— Евгений Владимирович, а помимо Людмилы Ставской, кого вы называете своим мастером, кто помог состояться в профессии?
— Учителя у меня были замечательные! Вера Константиновна Львова — ученица самого Вахтангова. Когда Евгений Богратионович пригласил ее преподавать, она сказала: «Как преподавать? Я же сама ничего не умею». На что Вахтангов ей ответил: «Если ты хочешь чему-то научиться, начинай сама учить».
Хорошо помню уроки Веры Константиновны, когда она кричала студентам: «Не верю! Еще раз входи!» Именно это — вера в предлагаемые обстоятельства — был самый главный ее конек. Нужно было добиться, чтобы она обязательно поверила, что ты вошел с мороза, с жары или что идешь по какой-нибудь трясине, по ровному полу, по болоту...
— Когда вы после окончания «Щуки» пришли в труппу Вахтанговского театра, как плеяда выдающихся артистов приняла новичка?
— Когда мы учились, к четвертому курсу считали, что стали уже большими артистами: у нас был репертуар из приличного количества постановок, были поклонники и поклонницы, приходившие к нам на спектакли, и мы ощущали, что жизнь наша удалась вполне и мы состоялись! А потом случилось распределение.
Когда я учился еще на третьем курсе, Евгений Рубенович Симонов пригласил меня репетировать спектакль по «Приключению» Марины Цветаевой. В качестве режиссера была некая Ника Косенкова. И приглашая меня в работу, Евгений Рубенович сказал ей: «Вот он будет молодым Казановой, очень похож — такой же черноволосый итальянец».
Казалось, что жизнь удалась: на третьем курсе — главная роль Казановы, на четвертом — играем большой репертуар, все складно. Но я же не подозревал, что, как только ты переступаешь порог театра, все твои великие знания куда-то улетучиваются и ты снова становишься тем неопытным учеником, которым когда-то пришел в институт, потому что театр существует по другим законам. В институте студента холят, лелеют и к концу четвертого курса он как бы дорастает до особенной планки, до которой педагоги его доращивают и затем выпускают в жизнь, понимая, что вот этот студент научился работать, понимает в профессии. А дальше этот выпускник при наличии всех остальных составляющих — получение ролей, наличие режиссера, элементарного везения — сможет, при своей работоспособности и терпеливости, сделать свою биографию.
Кстати, до сих пор ничего не изменилось: молодые люди, оканчивая институт, так же думают, что у них уже жизнь состоялась, все блистательно. А потом они приходят в театр и перед взрослыми артистами теряются, в них ученичество остается, а мастерства пока нет. И нужно накапливать мастерство, уметь отрабатывать его. А чтобы его отрабатывать, нужно получать роли, а работу дают не им, а другим артистам. Вот теперешним нашим молодым людям, которые поступают в Театр Вахтангова, очень везет, потому что у них полно работы. В Вахтанговском театре сегодня пять сцен, и эти пять сцен нужно наполнять, и у нас везде жизнь бурлит, и актеры получают новые роли. И все равно даже в таких условиях у молодого артиста случается сбой, когда не все получается, это значит, идет отработка, ты видишь, как развивается или не развивается молодой актер. И я хочу сказать, на это взрослые артисты и руководство театра очень обращают внимание, у нас существует контроль.
А тогда, в начале 80-х, в Театре Вахтангова была одна большая сцена, выпускалось две-три премьеры в год, и если ты попадешь в распределение, то это большое счастье. И наши педагоги по училищу, выпуская юного актера в жизнь, говорили: «Ты должен приготовиться к длинной дистанции. И если ты сумеешь к ней приготовиться, тогда, может быть, из тебя что-то и получится». Нам тогда казалось, что они преувеличивают, а теперь я это подтверждаю: чтобы кем-то стать, нужна дистанция длинного размера, надо быть стайером, надо уметь не уставать, бежать на длинную дистанцию. Спотыкаешься, падаешь, встаешь и дальше снова бежишь... Споткнулся, колено заболело — перетерпи, беги дальше. А начнешь жалеть свое колено — все, отстал. Поэтому актерская профессия — бесконечный бег, да еще в гору.
