Да и над моей внешностью колдовали, стараясь упростить, не разрешали даже губы красить. Мы со Светланой Дружининой тайком подкрашивали ресницы в туалете, чтобы красивее в кадре выглядеть, но Ростоцкий тут же заставлял нас краску смывать. Он хотел, чтобы все было натурально. Да и нарядами моя героиня похвастаться не могла. И все же после премьеры все девушки стали носить беретки-менингитки как у моей Тони.
Все это время с моим маленьким сыном сидела мама. Леша с детства был очень необычным ребенком. В пять лет изображал журналиста — «вел» репортажи с Эйфелевой башни. Лет в тринадцать снялся в фильме «Мальчики», потом в «Старой крепости» в роли Котьки Григоренко. Хорош был необычайно! Учился в английской спецшколе. Мы с отцом мечтали о том, что он поступит в МГИМО, станет журналистом-международником, а он, не говоря ни слова, поступил в ГИТИС на курс Гончарова.
Леша всегда был независимым человеком. Бунтарь! Однажды взял в нашем Театре Станиславского шинель из спектакля «Дни Турбиных» и ходил в ней по Москве. Его даже в милицию забрали. Он мог прогулять занятия, а мог сыграть этюд так, что весь институт сбегался на него посмотреть. Нам звонил руководитель курса Андрей Александрович Гончаров и жаловался: «Что мне делать с прогульщиком? Его хотят выгнать, но я не могу, потому что такие мальчики рождаются раз в сто лет». На репетициях Гончаров орал на Алешу:
— Менглет, вы разве не знаете, что во втором поколении талант молчит?!
Тот остроумно поправлял педагога:
— А я — третье поколение!
Целая актерская династия Менглетов.
Дед очень любил Лешу. Они всегда были большими друзьями. Сыну было шесть лет, когда папа ушел из дома... Думаю, у папы было много романов. Мама если и догадывалась об этом, мудро молчала, а когда в его жизни появилась Нина Архипова, новая актриса Театра сатиры, все было уже серьезно.
Знала ли об этом мама, я не в курсе. Она со мной своими переживаниями не делилась, никогда не обсуждала личную жизнь. Родители столько лет прожили вместе, что были уже как одно целое. Наверное, ей казалось, что привычка сильнее любви. Папа мог прийти под утро и честно сказать: «Вася, ты знаешь, я гулял по улице Горького и учил роль». И это звучало по-актерски очень убедительно. Мама делала вид, что все нормально. Самое интересное, что и я свято верила ему и корила себя: «А вот ты такой самоотверженной артисткой никогда не будешь!»
