он уязвлен.
Даже журналисты обычно удивлялись подобному заявлению мистера Милна, ведь они ожидали увидеть любящего, заботливого отца, сочинившего лучшую в мире детскую книжку — «Винни-Пух и все-все-все» для своего лучшего в мире единственного сына, являющегося к тому же героем повествования.
— А нельзя ли увидеть мальчика, его комнату и… медвежонка? — непременно просили все посетители.
— Кристофер! — в ту же секунду доносится до притаившегося за кустом мальчишки раздраженный крик матери. — Куда ты исчез? Быстро иди сюда!
«Ни за что! Лучше умру здесь, под розами». О черт, он забыл про Матильду! Лохматый пуделек со всех ног несется прямо к Кристоферу, за ним бежит няня, за няней — садовник Джордж Таскер; мать Дафна криками подгоняет их с крыльца.
— Не пойду!
— вопит Кристофер. — Нет!
Но тут ему в голову внезапно пришла другая мысль.
— Ладно, — бурчит он няне, вылезая на дорожку. — Пошли.
Долговязый тип, сегодняшний гость, сначала воззрился на мальчика, как на зверушку в зоопарке, а потом стал с преувеличенным энтузиазмом трясти ему руку, так что у худенького Кристофера заболело плечо.
— Это мистер Дориан Рон, — торжественно произнес Алан Милн, обращаясь к сыну, — заместитель главного редактора Тhe Globe. — Крис, покажи гостю свою комнату.
Комната Кристофера была светлой и просторной, с высоким потолком.
