Семен Стругачев: «Я маленький, но очень обаятельный»

Актер мечтает стать настоящим патриархом в большой семье.
Варвара Богданова
|
07 Сентября 2009
Фото: Марк Штейнбок

— Семен, так получилось, что известность к вам пришла в 38 лет после картины Александра Рогожкина «Особенности национальной охоты» и последовавших за ней других «Особенностей». Во время работы ощущали, что снимаете хит?

— Кино смешное получилось, но сценарий, который, кстати говоря, написал сам Рогожкин, был вообще потрясающий. Никогда в жизни так не смеялся.

«За Таней такие красавцы ухаживали — высокие и русские... Но она почему-то выбрала меня»
«За Таней такие красавцы ухаживали — высокие и русские... Но она почему-то выбрала меня»
Фото: Марк Штейнбок

Читал всем родным и знакомым, и всегда во время читок стоял просто гомерический хохот, люди под стол сползали от смеха. И, представьте себе, в это же время по телевидению шла ретроспектива фильмов Александра Рогожкина. Я их смотрел: «Жизнь с идиотом», «Караул», «Чекист» — очень серьезные, просто даже трагические картины — и забеспокоился: «А как же мы? Вроде, комедию снимаем. А может, и там в сценариях было написано «комедия», а режиссер потом так снял?» Оказывается, в нашем случае Рогожкин первый раз принимался за комедийный жанр. А я вообще попал на этот фильм случайно. Конечно, сниматься в кино хотел, но на учет в актерский отдел «Ленфильма» не встал. «Зачем, — думаю, — унижаться, просить: «Возьмите меня, вот мои фотографии». По фотографиям ведь нельзя определить актера. Все на них красуются, улыбаются.

«Обидно, что Женино детство прошло мимо меня. Когда понял, что она уже взрослая, очень расстроился...»
«Обидно, что Женино детство прошло мимо меня. Когда понял, что она уже взрослая, очень расстроился...»
Фото: Марк Штейнбок

А мне-то чего красоваться с моим-то лицом? Решил так: если хорошему режиссеру понадоблюсь, он меня найдет. Так и получилось. Ведь на роль Левы Соловейчика уже был утвержден артист, но он сошел с дистанции, предпочел другой проект. Стали искать замену, но с обязательным условием: чтобы актер был с длинным носом. Рогожкин посмотрел мою работу в фильме Сергея Сельянова «Время печали еще не пришло», и… мне позвонила ассистент режиссера и буквально поставила перед фактом: «Будете сниматься у Рогожкина». Конечно, такого результата никто не ожидал, и никаких продолжений даже не планировалось. Снимали мы картину за сущие копейки, это потом уже после «Особенностей национальной рыбалки» я смог купить отдельную квартиру, машину. Водительские права у меня были с 1975 года. Так, когда в 2002 году я пришел в ГАИ их менять, все говорили: «Ах, какой вы аккуратный водитель».

А я просто только-только сел за руль. (Смеется.)

— Ваш герой, да и вся остальная компания в фильме выпивают неимоверное количество водки. А как у вас складывались отношения со спиртным?

— Ну посидеть в хорошей компании я всегда любил. Почему нет? Если бы еще наутро не болеть — совсем было бы хорошо. Сейчас уже возраст поджимает, про давление надо думать. И я иногда «завязываю», месяцами совсем не пью — даю себе просушиться. Тем более что мало пить не умею — все уже упали, а я еще песни пою. А после Соловейчика ко мне надолго приросло клеймо «всероссийского пьяницы», как будто больше моего Левы в кино никто не пил. И сценарии соответствующие стали предлагать.

Я, кстати, очень благодарен режиссеру Владимиру Бортко за то, что он не побоялся разрушить этот стереотип и дал мне сыграть Левия Матфея в «Мастере и Маргарите». Такой роли можно всю жизнь ждать и не дождаться. А мне повезло.

— А как вы пришли в актерскую профессию?

— Вообще не собирался в артисты, даже не думал об этом. Мечтал стать певцом, потому что у меня был великолепный голос. Жил я в Биробиджане, и в детстве меня называли «наш биробиджанский соловей», сравнивали с Робертино Лоретти. Буквально с детсадовского возраста я выступал в разных смотрах художественной самодеятельности, пел «Дорогой героев, дорогой отцов!» и другие звонкие песни. Очень хотел научиться играть на пианино, но денег у мамы хватило только на аккордеон, и купила она его, когда я уже учился в 5-м классе.

«И тут Таня разогналась, а остановиться не может — едет ко мне и кричит: «Ловите меня!» Ну я и поймал. Да так ловко, что мой нос просто уперся в ее декольте...»
«И тут Таня разогналась, а остановиться не может — едет ко мне и кричит: «Ловите меня!» Ну я и поймал. Да так ловко, что мой нос просто уперся в ее декольте...»
Фото: Марк Штейнбок

Помню, 149 рублей стоил. Так что я довольно поздно начал ходить в музыкальную школу. Ленивый был, совершенно не занимался. Ну как это так? Ребята все во дворе бегают, а я должен сидеть дома, музыку учить! Думал: «Зачем мне нужны эти ноты, если я и так любое произведение со слуха могу сыграть?» И преподавательница всегда удивлялась: «Вроде все точно играет. Но совершенно в другой тональности». Правда, в 9-м классе за неделю я выучил и сольфеджио, и музыкальную литературу, и экзамены сдал на пятерки. Играл на трубе в школьном ансамбле, и на гитаре научился, и на пианино — в общей сложности восемь музыкальных инструментов освоил. Но в основном я пел. А в 14 лет в моей жизни случилась катастрофа — буквально в одну ночь произошла мутация, и все — вместо моего прекрасного голоса появился противный «козлетончик».

Я очень переживал, ну как же — лишился будущей профессии! Не знал, куда себя деть. Но тут одноклассницы затащили меня в Народный театр — они были там уже заядлые артистки. Я походил на их спектакли, за кулисами потолкался, и мне очень понравилось: дядьки, тетьки — все взрослые, веселые, выпивают после спектакля. На самом деле там работали уникальные профессиональные артисты, которые приехали в Биробиджан из Москвы создавать еврейский театр. Но после убийства Михоэлса и закрытия его театра всех разогнали, и им ничего не оставалось, кроме как пойти работать на фабрики и заводы, а по вечерам они играли в этом самом Народном театре. Очень скоро я сыграл Подхалюзина в «Свои люди — сочтемся». Наигрывал, наверное, как сивый мерин, но делал все довольно бойко.

Во всяком случае, в зале очень смеялись. Я даже получил некоторую выгоду от своей актерской славы. Как-то в театр пришла моя учительница математики. Она забеспокоилась, чем это я тут занимаюсь и почему наглым образом просыпаю ее уроки — в расписании они стояли первыми. После спектакля Инна Абрамовна, потрясенная моей игрой, подошла ко мне и сказала: «Не приходи больше на мои уроки. Спи, набирайся сил, учи историю, литературу — эти предметы тебе пригодятся». И в 10-м классе сама написала за меня экзаменационную работу. (Со смехом.) Вот она — волшебная сила искусства. После окончания школы я поехал во Владивосток, где довольно легко поступил на актерское отделение Дальневосточного педагогического института искусств.

— А почему не в Москву или в Ленинград?

— Это было нереально, у нас в семье не водилось таких денег. Да мама и во Владивосток не хотела меня отпускать. Как начала причитать: «Ой, да зачем тебе это надо?! У тебя же золотые руки, вот и играй здесь на свадьбах да учись в культ­просветучилище…» Но я сказал: «Нет. Поеду, и все». Владивосток — потрясающий город, удивительно красивый. Говорят, похож на Сан-Франциско. Не знаю, не бывал, но Владивосток полюбил всей душой и с радостью остался там, когда после окончания института меня взяли в Приморский краевой академический театр имени Горького. Режиссер был замечательный — Ефим Табачников, лучшего мастера я в своей актерской жизни не встретил. Проработал с ним пять лет, но потом он из театра ушел, а вслед за ним и я. Менял города, театры, в 85-м году чуть было не стал ленинградцем.

«Несколько дней меня продержали в камере, потом в суд повезли — в открытой машине при минусовой температуре. Холодрыга жуткая, я аж посинел весь! А еще надо было брюки поддерживать — ремень-то отобрали. Вот в таком виде и предстал перед судьей»
«Несколько дней меня продержали в камере, потом в суд повезли — в открытой машине при минусовой температуре. Холодрыга жуткая, я аж посинел весь! А еще надо было брюки поддерживать — ремень-то отобрали. Вот в таком виде и предстал перед судьей»
Фото: Марк Штейнбок

Приехал в Питер, чтобы подыграть одной знакомой актрисе — она показывалась в Театр имени Ленсовета. И, конечно, втайне мечтал о том, чтобы главный режиссер Владимиров обратил внимание и на меня. Так, представьте, и случилось, Игорь Петрович сказал: «Я тебя беру. Только с жильем у нас сейчас сложно». И я поехал во Владивосток, где у меня осталась трехкомнатная квартира. Думал, успею ее разменять за пару недель, а застрял там на полгода. И когда позвонил Владимирову сказать, что готов стать актером его театра, услышал в ответ: «А вы кто? Я вас не помню. Приезжайте, покажитесь, может, тогда вспомню». Но я не поехал — не поверил, что Игорь Петрович действительно забыл о нашем уговоре.

— Тем не менее вот уже 22 года вы живете в Санкт-Петербурге и играете как раз в Театре имени Ленсовета…

— Так судьба — штука интересная.

Я устроился работать в Куйбышевский театр. Ровно через год поехал на гастроли в Ленинград. И на спектакль «Крошка», где у меня очень смешная роль, приходит Владимиров. После чего в моем номере раздается телефонный звонок. «Я хотел бы пригласить вас в свой театр, — говорит Игорь Петрович как ни в чем не бывало. — Мне нужно, чтобы вы остались прямо сейчас». «Но у меня договор, — объясняю, — я должен еще полгода отработать в Куйбышеве. И в принципе мне там нравится, не стремлюсь уезжать…» Конечно, мне льстило это предложение, и я знал, что соглашусь на него, но надо же было немножко цену себе набить, да еще после того раза, когда Владимиров попросту кинул меня. Короче говоря, когда я уже начал репетировать в Театре имени Ленсовета, все еще ездил в Куйбышев доигрывать свои спектакли.

— Все это время вы жили холостяком?

— Нет, я женат с 18 лет.

Первый раз женился на своей сокурснице. Такая сильная случилась любовь, что на втором курсе сделал предложение. 31 декабря мы собрались институтской компанией встретить Новый год, пришла и Марина. Я выбрал удобный момент, когда поблизости никого не оказалось, и сказал: «Знаешь, мне приснился сон, что я тебе делаю предложение и ты соглашаешься выйти за меня замуж. Говорят, под Новый год сны сбываются...» И вдруг она отвечает: «Я согласна». Так мы и поженились, практически тайно — во всяком случае, для родителей Марины это был сюрприз, причем неприятный. Я им не подходил ни по каким статьям. Она девочка избалованная, из обеспеченной семьи: отец — полковник, мама — врач, а тут я — нищий студент, да еще еврей.

Конечно, старался, подрабатывал — какое-то время кружок театральный вел в школе, пытался где-то выступать, по ночам разгружал молоко в магазине. Но материально все равно было очень тяжело — жить-то негде. Сняли комнату в коммуналке, а там оказались такие пьяницы-соседи, что долго прожить с ними мы не смогли. Другую нашли — там надо было печку топить. Я ко всему привычный, а вот для Марины такая жизнь оказалась не по силам. Тут еще родители на нее стали давить. Марина забеременела, они уговорили ее сделать аборт, а на третьем курсе и вовсе развели нас. Мы расстались, но потом снова сошлись. После окончания института Марину распределили в Хабаровский ТЮЗ, я тоже собрался вместе с ней ехать в Хабаровск, хотя меня оставляли во Владивостоке. Уже договорились о том, что снова распишемся.

Я приезжаю к Марине домой, а ее нет. Оказалось, родители увезли в Иваново — от меня подальше. Ну и все… Вот такая печальная история, честно говоря, она меня очень подкосила. Я метался по жизни, все искал замену Марине, забыть ее не мог. Но надо было что-то с этим делать, как-то избавляться уже от этого «вечного зова». И в 25 лет я женился на актрисе Владивостокского театра. Она была намного старше меня, да и по всему этот брак не сулил ничего хорошего. Через три года мы развелись. Это как раз из-за нее я долго не мог разменять квартиру, в результате чего в первый раз не попал в театр к Владимирову. Мало того, чуть было в тюрьму тогда не сел — конфликт у меня вышел с приятелем моей бывшей жены. Они не хотели разъезжаться, морочили мне голову, хотя я был согласен на любую комнату в коммуналке. И вдруг этот мужик в моей же квартире стал выяснять, кто в доме хозяин, да еще кулаками размахивать.

Ну мне пришлось защищаться — дал ему пару раз и ушел в свою комнату. А вскоре за мной пришли из милиции. Оформили протокол, несколько дней продержали в камере, потом в суд повезли в открытой машине при минусовой температуре — холодрыга жуткая, я аж посинел весь! А еще надо брюки поддерживать — ремень-то отобрали. Вот в таком виде и предстал перед судьей. Он меня спрашивает: «Что случилось?» «Да вот, — говорю, — пришел домой и вынужден был защищаться». Мне совершенно спокойно могли припаять срок, но, слава Богу, судья оказался нормальным человеком. Говорит: «25 рублей у вас найдется? Штраф надо будет заплатить». После этого я довольно быстро решил проблему с квартирой. В общем, в Куйбышев я приехал холостым, свободным мужчиной и практически сразу влюбился в Татьяну, мою третью жену.

Ух, какая же она была! И сейчас красавица, а тогда просто глаз не отвести. Мы с Таней вместе репетировали «Двенадцатую ночь» Шекспира. Я — роль шута, она — Марии, служанки. По режиссерской задумке все персонажи передвигались по сцене на роликах, кроме меня — шут ходил по-простому, в чешках. И вот как-то стою в кулисах, наблюдаю, как Таня на сцене учится кататься на роликах — на ней пышное платье с глубоким вырезом. И тут она, видимо, разогналась, а остановиться не может, едет прямо в мою кулису и кричит: «Ловите меня!» Ну я и поймал, да так ловко, что мой нос просто уперся в ее декольте. «Давайте, — говорю, — премьеру вместе отметим». Отметили. За Таней, между прочим, такие красавцы ухаживали — высокие русские, даже не знаю, почему она выбрала меня.

(Со смехом.) Правда, хотя я маленький, носатый, но ведь чертовски обаятельный! У меня в ту пору был велосипед, на котором я приезжал к Татьяне. И, поскольку она жила на первом этаже, влезал к ней в окно. Тогда Танина мама была где-то в отъезде, поэтому никто нам не мешал. И вдруг однажды мама вернулась. Приехала утром, когда Татьяна моя уже ушла на репетицию, а у меня был свободный день. И вот я тихо сижу в комнате, стараюсь себя никак не обнаружить — жду, когда же моя будущая теща уйдет на работу, чтобы я мог спокойно выйти, умыться, побриться и так далее. А она все не уходит, и я терплю уже из последних сил. И тут, наконец, слышу ее голос из-за двери: «Долго будешь там сидеть? Давай выходи, хоть посмотрю на тебя». Так мы и познакомились.

— После этого вы и сделали предложение своей барышне?

— Предложение я сделал позже, буквально накануне переезда в Питер.

«Пошли, — говорю, — в загс». Татьяна-то думала, что с моим отъездом любовь наша закончится — Стругачев, мол, в Ленинграде другую себе найдет. Но я любил ее и, главное, очень хотел, чтобы эта женщина родила мне ребенка. Так что в Ленинград мы приехали вместе. Театр нам выделил семиметровую комнату в общежитии — там-то в 1990 году у нас и родилась Женечка. Я точно знал, что будет дочка. Пока Татьяна ее носила, мы придумали имя — Анастасия, очень мне тогда нравилась актриса Анастасия Вертинская. А девочка родилась с длинными черными волосами, с широким в пол-лица носом, с вот такими губищами… Когда ее принесли из роддома и я к ней пригляделся, подумал: «Нет, на Анастасию не тянет».

Целый месяц гадали, как назвать ребенка, все имена перепробовали, решили вроде остановиться на Вике. Но я все-таки сомневался. А надо было уже оформлять свидетельство о рождении. И эту важную миссию поручили мне. Прихожу в загс и говорю женщине, которая там работала: «Вот такая проблема, не знаю, как назвать дочку». — «А как вашу маму зовут?» — «Евгения». — «Ну и назовите в честь мамы». Думаю: «А действительно, хорошее имя». Так и записали. Маме, конечно, было очень приятно, но теща обиделась. Она как раз приехала из Куйбышева нам помогать. И, когда узнала о моем «самовольстве», возмутилась: «А почему же ты не назвал девочку в честь меня, Валентиной?! Ах ты такой-сякой!» Обиделась на меня очень серьезно, но минут через семь простила.

Женя, конечно, прошла с нами «курс молодого бойца», с детства привыкла к трудностям.

«Я не вписываюсь в образ хрестоматийного еврейского папы. Думаю, когда внуки пойдут, все наверстаю».
«Я не вписываюсь в образ хрестоматийного еврейского папы. Думаю, когда внуки пойдут, все наверстаю».
Фото: Марк Штейнбок

Поначалу очень крикливая оказалась. Потом покричала-покричала и, поняв, что родители все равно ничего существенного ей не дадут, решила не кричать, что зря рвать глотку-то? Замечательное это было время. Двор нашего дома — типичный ленинградский колодец, и мы часто там запускали воздушные шары для маленькой Женьки: они проплывали над ней в этом замкнутом пространстве, как что-то нереальное, неземное. А Женя, лежа в коляске, за ними наблюдала. Наверное, этими чудесами мы как-то старались компенсировать «прозу жизни», которая нас окружала.

Соседка наша по общежитию Людмила Густавовна, всю жизнь проработавшая в театре прачкой, очень любила кошек, у нее их штук 20 было. Запах такой в коридоре стоял, зайти невозможно. А кроме кошек там обитали еще и куры.

Дело в том, что немецкий режиссер поставил у нас в театре «Коварство и любовь» Шиллера, и по его замыслу на сцене гуляли живые наседки — такой вот натурализм. А где их держать? Вот Людмила Густавовна и взяла к себе тех курочек, устроила им насест на лестничной клетке, где они дружно кудахтали. В этом курятнике мы и прожили с годик, потом нам комнату в коммуналке дали — огромную, 24 метра. Чтобы наши актерские посиделки не мешали ребенку — а у нас часто собирались веселые и шумные компании, — мы ее перегородили. Ложились поздно, вернее рано — под утро. И я привык, что у меня всегда было две подушки, на одной я спал, другой закрывал ухо, чтобы не слышать, как Женька ночью покрикивает, как утром жена ее в детский садик собирает — да закричитесь вы все, мне надо отдохнуть!

Что удивительно, сейчас, когда уже есть трехкомнатная квартира, в которой полная тишина, без этой второй подушки заснуть не могу. Я был плохим папой. Много работал, поэтому редко видел дочь. Обидно, но Женино детство прошло мимо меня. Когда понял, что она уже взрослая, очень расстроился — понянчиться с ней не успел. Сейчас дочка учится на втором курсе факультета журналистики Петербургского университета, и я восхищаюсь ее характером. Она у нас серьезно занималась художественной гимнастикой — мастер спорта, между прочим. Естественно, в школе из-за тренировок и соревнований много пропускала. Но когда надо было что-то выучить, сдать экзамен — сидела ночами, хотя никто ее не заставлял. А я к ней на соревнования пару раз всего и сходил. Женька уже мне пеняла, шутя, конечно: «Приди, хоть покажись, тебя узнают, может, мне больше баллов дадут!»

— То есть вы не вписываетесь в образ хрестоматийного еврейского папы?

— (Смеется.) Думаю, может, быстрее бы внуки пошли, так я бы все восполнил.

Нет, если говорить серьезно, для меня самое главное, чтобы моя семья ни в чем не нуждалась, чтобы в доме был достаток, а я уж как-нибудь выкарабкаюсь. И это, наверное, чисто национальное качество. Мое-то детство было бедноватое. Мама нас, четверых детей, одна воспитывала — у меня есть две старшие сестры и брат. От отца она ушла, когда я только родился, потому что не захотела простить ему измены. Мы переехали из поселка Смидович в Биробиджан и там начали жизнь с чистого листа. Мама приобрела полдома — надо понимать, на что денег хватило, то и купила. Помню, окна там шли практически вровень с землей, и, сколько зимой мы ни топили печку, в комнате все равно было холодно и сыро.

Поэтому часто болели. Вообще, Биробиджан — место, довольно странное для нормальной жизни: кругом болота, комары каких-то невероятных размеров, климат резко континентальный, тяжелый. Не знаю, может, там какие полезные ископаемые нашли, может, нужно было новые земли осваивать и никому это оказалось не под силу, кроме как вывезенным из Крыма евреям. Говорят, многие ехали сюда с большим энтузиазмом. Может, конечно, кто и ехал, но только не мои родственники.

Чтобы нас прокормить, мама устроилась на химзавод, делала чернила — грязная работа, и платили гроши. Тогда вообще время было голодное — кукурузы море, а хлеба нет. Отпускали строго по две буханки в одни руки.

Помню, когда его привозили, все скорее бежали к магазину и выстраивались в громадную очередь, говорили, там несколько человек даже насмерть затоптали. А что сделаешь, мама и меня отправляла — тоже бежал в этой толпе. Сливочное масло я впервые попробовал лет в шесть, до этого в счастливом неведении преспокойно ел вместо него маргарин. А тут зашел к соседу и приятелю моему Леньке — у них семья обеспеченная была, и меня угостили бутербродом с настоящим маслом. Я так обиделся на маму — оказывается, меня всю жизнь обманывали! Она говорила, я потом неделю орал посреди ночи: «Масла хочу!»

— Отец не помогал вам?

— Практически нет. Общался я с ним очень редко. Первый раз мы увиделись, когда мне исполнилось уже лет пять.

Наша встреча получилась и смешной, и горькой. Я приехал погостить к тетке в Смидович, и к ней посмотреть на младшего сына зашел отец. Он немного выпил, для храбрости, наверное, и от него пахло алкоголем. Папа посадил меня на колени, прижался небритой щекой — и я невольно отстранился, хотел сказать: «Ты пьяный», а сказал почему-то: «Ты пьяница». И он так расстроился: «Тебя мама этому научила!» Даже заплакал, я начал его утешать, потому что мне самому до слез стало жалко отца. Говорю: «Нет! У меня просто вырвалось». Но он все равно ушел расстроенный, насовав мне в карманы денег. Потом мы еще несколько раз виделись. Мама никогда не говорила про отца плохо, но ревновала, когда мы к нему ездили. У меня тоже в душе иногда просыпалась обида на папу — у него же другая семья образовалась, дети росли. Я думал: «Вот, они там как сыр в масле катаются, а мы тут перебиваемся с хлеба на квас».

Хотя из-за развода у отца случились серьезные неприятности — из партии исключили, с должности председателя колхоза сняли. Наверное, где-то подспудно я его любил. Во всяком случае, всегда гордился тем, что отец у меня фронтовик, в школе показывал его фотографии. Что, впрочем, не мешало мне упорно уговаривать маму, чтобы она снова вышла замуж — хотелось, чтобы у меня, как и у других моих сверстников, тоже был папа. Но она больше никого так и не полюбила…

Хотя детство мое было суровым, голодным, но все равно счастливым. И хорошую закалку я в те годы получил. До восьмого класса учился в интернате, а там у нас царили довольно жесткие законы. Половина класса — детдомовские ребята, у которых вообще нет родителей. Другая половина — мы, «благополучные».

И, конечно, у них по отношению к нам были и злоба, и зависть, потому что в воскресенье и на каникулы нас отпускали домой, а они не знали, что такое дом и родительская ласка. Первое время дрались, выясняли, кто главный. Потом сдружились и вместе ходили «биться» с городскими. Те нас, интернатовских, задирали, обзывали «инкубаторцами». Серьезные происходили стычки, часто заканчивавшиеся в кровь сбитыми кулаками и даже поломанными носами. Да я и сам мог полезть в драку, если меня кто-то называл жидом, шнобелем или штуцером. Стерпеть этого не мог, комплексовал, наверное, — я же маленький, а нос-то вон какой. Спасало заступничество старшего брата. Фима рос хулиганистым мальчишкой. Удивительно, но потом он стал начальником уголовного розыска в городе Благовещенске. А до этого успел поиграть в ансамбле Черноморского флота, на парадах по Красной площади ходил Фима мой!

К сожалению, брату и сестрам судьбы выпали нелегкие, не очень счастливые они у меня. Старшая, Сима, уехала в Израиль, Анечка, средняя, живет в Биробиджане, но у обеих проблемы со здоровьем — стараюсь им помогать чем могу. У брата несколько лет тому назад, видимо, из мести убили жену — выстрелили из снайперской винтовки, когда она с младшей дочерью была на даче. И трехлетний ребенок несколько часов «будил» маму. Фима остался один с четырьмя дочками — девчонки сейчас уже взрослые, поддерживают, опекают его.

— А вам, на ваш взгляд, повезло в жизни?

— Не могу назвать себя везунчиком. Я всего добивался сам, мне приходилось принимать непростые решения, и я совершенно не знал, каковы будут их последствия.

Пока все складывается вроде нормально. Бог ведет по жизни, и, надеюсь, он от меня не отвернется.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Свистать всех наверх! Не упустите шанс отправиться в «Круиз Ретро FM» в Египет
Совсем скоро слушатели «Ретро FM» станут участниками фантастического путешествия за четыре моря на комфортабельном лайнере Astoria Grande в компании звёзд отечественной и зарубежной эстрады. Шанс отправиться в «Круиз Ретро FM» есть у каждого — благодаря эфирной суперигре, которая завершится 29 марта.




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог