Вениамин Смехов: тайны «Таганки»

Легендарный актер Театра на Таганке Вениамин Смехов рассказао о золотов веке любимовского театра.
Наталья Николайчик
|
08 Октября 2014
Вениамин Смехов
Вениамин Смехов
Фото: Марк Штейнбок

«Прошел слух: Эфросу, которого власти уговорили возглавить вместо Любимова театр, артисты «Таганки» прокалывали шины, резали дубленку. То есть травили. Не знаю, было это или все же сплетни. Но дело в том, что и Высоцкому шины прокалывали, и мне, и мало ли кому еще! В мире театра завистников много», — вспоминает легендарный актер Театра на Таганке Вениамин Смехов.

В поликлинике, где моя мама работала терапевтом, помнят, как однажды в 1969 году я привел к ним Высоцкого — показать ларингологу. Что-то с голосом у Володи уже несколько дней было не так. И вот Ольга Сергеевна, опытнейший горловик, заглянула ему в рот и…

Она говорила потом, что такого ни в практике, ни в страшном сне не видела. Помню, как она кричала на Володю, даже раскраснелась от гнева: «Ты с ума сошел! Какие еще спектакли?! Срочно в больницу! Там у тебя не связки, а кровавое месиво! Что ты смеешься, дикарь?! Веня, дай мне телефон его мамы — или кто там на этого дикаря имеет влияние?!» И тем не менее в тот вечер артист Высоцкий сыграл Галилея. Назавтра он репетировал, потом — концерт, вечером — снова спектакль. И так без отдыха, без паузы. Так жила вся команда любимовской «Таганки» в свои золотые годы…

В Советском Союзе трудно было найти человека, который ни разу не видел «Семнадцати мгновений весны» или других хитов того времени.

А у нас, на «Таганке», просто не было свободных вечеров. Помню, на вопрос Андрея Миронова: «Сколько раз в месяц ты играешь?» — я ответил: «Тридцать», а он не поверил: «Как это возможно? У меня десять спектаклей в месяц, и это ужасно много». В то же время мы получали раз в шесть меньше артистов академических театров. Зарплата — 65 рублей, я в куйбышевском театре, где год проработал после института, и то имел 75. Но студийный дух, безумный успех наших спектаклей, энергия постоянной радости компенсировали все бытовые неурядицы.

Как говорил Анатолий Эфрос: «Я удивляюсь на Юру. Я и сам не могу на премьерах сидеть в зале — нервов не хватает. Но когда новый спектакль и первый зритель в восторге — это же так приятно видеть!

«Тогда, в самом начале, все было по-другому. Мы — молодые и необученные, и Любимов нас любит, что сегодня звучит немножко фантастично». (Валерий Золотухин, Владимир Высоцкий, Юрий Любимов, Борис Хмельницкий и Вениамин Смехов на гастролях в Узбекистане. 1973 г.)
«Тогда, в самом начале, все было по-другому. Мы — молодые и необученные, и Любимов нас любит, что сегодня звучит немножко фантастично». (Валерий Золотухин, Владимир Высоцкий, Юрий Любимов, Борис Хмельницкий и Вениамин Смехов на гастролях в Узбекистане. 1973 г.)
Фото: из личного архива Вениамина Смехова

А у Юры не так. Он выпустит спектакль, мы все идем его поздравлять, а его в кабинете нет! Потому что он убежал на встречу с композитором, он уже заболел новой постановкой и не хочет терять времени».

Юрий Петрович Любимов, которого в театре за глаза называли «Петрович» или «шеф», в те времена еще не додумался приходить на спектакли с фонариком. Это позже он сформулирует свою позицию по отношению к нам: «Когда мои комедианты видят меня в зале, они лучше играют. Нечто вроде собак и хозяина. Мой театр нуждается в диктатуре!» Но тогда, в самом начале, все было по-другому. Мы — молодые и необученные, и Любимов нас любит — что сегодня звучит немножко фантастично.

Да, Любимов нас любит, и мы любим Любимова. И каждый день приносит нам что-то совершенно новое, и мы пашем по 23 часа в сутки, оставляя один час для сна.

Коллеги не узнавали Любимова: он, «киноудачник», «кубанский казак»... (До преподавания и до режиссуры Юрий Петрович снимался в успешных фильмах: «Беспокойное хозяйство», «Кубанские казаки», «Егор Булычев и другие». — Прим.ред.) Да и в Театре имени Евгения Вахтангова этот баловень судьбы занимал прочное место героя-любовника. И вдруг, в 46 лет, Юрий Петрович не постеснялся стать начинающим. Создав в 1963 году своего «Доброго человека из Сезуана» — уличную дерзкую драму об отверженных, нищих, обозленных бродягах, — он едва успел запрыгнуть в последний вагон уходящей хрущевской «оттепели».

«Самодеятельность», «Мейерхольд для бедных!», «Шесть хрипов, семь гитар — вот и вся «Таганка»!» — говорили скептики-завистники. Но многие из них сами старались проникнуть и на спектакль, и на репетицию... Большинство коллег и театральных критиков уверяли друг друга, что «Добрый человек...» — случайная удача, первый и последний спектакль «Таганки» — театра-однодневки. Но следом очень быстро победили молву и «Антимиры», и «Павшие и живые», и «Послушайте!», и «Десять дней, которые потрясли мир»...

Все эти очень разные спектакли роднила стойкая неприязнь власти. Я помню, как мы с Игорем Квашой поехали навестить Аркадия Исааковича Райкина после инфаркта.

И он сказал: «Это был грубый окрик. Один грубый окрик московского партийного босса — и мое сердце не выдержало. Этот чужой искусству советский начальник заорал, и в результате у меня инфаркт. Как же выдерживает ваш Любимов, который получает все это в год по два-три раза?»

Негласный приказ председателя Гостелерадио Лапина запрещал занимать артистов «Таганки» в теле- и радиопередачах. Каждая сдача спектакля — пытка. На одной из таких сдач Андрей Вознесенский, допущенный в зал как член худсовета, сорвался и крикнул: «Да как вы смеете судить поэзию и художников-мастеров! Поэт — певчая птица, а вы… Ведь соловей не может петь на морозе!» Начальство побагровело: «Что вы такое сказали?!»

«Самодеятельность», «Шесть хрипов, семь гитар — вот и вся «Таганка»!» — говорили скептики-завистники. Но многие из них сами старались проникнуть и на спектакль, и на репетицию».  (Валерий Золотухин, Вениамин Смехов, Владимир Высоцкий, Юрий Любимов и Зинаида Славина на гастролях. 1973 г.)
«Самодеятельность», «Шесть хрипов, семь гитар — вот и вся «Таганка»!» — говорили скептики-завистники. Но многие из них сами старались проникнуть и на спектакль, и на репетицию». (Валерий Золотухин, Вениамин Смехов, Владимир Высоцкий, Юрий Любимов и Зинаида Славина на гастролях. 1973 г.)
Фото: из личного архива Вениамина Смехова

Поэт пояснил: «Да это не я, это Маркс…» Оказывается, были у Маркса и такие слова.

На счастье «Таганки» (как и у Тов­стоногова, у Тарковского, Ефремова), у нее всегда — всегда! — находились ангелы-хранители. В том числе высокого ранга господа: Евгений Самотейкин — интеллектуал, специалист по Востоку, помощник Брежнева. Политолог и юрист, сотрудник ЦК КПСС Георгий Хосроевич Шахназаров (отец Карена). Знаменитый политобозреватель, журналист-международник Александр Бовин. Да и не только они — защитников было много. А ведь им это тоже было небезопасно! Шахназаров признавался: одно появление в нашем театре — уже риск, что завтра на тебя донесут. Даже на спектакли «Таганки» советскому функционеру ходить было зазорно, а уж оставаться на праздничные застолья!

Но они оставались. Конечно, эти светлые головы помогали не только нам. Это благодаря им, вопреки казенным советским нормам, вышел фильм «Андрей Рублев», а в журнале «Москва» напечатали «Мастера и Маргариту». Ну а чтобы в райкоме партии «Таганку» не могли обвинять в политической безграмотности — Бовин лично взялся вести для нас политинформации. Для чиновников — галочка в отчете. А нам — интереснейшие лекции. А нашим спектаклям — дополнительные подтексты.

Весело вспоминается одно собрание в театре. Юрий Петрович, исполняя свой «партийный долг», с газетой «Правда» в руках, цитирует речь Брежнева на вчерашнем съезде КПСС.

Гениальная трагическая актриса Зинаида Славина, заметив, что Любимов читает подчеркнутые им фразы — очень «полезные» для борьбы с чиновниками, — решает отблагодарить генсека по-своему и щедро. Вторым скучным пунктом повестки дня собрания было выдвижение кандидата в депутаты Ждановского райсовета. Уже все знали, что выдвинем директора Дупака, проголосуем и разойдемся на обед. Но когда парторг произнес: «Какие еще будут предложения?», Зина Славина вдруг вскочила: «Предлагаю от имени артистов Театра на Таганке нашим депутатом в наш райсовет попросить стать Леонида Ильича Брежнева! Кто против? Я — за!» И, чуть не поперхнувшись коллективно, все как один подняли руки… (Но, естественно, прошел директор — Николай Дупак.) С гениальным спектаклем «А зори здесь тихие...»

Стихотворение, которое Высоцкий посвятил Смехову. 1969 г.
Стихотворение, которое Высоцкий посвятил Смехову. 1969 г.
Фото: из личного архива Вениамина Смехова

мы впервые как будто угодили Гришину — тогдашнему Первому секретарю Московского горкома партии, он даже почтил нас слезой. В чем сам признался Любимову: «Надо же, мне говорили — антисоветский театр, а я плакал!» И сразу лично распорядился выдать актерам квартиры и звания. Тут же было принято решение и о новом здании… Это было в 1971 году. А в 1975-м из-за спектакля «Пристегните ремни!» тот же Гришин рассвирепел и забрал милость назад. Квартиры и звания, конечно, не отобрали. А вот финансирование строительства нового здания остановилось — и никто тогда не знал, надолго ли. Проклятый феодализм! Барин дал, барин взял.

Но все это были досадные мелочи по сравнению с главным — с фантастической любовью к «Таганке».

Как сказал Булат Окуджава, участвуя много позже в моей телепрограмме «Театр моей памяти»: «Ты не думай, что я любил все ваши спектакли. У вас были спектакли блестящие, были спектакли даже великие, но были и такие, которые оставляли меня равнодушным». Я спросил: «Тогда почему же вы всегда ходили к нам?» — «Потому что это был клуб порядочных людей»...

«Любимов — талант, а актеры — марионетки...»

В зрительном зале Таганки благодарными гостями бывали лучшие люди страны: Шостакович, Эрдман, Сахаров, Капица, Флеров, Чухрай, Карякин, Солженицын, Самойлов, Слуцкий, Ахмадулина, Вознесенский, Евтушенко, Шнитке...

Помню удивительный подъем чувств: мы с Золотухиным, Хмельницким, Щербаковым и Высоцким выходим на сцену, исполняя впятером образ Маяковского — а во втором ряду сидят Лиля Брик и Виктор Шкловский...

Мы гастролировали в центрах науки: в Дубне, в Обнинске, и даже когда нас никуда не пускали на гастроли, научных городков никто не мог нам запретить. Потому что академики Капица, Семенов или Гинзбург, как говорил Высоцкий в роли Галилея: «…одно время были сильнее власти...»

Гастроли по городам СССР были большим, хоть и редким, удовольствием кочевого актерского племени. На гастролях в Сухуми, на берегу Черного моря, перед спектаклем «Десять дней, которые потрясли мир», я стою перед входными дверями в солдатской форме, с тремя другими актерами.

Мы отрываем «контроль» у билетов и накалываем на штыки. По условиям гастролей, билеты стоят вдвое дороже, чем на Таганской площади. И зрители объясняют: «А мы ведь тоже москвичи! Дома к вам не попадешь, пришлось сюда ехать». Люди шли на многое, чтобы оказаться в Театре на Таганке! Даже очереди немыслимые выстаивали по ночам...

Мы с Высоцким удостоились чес­ти отметить Новогодие 1966—1967 в семье автора «Антимиров» Андрея Вознесенского. Зритель еще не желал выделять из карнавала «Таганки» отдельные лица. Говорили: Любимов — это да, талант. А актеры у него — статисты, марионетки.

«В устах Высоцкого Золотухин был величайшим народным певцом — до той поры, пока на него Володя не обиделся. А все потому, что Любимов временно передал его роль Гамлета Золотухину». (На гастролях в Узбекистане. 1973 г.)
«В устах Высоцкого Золотухин был величайшим народным певцом — до той поры, пока на него Володя не обиделся. А все потому, что Любимов временно передал его роль Гамлета Золотухину». (На гастролях в Узбекистане. 1973 г.)
Фото: из личного архива Вениамина Смехова

И вот мы пришли, из-за боязни опоздать, на час раньше срока. Я был с женой, а Володя — с другом детства Игорем Кохановским. В разгар праздника — после того как Вознесенский порадовал гостей только что сочиненным, все переместились в другую комнату, где Высоцкий начал петь. В тот вечер у именитых гостей произошло открытие поэзии Владимира Высоцкого. Помню, когда он пел «Письмо с сельхозвыставки» и дошел до слов: «Был в балете — мужики девок лапают. Девки все, как на подбор, — в белых тапочках… Вот пишу, а слезы душат и капают: не давай себя хватать, моя лапочка...» — Майя Плисецкая неожиданно громко расхохоталась, так что певец вынужден был прерваться, а я подумал, что у великой балерины имеются еще и великолепные вокальные данные.

Володя Высоцкий не сразу занял в театре место номер один.

До него первым номером был Коля Губенко, блестяще сыгравший Янг Суна в «Добром человеке...». А Высоцкий с Золотухиным появились позже — осенью 1964-го, перед началом работы над «Героем нашего времени». Валерий Золотухин стал репетировать Грушницкого, одновременно доигрывая свои роли в Театре имени Моссовета, откуда его не сразу отпустили. Весьма успешно окончив «музкомедию» в ГИТИСе и бодро начав профессиональную карьеру в академическом театре, он «сбился с пути», посмотрев «Доброго человека из Сезуана» и возмечтав сыграть роль Водоноса. Ну а Володя был выпускником Школы-студии МХАТ, разменявшим уже третье место работы и сочинявшим пародии на городские романсы.

В «Герое нашего времени» ему дали роль драгунского капитана.

Помню, на премьере лермонтовского спектакля, в самом его начале, случился казус. Как и положено, мы — в темноте. Глухо рокоча, поднимается световой занавес… Но вместо того, чтобы застыть, он снова опускается, до нуля. И снова — вверх, и вниз, и вверх. С рокотом посреди тишины: в зале — задумчивой, на сцене — обморочной. Из актерского суеверия мы это рычание настырного занавеса сочли за дурной знак. Но, как оказалось, это не относилось к судьбе спектакля, которая сложилась хорошо. Просто в этот день — 15 октября 1964 года — сняли Хрущева.

После ухода Губенко из театра Высоцкому досталась его роль в «Павших и живых»: Чаплина-Гитлера. И мы быстро привыкли видеть в нем комедийного актера. А тут вдруг Любимов дает Володе… Галилео Галилея. Гигантская драматическая роль: на протяжении лучшей пьесы Брехта Галилей проходит путь от молодого человека до старика. Помню, я усомнился тогда, что Володя сможет это сыграть. И ему кто-то из «доброжелателей» мои слова передал. Володя заговорил со мной об этом только лет через пять, когда успех спектакля и героя был очевиден. «А ведь тогда я на тебя обиделся», — признался Володя.

Кроме Высоцкого эту роль несколько раз сыграл Хмельницкий и всего однажды — Калягин. Причины неудачи великого актера: он был еще недостаточно опытен, слишком молод, чтобы с трех-четырех репетиций сыграть Галилея.

«Я играл Воланда, а Володя вдруг сказал Любимову, что сам бы хотел попробовать эту роль. Через два дня Высоцкий подходит ко мне и толкает локтем в бок: «Венька, а я тебя хотел подсидеть. Не получилось». (Вениамин Смехов в роли Воланда в программе «Кумиры». 1996 г.)
«Я играл Воланда, а Володя вдруг сказал Любимову, что сам бы хотел попробовать эту роль. Через два дня Высоцкий подходит ко мне и толкает локтем в бок: «Венька, а я тебя хотел подсидеть. Не получилось». (Вениамин Смехов в роли Воланда в программе «Кумиры». 1996 г.)
Фото: из личного архива Вениамина Смехова

А главная беда была в том, что спектакль, в котором состоялся дебют Калягина, пришли смотреть и не были, конечно, в восторге великие гости — Товстоногов и Генрих Бёлль с другом и переводчиком пьесы «Жизнь Галилея» Львом Копелевым. К тому же Копелев был большим поклонником Высоцкого. В результате Любимов снял Калягина с роли. После чего Саша ушел из театра. К чести его будет сказано, он пережил этот горький эпизод с большим достоинством.

Ну а с Высоцким мы со временем «сквитались». Это произошло уже в конце 70-х. Я играл Воланда в «Мастере и Маргарите». А Володя вдруг сказал Любимову, что сам бы хотел попробовать эту роль, хотя был назначен на Ивана Бездомного.

А я как раз в то время вышел, так сказать, из опалы у Юрия Петровича. У шефа было пять категорий обращения к артистам. Когда он благоволил к кому-то, называл уменьшительным именем и на «ты». Когда чуть хмурился — полным именем. Когда сердит бывал — на «вы» и по имени-отчеству, и это звучало в нашей демократической атмосфере явным упреком. Но мне доводилось хлебнуть и худшего: по четвертой категории шеф некоторое время обращался ко мне просто «Смехов» или даже «господин Смехов». Например, притащился я после болезни в театр — десять дней до этого провалялся на больничной койке. Все меня жалеют: человек двенадцать лет пашет без передыху, никакие температуры ни разу его не удержали дома, а тут свалился…

А Юрий Петрович меня увидел и произнес: «Смехов, вы долго отсутствовали. Потрудитесь узнать, что я говорил о вашей роли, пока вас не было, повторяться у меня времени нет...» Но и это был не предел: однажды я спустился до пятой категории и стал называться в третьем лице — «он». Нет смысла даже пытаться понять почему: поступки гениального «диктатора Любимова» не поддаются осмыслению простых смертных.

И вот, наконец, шеф ко мне смягчился — как раз во время репетиций «Мастера...». И тут Володя, по секрету от меня, сам срежиссировал сцену разговора с Берлиозом и Бездомным на Патриарших прудах. Я случайно оказался свидетелем (сидел в темном зале). И Володя, суровым голосом проговорив реплику об Иммануиле Канте, чиркнул зажигалкой.

Из его открытого рта брызнуло пламя... Тут Любимов прервал показ, и они удалились в кабинет шефа. Дня через два подходит ко мне Высоцкий, толкает локтем в бок: «Венька, а я тебя хотел подсидеть. Но не получилось». Я говорю: «Знаю». — «Ну знаешь, и хорошо». А пламя Высоцкого вошло в спектакль. Его извергал Азазелло.

Отношения между актерами, даже друзьями — всегда штука непростая. И применительно к Володе мне трудно употреблять слово «друг», у нас с ним случались разные периоды. Он был немного неровен с людьми. И проявлял необычайную щедрость, свойственную настоящим талантам, и перебарщивал в оценках опекаемых персон. Недавно я был в музее Высоцкого и в новой экспозиции обнаружил трогательную памятку к его первой поездке в Париж к Марине.

«Любимов мог на Высоцкого прикрикнуть. Но по большому счету ему все прощалось и сходило с рук. Даже такое, что не простилось бы никому». (Вениамин Смехов, Юрий Любимов, Владимир Высоцкий и Вячеслав Спесивцев на гастролях. 1973 г.)
«Любимов мог на Высоцкого прикрикнуть. Но по большому счету ему все прощалось и сходило с рук. Даже такое, что не простилось бы никому». (Вениамин Смехов, Юрий Любимов, Владимир Высоцкий и Вячеслав Спесивцев на гастролях. 1973 г.)
Фото: из личного архива Вениамина Смехова

Володя перечислил намеченные им покупки-сувениры: Бортнику, Золотухину, Севе Абдулову… и в том числе: «Веньке — шарф». Это было исполнено, и я получил парижский теплый шарф. Тогда же вышла в «Мелодии» маленькая пластинка песен Высоцкого — вместо обещанных больших дисков. Он повез меня на улицу Герцена (Большая Никитская), получил в лавке фирмы авторскую часть тиража и, хотя был огорчен размером пластинки, подарил мне первый диск и надписал его дружески...

Когда он полюбил Леню Филатова, то уже не допускал существования каких-либо других поэтов-юмористов. Золотухин в устах Высоцкого был величайшим народным певцом — до той, конечно, поры, пока Володя на него не обиделся.

А все потому, что Любимов, однажды всерьез рассердившийся на Володю, из-за которого слишком часто отменялись спектакли, в воспитательных целях временно передал его роль Гамлета Золотухину. Валерий стал репетировать. Демидова и я (Гертруда и Клавдий), предчувствуя недоброе, почли за лучшее под всеми возможными предлогами уклониться от репетиций. Благо продолжалось это все недолго — роль была Высоцкому возвращена. Но Володя был обижен на Золотухина. Вроде бы все понятно: Валерий был верен службе, послушен режиссеру — он же профессионал. Но Володя не желал вникать в нюансы: Валера «переспал» с его ролью. Зная Володину реакцию, через несколько лет я решительно отказался от роли Свидригайлова, которую при схожих обстоятельствах Любимов хотел передать мне: «Как это?

Володя приедет, и что я ему скажу?» — «Не надо мне про Володю! Надоели его штучки и заграничные вояжи! Бери роль и работай! И потом, он же просил у меня твоего Воланда!» Но я сказал: «Вот погляжу ему сначала в глаза — и тогда смогу учить текст роли. При нем это одно дело, а за его спиной — другое». Ну а когда Высоцкий появился в театре, Любимов оттаял.

Помню, однажды Володя заподозрил меня в том, что я написал на него жалобу. И напрасно: я этого не делал. Хотя стоило бы! Володина шалость чуть не испортила спектакль. Это произошло, когда во Дворце культуры завода «Серп и молот» шел «Добрый человек из Сезуана», где Володя исполнял роль летчика Янг Суна.

А дома, на «Таганке», в этот вечер игрался мой «Час пик». Два с половиной часа я там бегал, качался на маятнике, грешил и каялся в роли варшавского чиновника Кшиштофа Максимовича. А в спектакле есть такой рефрен: в назначенный миг все актеры высыпают на сцену, озабоченно снуют туда-сюда под грохот музыки и вспышки прожекторов. Они вроде варшавская толпа, и я сквозь их суету и шум продолжаю выкрикивать свои монологи. И вот улица в очередной раз закипела народом. Но артисты почему-то давятся от хохота. И я вижу среди цивильно одетой публики четверых непонятно откуда взявшихся оборванцев. Высоцкий — «летчик Янг Сун» вместе с тремя дружками приехал из «Доброго человека...», так сказать, проездом из Китая в Варшаву. В их глазах — плохо скрываемый восторг и, конечно, ожидание ответного восторга.

Но я давлюсь совсем от других чувств: от гнева и отчаяния. Ведь привычные актерские рефлексы разрушаются, сбивается ритм… Оказывается, Высоцкий придумал так развлечься в антракте своего спектакля. Благо между двумя площадками — всего полтора километра, на такси — пара минут. Вопреки Володиным ожиданиям я всерьез обиделся. И смешно мне стало только через день, когда Высоцкий подошел, сузил презрительно глаза и выдал: «Ну что, доволен? Выговор мне влепили из-за тебя! Обязательно было шефу стучать?»

По Марселю за Высоцким на такси!

Любимов мог на него, конечно, при случае прикрикнуть. Как-то раз Володя явился на репетицию «Гамлета» с опозданием на час, да еще подкатил на своем новеньком «Мерседесе», привезенном из Франции, да еще — в бархатных штанах…

«О чем вы думаете? — разгневался Любимов. — В облаках всемирной славы купаетесь? А ну снимите, к чертовой матери, эти брюки, репетируйте в нормальной рабочей форме!» Но по большому счету Володе все прощалось и все сходило с рук. Даже такое, что не простилось бы никому. Помню наши гастроли в Марселе (в середине 70-х «Таганке» улыбнулось солнышко — ослабло давление, появились хорошие статьи, нас стали выпускать на дальние гастроли). И вот накануне завершавшего гастроли «Гамлета» Высоцкий сорвался. Это было похоже на вестерн, когда они с приятелем убегали от Любимова и Боровского по улицам Марселя.

«Артистов выручали концерты, чаще всего неофициальные. И кинематограф. Любимов от всего этого в восторг не приходил. Все складывалось одно к одному...» (В Музее-мастерской Зураба Церетели в Москве. 2010 г.)
«Артистов выручали концерты, чаще всего неофициальные. И кинематограф. Любимов от всего этого в восторг не приходил. Все складывалось одно к одному...» (В Музее-мастерской Зураба Церетели в Москве. 2010 г.)
Фото: из личного архива Вениамина Смехова

А шеф бешено преследовал их на такси, разыскивая по кабачкам, по закоулкам. Еле успел изловить до спектакля. И вот французские врачи в цветных халатах колдуют над Высоцким за кулисами. Уколы, контроль... А у Володи — смертная мука в глазах. Когда он наконец устроился с гитарой на своем месте — на краешке сцены, где ему полагалось сидеть на виду у публики непосредственно до начала спектакля, за кулисами Любимов созвал нас всех на экстренное наставление: «Вот что, господа. Вы все взрослые люди, и я ничего не буду объяснять. Врачи боятся: Володя ужасно ослаблен. Если, не дай бог, что — ты, Вениамин, как Клавдий, сымпровизируешь в размере Шекспира. Что-нибудь вроде: «Опять ты, принц, валяешь дурака? А ну-ка, стража! Увести его!» И тогда ты, Стас (богатырь Стас Брытков, завпост театра!), возьмешь принца на руки и быстро унесешь со сцены.

Ну, идите на сцену… С Богом, дорогие мои…»

Когда все было позади, Любимов потрясенно сказал: «Такого «Гамлета» я ни разу не видел! Это была прекрасная работа! Так точно, так глубоко Володя никогда еще не играл. Все-таки Высоцкий — не просто артист. Если бы он был просто артист, я бы не стал тратить на него столько нервов и сил… Он — поэт. А поэты — это особые люди».

И мало того, что большой поэт... Сегодня Высоцкий является фактически лидером нации. Гагарин и Высоцкий — верхняя строчка списка всенародных любимцев. Надо было видеть, с какими глазами слушали его работяги, скажем, в Набережных Челнах.

Они реагировали на Высоцкого точно так же, как академик Петр Леонидович Капица или Белла Ахмадулина. Володя для всех был своим. И когда в журнале «Аврора» готовились к печати мои главы об актерах, я не соглашался, чтобы среди портретов Демидовой, Золотухина, Табакова, Визбора, Славиной не оказалось главы о Володе. Не мог согласиться — тем более что Володя в гримерной, при всех, бился об заклад: не будет о нем ничего напечатано, запретят. А я горячился, ибо знал: верстка уже набрана. И все же в 78-м году публикация так и не вышла. Тогда я обратился за поддержкой к Федору Абрамову — классику и другу «Таганки», и победил! В пятом номере ленинградского журнала «Аврора» за 1980 год вышли фрагменты из моей рукописи. И я подарил Высоцкому журнал — в июле 1980-го, в день предпоследнего его и нашего «Гамлета»…

Фотограф Валерий Плотников, чьи фотографии сопровождали мою публикацию, потом рассказывал: «Володя показал мне журнал и говорит: «Приятно о себе почитать… не на латинском шрифте...» Это было сказано 24 июля, накануне Володиного ухода...

Как это случилось, что так много людей пришло хоронить Высоцкого? Олимпийская Москва, крытая-перекрытая, все под тройной охраной — даже автомобили у населения изымались. К тому же 35 градусов жары. И никаких сообщений в прессе — всего-навсего маленький квадратик в «Вечерней Москве»: умер Высоцкий, похороны тогда-то. И вдруг: десятки тысяч людей около театра, на крышах домов...

Садовое кольцо, на котором сурово запрещены какие-либо перемены в движении, остановилось, перекрыто печальной толпой. Траурная вереница выезжает на Садовое одна, вокруг никаких машин — и так мы едем до Ваганьково. Как сказала ночью после похорон Белла Ахмадулина: «Надо сказать Володечке спасибо, он сегодня показал, что население может быть народом». А Михаил Ульянов на панихиде выразил наше всеобщее: «Его песни запрещены, но полное собрание их — у миллионов людей в нашей стране. Загадка? Загадка». Ну а Любимов... Я только два раза видел у него такое черное лицо. В первый раз — в день смерти его матери. И вот теперь — на похоронах Высоцкого. В течение всего этого бесконечного дня — 28 июля 1980 года — смотреть на Юрия Петровича было больно.

«Не нужно верить недобрым слухам о том, что «Таганки» больше нет. На смену одной эпохе просто пришла новая, так было и раньше. Это не смерть театра, это его новое дыхание...». (Вениамин Смехов. 2012 г.)
«Не нужно верить недобрым слухам о том, что «Таганки» больше нет. На смену одной эпохе просто пришла новая, так было и раньше. Это не смерть театра, это его новое дыхание...». (Вениамин Смехов. 2012 г.)
Фото: Марк Штейнбок

На этом золотой век любимовской «Таганки» был закончен. Так совпало, что именно после ухода Володи эта страница закрылась. Вдруг усилилась запретительная линия по отношению к театру. Спектакли «Высоцкий», «Живой», «Борис Годунов», репетиции спектаклей «Театральный роман», «И дольше века длится день» — все оказалось под запретом. К тому же Любимов видел перед собой не тех, прежних, беспощадных к себе студийцев, а уже обремененных семьями стареющих артистов. У меня самого было двое детей, на которых надо было зарабатывать. Выручали концерты, чаще всего неофициальные. И кинематограф. Любимов от всего этого в восторг не приходил. Все складывалось одно к одному. И вот в 1984 году случилась принудительная эмиграция неугодного властям великого режиссера Юрия Любимова.

На «Таганку» пришел Анатолий Эфрос.

Были слухи, что Анатолию Васильевичу Эфросу, которого власти уговорили возглавить вместо Любимова театр, артисты «Таганки» прокалывали шины, резали дубленку. То есть травили. Не знаю, было это или все же сплетни. Но дело в том, что и Высоцкому шины прокалывали, и мне, и мало ли кому еще! В мире театра завистников много. А к Эфросу те, кто остался тогда в театре, отнеслись с почтением, это был гениальный режиссер. И вот, когда в стране что-то стало меняться, коллектив театра написал письмо Горбачеву с просьбой вернуть Любимова. И прекрасные любимовские актрисы и актеры — Жукова, Полицеймако и другие — предложили Эфросу подписать. И он подписал.

Помню, Алла Демидова уверила его, что ему не надо опасаться резкого характера Любимова, что создатель театра будет трудиться на старой сцене «Таганки», а Анатолию Васильевичу остается новая сцена, и все прекрасно будут жить в мире...

Не верьте, что «Таганка» может умереть

Все получилось гораздо печальнее. В 1987 году Эфрос скоропостижно умер. Любимов хоть и вернулся и много выпустил новых премьер, но в 2011-м несколько актеров больно обидели его, и Юрий Петрович покинул свой театр. И только благодаря согласию Валерия Золотухина стать худруком, «Таганка» не была расформирована. «Хитрому сибирскому мужичку», как назвал его тогда Любимов, хватило горячего сердца и уважения к любимовскому делу, чтобы сделать невозможное — даже в ущерб личному здоровью: за один сезон Золотухин успел организовать шесть премьер!

В том числе со знаменитыми режиссерами — Занусси, Мирзоевым, Федотовым! Громкие имена.

...Так получилось, что я, не работая на «Таганке» 20 с лишним лет, снова встретился в работе с родным театром благодаря призыву Золотухина и Евтушенко и с телефонного согласия Любимова. Музыкально-поэтическое представление «Нет лет» второй год радует и зрителей, и нас, исполнителей. Спектакль — дитя ностальгии по прошлому и настоящему (если процитировать Вознесенского), он повернут лицом туда, где жили наши спектакли 60—70-х годов. Правда, он обогащен сегодняшними ритмами и смыслами.

В 2013—2014 годах, в наш юбилейный сезон, зрители театра увидели много премьер, экспериментальных спектаклей: «В поисках радости», «Присутствие», «Репетиция оркестра», «Голос отца», «Таганский фронт», «1968.

Новый мир», «Радио Таганка», «Не покидай меня...», «Гедда Габлер». В малом зале прошли пьесы-читки новых авторов.

Теперь «Таганке» предстоит и чисто внешнее обновление: в здании начинается ремонт. Так что пока спектакли идут на хорошей сцене Дворца культуры ЗИЛа и в Тушине, в ДК «Салют». Впрочем, эти площадки давно нам знакомы. Теперь, в октябре, там пойдут любимовские «Тартюф», «Горе от ума», «Евгений Онегин», а также спектакль «День Победы» Юрия Муравицкого по пьесе Михаила Дурненкова — страстная и острая премьера, которая мне понравилась.

И дважды сыграем спектакль «Нет лет». Надеюсь, что не хуже, чем это было в нашей старой родной «Таганке», и в Иркутске, и в Сеуле, и на Урале, и в Париже, и на Грушинском фестивале…

Так что поспешные тексты на мотив «Таганка» умерла» — это такая же «неточность», как «смерть» МХАТа времен Станиславского и Немировича-Данченко или Ефремова, как смерть Вахтанговского времен создателя театра или Рубена Симонова, как смерть «Современника», «Ленкома», «Маяковки» и т. д. Не нужно верить недобрым слухам о том, что «Таганки» больше нет. Давно закрылись страницы тех театров-кумиров.

И на смену одной эпохе просто пришла новая, так было и раньше… Но для нас, тех, кто помнит 1964 год, премьеру «Доброго человека из Сезуана», — каждый день жизни по-прежнему озаглавлен тремя драгоценными словами: «Театр на Таганке».

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Хочу похудеть, но заедаю стресс
Как справиться с лишним весом, когда все идет наперекосяк



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог