— Что вы держите веер как ружье?
— Шестьдесят лет советской власти. Наши женщины кошелки тяжелые таскают, а вы хотите, чтобы я леди изображала.
У меня никак не получалось. В очередной раз поднимаю глаза, а на месте режиссера стоит Юрий Яковлев. Он разгримировался и решил зайти в павильон, где пробуют новую актрису. Мой «идеальный муж» стал подавать реплики, и сцена в кабинете получилась. В гримерке ассистентка шепнула, что я понравилась Яковлеву. Показала фотографии актрис, которые пробовались на мою роль. Гертруду мечтали сыграть Люда Чурсина, Алла Демидова. Но мне кажется, режиссеру нужна была актриса не такая известная.
Мой партнер относился ко мне по-отечески, взял надо мной шефство. Дело в том, что Яковлев в это время делал ремонт в своей квартире, и я тоже занималась этим в Питере, поэтому у нас были общие темы для разговора. «Сегодня еду за телевизором, ты со мной?» — предлагает он во время перестановки кадра. И я с удовольствием составляла ему компанию.
Перед ним все двери открывались. Мы покупали какие-то импортные ручки для дверей, хрустальные люстры. Однажды заехали во двор, спустились в подвальное помещение за магазином, а там рай — сто включенных телевизоров! Тогда люди за ними давились, записывали номерки на ладонях, дежурили ночами. И мне один дефицитный «Электрон 714» достался, потом тащила его из Москвы в Ленинград.
У нас с Яковлевым росли сыновья, почти ровесники: у меня Кирилл, у него — Антон. Тогда им было лет по десять. Мы рассказывали друг другу о наших детях. Я жаловалась на сына, что приходится в него вколачивать знания насильно:
— Стою растрепанная, неодетая у плиты, жарю котлеты, меня ждут на студии, а тут он на пианино все время мимо нот играет. Раз сказала, два, три — ноль внимания. Как дам затрещину...
— Ты что, ненормальная? — недоумевал Юра. — Дерешься, кричишь.
В честь девяностолетия Яковлева меня пригласили на телевидение. Юры уже не было на свете. Первый канал собрал родных и коллег, чтобы вспомнить дорогого Юрия Васильевича. Солировала за круглым столом, конечно, Барбара Брыльска, но и мне в конце удалось сказать: «У нас с моим партнером были семейно-хозяйственные отношения».
На передаче я впервые увидела его сына взрослым, Антон удивительно похож на своего отца. А главное — у нас и внучки тоже Маши, и их зацепила актерская профессия. Внучка Юрия Васильевича уже работала в театре, а моя пока училась.
Натура «Идеального мужа» снималась в Риге, павильоны — на «Мосфильме». Гримерная у актрис была общей. В Москву мы ездили вместе с Павлом Кадочниковым и Игорем Дмитриевым на «Стреле». А тут Кадочников проспал. Пока мы его добудились, пока приехали, завезли Кадочникова в гостиницу «Мосфильма» — я опоздала на грим. Быстро проскользнула на свое место, сижу гримируюсь. Вдруг Люся Гурченко громко спрашивает: «Ну как погода в Ленинграде?» Я сразу поняла намек, что, мол, даже не поздоровалась. Подбежала к ней и поцеловала.
Люся всегда гримировалась сама, художник-гример только прикалывала ей шиньон. По длинному столу с зеркалами, за которым мы сидели, весело бегала туда-сюда ее собачка: подбежит к Люсе, они носами потрутся и она дальше скачет.
Гурченко меня приняла на удивление очень хорошо. Ее было не обмануть, наверное, заметила мой восторженный взгляд в ее адрес. Я рисовала ей фасоны платьев, она тоже делилась модными новинками. Мы с ней сразу же сошлись, что неудивительно — обе портнихи со стажем. На съемках Люся дружила с Леной Кореневой, у них были совместные воспоминания о «Сибириаде». Лена играла мою золовку Мейбл. Люся посадит ее на коленки, они поцелуются и о чем-то говорят, говорят...
Из-за юной Кореневой разыгралась целая трагедия! В нее одновременно влюбились Эдуард Марцевич и Альберт Филозов, а я по очереди им сочувствовала. Особенно страдал от несчастной любви Филозов...
В Риге наши с Гурченко гостиничные номера были рядом. Однажды рано утром звонит: «Сейчас пойдем на рынок, и ты поймешь, для чего нужна эта профессия». Приходим. За длинными прилавками стоят розовощекие фермеры в белых халатах, и все продавцы Люсе почтительно дают попробовать тонко нарезанное копченое мясо, творог, клубнику. «Ешь!» — протягивает мне кусок сыра. Покупать ничего не стали — и так наелись от души. Люся любила жизнь во всех ее проявлениях. За какой-то статуэткой могла поехать на край города. Однажды за антикварные сережки рассчиталась всем своим гонораром.
