Ежемесячно несколько дней худрук Олег Ефремов «болел», жизнь во МХАТе останавливалась, ни один вопрос не решался. Миша Козаков позже напишет, что все зависело от того, какое настроение будет у «фюлера».
Так вышло, что в жизни я родился трижды. Первый раз в московском роддоме. Вскоре у меня обнаружили порок сердца и туберкулезную палочку. В школу пошел лишь в восемь лет, поскольку чуть не распрощался с жизнью из-за острого гнойного аппендицита. Второй раз я родился по пути в Казань. Авиамоторный завод, на котором во время войны работала мама, отправили в эвакуацию. Плыли на барже, и я случайно свалился в открытый люк. Матрос, находившийся в трюме, успел меня подхватить, так я не превратился в мокрое место.
А третий мой день рождения случился в лихие девяностые, когда подвозил товарищей на проспект Мира. Нашу машину обстреляла милиция, спутав с бандитским автомобилем. Все чудом остались живы, но нас заковали в наручники и повезли в отделение разбираться. Из камеры вышли благодаря моим высокопоставленным друзьям. Я пообещал простить начальника милиции, отдавшего приказ стрелять на поражение, если скажет правду о том, что бы произошло, если бы нас пристрелили. И тот ее выдал: «Если б мы вас положили, то просто перекинули бы тела на чужой участок».
Казалось бы, все три раза был на грани жизни и смерти, но сегодня вспоминаю об этом спокойно. А когда начинаю рассказывать свою мхатовскую историю, эмоции захлестывают. Многое из того, о чем пойдет речь, я описал в книге «Две жизни».
МХАТ вошел в мою жизнь очень давно. После девятого класса я отрезал верх у маминых босоножек, подложил подошву с каблуками в свои ботинки, чтобы казаться повыше, и отправился на прослушивание в Школу-студию. Все трясутся, а я спокоен как удав. Вошел в аудиторию, прочитал стихи приемной комиссии, понравился выдающемуся педагогу Вершилову и проскочил все три тура. Мне сказали: «Подавайте документы». А откуда они у меня? Мне еще год до школьного аттестата. Так что продолжил заниматься в драмстудии, а про себя понял, что я талант, каких мало.
Через год снова пришел на экзамены, и по иронии судьбы в приемной комиссии снова сидел Борис Вершилов. «В вас нет ничего живого! — огорошил меня он. — Вы испорчены самодеятельностью. Вам не стоит заниматься актерским ремеслом». Я брел по городу с одной мыслью: это конец, жить больше не хочу. Но вдруг услышал музыку, доносившуюся из сада имени Баумана. Там выступала певица Гелена Великанова, я заслушался, и дурные мысли куда-то испарились.
Мама переживала, спрашивала:
— Может, все-таки пойдешь в МВТУ?
— Нет, только в Школу-студию МХАТ.
— Но тебя же не приняли.
— Примут на будущий год, а пока пойду работать к тебе на завод.
...И вот снова вступительные экзамены. Курс набирал Александр Михайлович Карев, позже у него появится ассистент, молодой Олег Ефремов. Приемную комиссию возглавлял Василий Топорков. Я обнаглел и стал произносить текст, обращаясь непосредственно к Василию Осиповичу: «А ты встань, встань и иди ко мне». Топорков надел вторые очки. «Встань и иди ко мне, ты же хорошо себя чувствуешь? Я к тебе с любовью, а ты...» — не унимался я.
