— В нем-то вы и стали жить?
— Нет, как ни была привлекательна идея поселиться по приезде во Францию в этом роскошном замке, я ее отверг.
— Как это?
— Объясню. Дина сразу стала предлагать мне потрясающие выставки в музеях Европы и Америки, огромные контракты, но я отказался. Все было очень просто. По крайней мере, с моей стороны. Дело в том, что взамен, за проживание под ее крылом в ее замке, она требовала, чтобы я творил по ее указке. Для меня это было неприемлемо, потому что в творчестве я всегда ценил прежде всего свободу. В конце концов, я бежал из СССР от диктата цензуры не для того, чтобы попасть под нее на Западе. В результате я ушел в полную нищету, долгое время перебивался случайными заработками.
Что меня тогда спасло, как вообще всегда спасало в трудные периоды жизни, — так это здоровый пофигизм, который у меня от отца, Михаила Петровича Шемякина, кабардинца, сурового, лихого мужика-рубаки, профессионального военного, кавалериста, служившего сперва под началом батьки Махно, а потом героя Отечественной войны Георгия Жукова. Шутка ли, грудь отца украшали восемь боевых орденов Красного Знамени!
Неудивительно, что отец меня с детства готовил к военной карьере. Чуть ли не с самых юных лет я топал ежедневно на стрельбище вместе с его подчиненными. Уже в девять лет я стрелял из пистолета лучше любого из его солдат, так он меня муштровал! Единственное отличие от его солдат было в том, что, когда стрельба была из карабина, мне подкладывали подушку под плечо, чтобы не сломать ключицу, потому что от карабина очень сильная отдача.
— То есть ваш отец мечтал сделать из вас профессионального военного?
— Так точно, он даже не мог помыслить, что я буду кем-то иным. Это, скажу вам, уже родовое, потому что в нашей небольшой национальности — по отцу я кабардинец, таковым, кстати, всегда себя и считал — очень мало людей искусства. Искусство войны — вот чем всегда гордились кабардинцы!
