Настя Каменских: «Мы не сможем стать чужими»

Когда что-то хорошее получаешь от жизни, ты обязательно должен за это заплатить, считает певица.
Варвара Богданова
|
22 Августа 2008
Настя Каменских
Фото: Юрий Феклистов

Не каждому человеку судьба посылает такие испытания, которые довелось пережить Насте два года назад. И не у каждого хватает сил выдержать их в 19 лет. «Иногда я думаю, что эта трагедия была жестокой платой за мой успех на сцене. Когда что-то хорошее получаешь от жизни, ты обязательно должен за это заплатить», — говорит певица.

— Мы на машине ехали из Киева в Николаев, чтобы там отметить день рождения Маруси — сестренки моего молодого человека Володи, ей в этот день исполнилось 15 лет.

Мы — это я, Вова, его мама Ольга Леонидовна, папа Николай Геннадьевич и младшие сестры Соня и Маруся… Даже в страшном сне не могло привидеться, что эта поездка обернется такой жуткой трагедией. Наоборот, все было чудесно — погода великолепная, солнечная. Незадолго до этого Вовин папа купил трейлер — такой домик на колесах (собирался летом попутешествовать с семьей). Трейлер везли сзади на прицепе, он был еще с неотлаженными тормозами, поэтому ехали мы небыстро. Меня, как обычно в дороге, клонило в сон. Вдруг сквозь дрему я почувствовала, что машину резко тряхнуло. Вздрогнув, успела сообразить: что-то не так. Но больше ни о чем подумать не успела. В ту же секунду автомобиль резко повело вправо, как будто невидимая сила потащила. Вижу, что Вовин папа старается вывернуть руль, и стала заваливаться на сидевшего около двери Вову.

Почему-то заложило уши, перед глазами мелькнула голубизна неба, потом трава, потом опять небо… В кино такие сцены показывают долго и подробно, да еще с разных ракурсов. А в жизни — я теперь это точно знаю — все происходит очень стремительно, просто молниеносно. Вот только что мы совершенно спокойно ехали по пустому шоссе, вдруг навстречу огромная фура, и… уже в следующую долю секунды наша машина переворачивается в кювет: один раз, другой, третий… Всего, как потом выяснилось, раз пять нас крутануло. И это при том, что столкновения не было. Но от проезжающей мимо по встречной полосе огромной фуры возник поток воздуха такой силы, что трейлер начал раскачиваться. Его повело в кювет, и за собой он потащил нашу машину… Я почти сразу потеряла сознание и ничего не видела: ни того, как нас продолжало переворачивать, ни того, как из машины выбрасывало людей, не почувствовала даже, как саму меня выкинуло…

Пришла в себя, наверное, быстро, но в первые секунды ничего не могла понять: где я, что случилось?

Почему-то лежу в траве, а весь рот у меня забит песком, и очень чешется нога, зуд просто нестерпимый. Но мне не страшно и не больно, а, наоборот, очень-очень хорошо — как будто я лежу у моря в сладкой такой полудреме, возможно, так себя чувствуют под кайфом, не знаю. Полежала немного и решила все-таки посмотреть — что там у меня с ногой, почему же она так чешется. Приподнялась, и от увиденного меня всю передернуло: страшная открытая рана, вся нога разодрана до живого мяса. Жуть какая-то, фильм ужасов просто. «Ага, — соображаю, — мы же попали в аварию».

«Я удивлялась, как мужественно Вова переносит свалившееся на него горе. Только однажды ночью вдруг разрыдался. Не железный же он все-таки...»
«Я удивлялась, как мужественно Вова переносит свалившееся на него горе. Только однажды ночью вдруг разрыдался. Не железный же он все-таки...»
Фото: Фото из семейного альбома

Оглядываюсь, вижу чуть в стороне искореженную машину, наши вещи, разбросанные по всему полю, вокруг лежат люди: взрослые — без каких-либо признаков жизни, Маруся стонет еле слышно, а Вова — единственный, кто был на ногах и мог что-то предпринять (к счастью, ему удалось в последний момент ухватиться за ручку дверцы и удержаться в машине), делает Соне искусственное дыхание. Как потом оказалось, он спас сестру, потому что в тот момент девочка не дышала. Володя действовал абсолютно грамотно. До сих пор удивляюсь, как у него хватило на все это сил и мужества. Ведь он не растерялся, не запаниковал оттого, что все его близкие истекали кровью. Быстрой помощи ждать было в общем-то неоткуда — где наши мобильные телефоны, непонятно, до Николаева — 100 км, шоссе пустое. Не у каждого взрослого хватит сил все это вынести, а тут 19-летний пацан… Я ничем не могла ему помочь, наоборот, помощь требовалась мне.

Увидев, что я очнулась, Володя подошел ко мне и подложил под голову свою куртку. У меня еще была сильно разбита голова, и из раны шла кровь. Под лучами палящего солнца я вскоре уснула. Сколько спала — не знаю, наверное долго. Проснулась от каких-то толчков — это приехала «Скорая» и меня укладывали на носилки. И вот тут со мной случилась истерика. Словно прорвало — я начала хохотать и не могла остановиться до той поры, пока мне что-то не вкололи. Затем меня погрузили в машину и привезли в больницу в Деменевку — ближайший населенный пункт. Я была в сознании, но все еще находилась в шоке — ничем иным свое возбужденное состояние объяснить не могу. Когда врачи сделали попытку отрезать мне волосы — они мешали накладывать швы, я чуть не в драку полезла. Бушевала, ругалась, как здоровая: «Еще чего?

Я столько лет их растила. Как буду на сцене петь? Не дам резать, и все!» Потом препиралась с доктором, зашивавшим мне ногу. Заявила, что, по-моему, в хирурги идут только маньяки. Кстати, зашили меня там неаккуратно. Как будто я уже умерла, и со стороны врачей эти швы — чистая формальность. На ноге долго оставался огромный шрам, да и рана на голове никак не заживала. Но я все же легко отделалась и могу праздновать в этот день — 8 июня — свое второе рождение. А вот Николая Геннадьевича не успели даже довезти до реанимации — он скончался по дороге. Ольгу Леонидовну, хотя и доставили на вертолете в Киев, не спасли. Врачи ничем не смогли помочь. Ее не стало через 9 дней. А еще 9 дней спустя, так и не приходя в сознание, умерла Маруся... Только Соня поправилась быстро, она очень сильная девочка.

Меня родители забрали в Киев. Они примчались сразу, как только узнали об аварии. Я им рассказала, позвонив по телефону уже из николаевской больницы, куда меня перевезли на следующий день. Трубку взял папа — в это время мама пошла на рынок, и он ждал ее в машине. Я постаралась придать своему голосу как можно больше бодрости, но все равно… никому не пожелаю услышать такое. Я сказала: «Папочка, мы попали в аварию. Но вы не волнуйтесь, со мной все нормально, я живая». Мама говорила потом, что, когда она вернулась к машине, папа плакал. Мой сильный, мужественный папа плакал… Потом они приехали и увидели меня — с забинтованной головой, опухшую, с синим от гематомы лицом… Как они все это выдержали, не знаю.

— Настя, а помощь психолога вам не потребовалась? Все-таки пережить такую аварию, гибель близких людей…

Наверное, процесс реабилитации был непростым?

— Три месяца я очухивалась, приходила в себя. Но к психологу не обращалась. Обо мне заботились родители, да и из больницы меня довольно быстро отпустили домой. А дома, как говорится, и стены помогают. Друзья часто навещали. И потом, я же знала, что мне нужно как можно быстрее встать на ноги. Мы тогда только-только начали работать с Потапом. А вот Вова обращался за помощью к близкой подруге его родителей — очень хорошему психологу. Он консультировался у нее, как лучше обо всем, что случилось, сказать Соне. Все-таки девочке тогда было только 10 лет, и почти три месяца, до сентября, от нее скрывали правду, говорили, что родители и сестра в больнице. Но Соня, мне кажется, обо всем догадывалась.

Володин отец умер сразу, а маму врачи пытались спасти, но им не удалось ничего сделать. Ольга Леонидовна и Николай Геннадьевич
Володин отец умер сразу, а маму врачи пытались спасти, но им не удалось ничего сделать. Ольга Леонидовна и Николай Геннадьевич
Фото: Фото из семейного альбома

Ну как это так, чтоб за столько времени ребенок не задал ни одного вопроса о маме, о папе, о сестре? Вова перенес обрушившуюся на него трагедию очень мужественно, в его характере есть настоящий мужской стержень. Вскоре после аварии я спросила: «Как ты вообще держишься?» И он мне ответил: «Я уже ничего не могу изменить, значит, надо смириться с тем, что произошло, и жить дальше». Володя как будто отрезал от себя всю прошлую счастливую жизнь. У них ведь была очень дружная семья. Вова, по сути, вырастил своих сестренок, оставался с ними, когда родители были на работе, воспитывал их, Соне даже пеленки менял. И девочки его очень любили, уважали. Я знаю, что Маруся обожала делать ему подарки, часто советовалась с братом, как ей лучше поступить в том или ином случае… Володя не плакал ни когда хоронили отца, ни когда прощался с Марусей.

Только у могилы матери на глаза навернулись слезы, но он очень быстро взял себя в руки. У него же еще живы две бабушки, прабабушка… Он просто не мог себе позволить расслабиться перед ними. Тогда начался бы настоящий потоп. Такое горе у людей… После похорон Володя остался в Николаеве. Там у его семьи бизнес, и теперь всеми делами предстояло заниматься ему. К тому же надо было заботиться о Соне. Николаев находится достаточно далеко от Киева — на расстоянии нескольких сотен километров, но я старалась ездить туда, используя каждый свободный день. Однажды приехала, а Вова мой заболел. Слег с бронхитом. И вот ночью, когда я отпаивала его разными снадобьями, он вдруг разрыдался… Конечно, такие переживания дались ему нелегко, не железный же он все-таки. Я его успокаивала, говорила, что вообще удивляюсь, как у него на все это хватило сил и как он мужественно все это переносит.

Но это был единственный раз, когда Володя дал, что называется, слабину.

— После того, что пережили вы с Володей, люди иногда расстаются только потому, что одним своим существованием напоминают друг другу о случившейся трагедии. Но вы до сих пор вместе?

— Мы запросто могли разойтись, потому что просто разъехались по разным городам. В сентябре я в Киеве очень плотно начала репетировать вместе с Потапом. Вова в Николаеве стал заниматься своими делами. Он мне тогда говорил: «Ну как же мы сможем быть вместе? Любовь на расстоянии — это нереально». Сейчас Володя считает, что не разбежались мы во многом благодаря мне — я часто приезжала, постоянно звонила… Но еще я думаю, что расстаться нам не позволили наши чувства.

Любовь не отпустила. Теперь уверена, что, даже если мы когда-нибудь и разойдемся, все равно уже не сможем стать чужими людьми. Эта авария очень крепко связала наши судьбы. У нас слишком много общих переживаний. Теперь я отношусь к Вове не только как к любимому человеку. Он для меня и брат, и сын, и муж, и отец…

У нас не было любви с первого взгляда, чувства возникали постепенно. Мы вместе учились в университете на экономическом отделении . Вот там и познакомились. Но два года просто дружили. А после какой-то университетской дискотеки поняли, что влюбились друг в друга… Знаете, я в основном общалась с мужчинами, которые были старше меня. И это общение продолжалось недолго, потому что меня всегда напрягало их покровительственное, как к маленькой девочке, отношение ко мне.

И не покидало чувство, что мы вместе только потому, что я — красивое дополнение к его дорогой машине. С Володей у нас все не так. Во-первых, мы одногодки и, следовательно, общаемся абсолютно на равных. Он очень хороший, чистый, абсолютно неиспорченный молодой человек. Раньше я думала о своей будущей семейной жизни так: «Никогда не буду заниматься домашними делами — готовить, стирать, убирать. Зачем? Для этого можно нанять прислугу». А с Вовой получается по-другому. Когда, еще до аварии, мы несколько месяцев жили в его киевской квартире, и сейчас, когда приезжаю к нему в Николаев, мне хочется встать пораньше и приготовить ему завтрак. Я не ору на него, когда подбираю разбросанные им вещи. Меня не раздражает, что приходится стирать его одежду.

«На людях папа называл маму только на «вы» — для конспирации. Поженились они, когда мне исполнилось три года. Прекрасно помню, как на их свадьбе ползала под огромным столом»
«На людях папа называл маму только на «вы» — для конспирации. Поженились они, когда мне исполнилось три года. Прекрасно помню, как на их свадьбе ползала под огромным столом»
Фото: Юрий Феклистов

Наоборот, мне это нравится. Хотя, конечно, бедному Вове достается от меня. Потому что я — язва порядочная. Но опять же Вова своей реакцией на некоторые мои выходки абсолютно обезоруживает. Он вообще очень щедрый, часто делает мне дорогие подарки. Причем не к каким-то общепризнанным праздникам, а просто так. Как-то мы в кафе отмечали с ним годовщину нашей любви, и Вова преподнес мне совершенно необыкновенное украшение. Только представьте: кулон в виде шоколадки, у которой с внутренней стороны вставлен рубин. Оказывается, чтобы рубин приносил счастье, его никому нельзя показывать. И еще там был маленький перчик, покрытый красной эмалью. Очень оригинальная дизайнерская вещь. Но вся беда в том, что это сделано из белого золота, которое я не люблю, не нравится оно мне. И я тут же Вове все высказала: «Зачем ты мне такое даришь?

Терпеть не могу этот холодный цвет — я люблю только желтое золото!» Вот мой папа, наверное, прав, когда говорит, что все бабы — дуры. Возможно, надо было просто вежливо поблагодарить, и все. Но, с другой стороны, я же искренне говорила, а не обсуждала потом за Вовиной спиной с подружками: «Посмотри, что мой мне подарил? Гадость какая». И если бы Вова в ответ устроил мне сцену, наверное, мы жутко поругались бы прямо тут, в кафе. Но он просто встал и ушел. Вернулся через 5 минут с букетом, в котором было 303 розы! А поскольку это происходило на Бессарабке, улице, где продаются самые дорогие цветы в Киеве, я просто обалдела: «Ну зачем, — говорю, — ты тратишь такие деньги на букет, который все равно завянет?» А он мне так спокойно отвечает: «Ну, тебе же не понравился мой подарок». Вот такой у меня Вова. Конечно, теперь я ношу этот кулон, и он стал моим любимым украшением.

А ему в этот день я подарила браслет, который сделали по моему заказу, — черный каучук, а по нему латинскими буквами из золота выложено: VOVA. Буквы расположены так, что со стороны кажется — это просто геометрический узор.

— А как Володя относится к вашей популярности?

— Когда три года назад мы начали встречаться, я не была еще такой популярной артисткой. Мой взлет в карьере происходил на его глазах. И это здорово, потому что наши жизни шли и идут параллельно: я сейчас активно занимаюсь творчеством, а Вова весь в бизнесе. Там большое семейное предприятие, агрофирма, и разобраться в делах ему помогает дядя, брат отца. Конечно, моя популярность его раздражает, как и всякого нормального мужчину.

Но это — моя работа, и Вова относится к ней с уважением. Он терпеть не может светские мероприятия, и если в редких случаях все же ходит на них со мной, то его не видно и не слышно — он прекрасно понимает, что мне надо фотографироваться вместе с Потапом, давать интервью вместе с Потапом.

— Потап — это сценический псевдоним вашего партнера Алексея Потапенко. Но вне сцены вы все же называете его по имени?

— Мне кажется, если я скажу Потапу «Леша», он просто не поймет, что я к нему обращаюсь. Его все зовут Потапом. Есть еще подпольная кличка Люсик, но это только для самых близких друзей. Когда я еще училась в школе, Потап уже выступал с группой, которая в переводе на русский язык называлась «Вход в сменной обуви».

«Потап оглядел меня с ног до головы, что мне уже не понравилось. А потом еще и спросил: «Ты, что ли, Каменских? Ну ничего себе, такая...» С Алексеем Потапенко
«Потап оглядел меня с ног до головы, что мне уже не понравилось. А потом еще и спросил: «Ты, что ли, Каменских? Ну ничего себе, такая...» С Алексеем Потапенко
Фото: Юрий Феклистов

Они были очень крутые, читали рэп, и молодежь по ним с ума сходила. Я не была такой уж ярой фанаткой Потапа, мне просто очень импонировала их музыка, клипы, нравилось, что они делают. Но, конечно, тогда и представить себе не могла, что пройдет совсем немного времени и я стану петь в дуэте с Потапом. Я ведь начинала сольную карьеру. После того как в 2004 году получила Гран-при на украинском конкурсе «Черноморские игры», подписала контракт с продюсерским центром, во главе которого стоял Руслан Минжинский. Мы и сейчас с ним работаем. Мне очень долго искали репертуар, пытались найти какую-то нишу, даже записали альбом. Но все это было неоригинально, неинтересно — поверьте, в Киеве хватает хорошеньких девочек с неплохими вокальными данными. И вот однажды я пришла к Руслану по каким-то своим делам. Стою, жду у дверей кабинета, когда он освободится, и тут Потап подходит.

Он тогда записал саундтрек к одному украинскому фильму с группой, которую курировал этот же продюсерский центр, и соответственно у них завязались какие-то дружеские отношения. Потап оглядел меня с ног до головы, что мне совсем не понравилось, а потом еще и спросил: «Это ты, что ли, Каменских? Ну ничего себе, такая…» Возмутилась я ужасно. Вот, думаю, наглый! Тут Руслан освободился, и я, еще кипя праведным гневом, зашла в кабинет. И, представьте, он мне с порога предлагает: «Есть такая идея. Не хочешь ли попробовать спеть вместе с Потапом?» Я согласилась, даже не раздумывая. Хотя в стиле R’n’B, в котором мне предлагалось петь, я на тот момент была полный ноль — для него нужны определенные вокальные навыки, но научиться всему можно, было бы желание. А дуэт на сцене — это всегда интересно, всегда есть интрига.

Здорово, одним словом! Уже после второй нашей песни «Не пара» мы стали очень популярными в Украине. Просто артисты номер один, после Верки Сердючки конечно. Не могу сказать, что у нас все сразу и легко получалось. Потапу было со мной непросто, пока я училась петь так, как хотели продюсеры. Я говорила: «Ну, Потап, потерпи, пожалуйста. Я же не виновата, что у меня не сразу получается». И он терпел, объяснял мне все, показывал. Потап старше меня, опытнее. Он лучше разбирается, что нам подходит, а что нет. Например, песня «Не пара» мне ужасно не понравилась. О чем я очень категорично и заявила: «Такое петь не буду!» А Потап сказал, что я ничего не понимаю, потому что это — хит. И оказался прав. Мы до сих пор иногда на репетициях спорим до одури, бывает, и посылаем друг друга очень далеко. Я прямо ненавижу его в этот момент — мы же по гороскопу два Тельца, кажется, вот сейчас забодаем друг друга…

Или он с кем-то поругается, поссорится, а на меня все свои эмоции выплеснет. Говорю: «Ну интересно, а при чем здесь я?» А он мне: «А на кого же мне еще-то орать?» Я отношусь к Потапу даже не как к своему партнеру, а скорее как к родственнику, что ли, как ко второй половинке. Настолько к нему уже привыкла, что любого жеста достаточно, чтобы я поняла, что он от меня хочет. Вот не вижу его несколько дней, и вроде у меня чего-то очень привычного и в то же время важного рядом нет. И он так же ко мне относится.

— Ваш дуэт очень быстро стал популярным не только в Украине, но и в России. В прошлом году в Сочи на фестиваль «Пять звезд» вы приехали никому не известными артистами, а уехали настоящими триумфаторами.

А для вас самих такой быстрый успех не удивителен?

— Для нас с Потапом прошлогодний дебют в Сочи стал переломным моментом. Время, проведенное там, можно сравнить с выходом в открытый космос. Огромная площадка, тысячи зрителей, серьезная конкуренция, в жюри сидят сплошь зубры. Я в принципе к конкурсам привычная, участвовала во многих. Наоборот, мне попеть вживую — кайф. А вот Потапу в Сочи было еще и психологически тяжело: в 26 лет он уже много чего добился в профессии, а здесь приходилось «соревноваться». Временами казалось, что мы никому не понравимся. А через час, наоборот, появлялась уверенность, что заберем Гран-при. Что так в итоге и получилось. Безусловно, это был день нашего триумфа. Но, поверьте, большим потрясением для меня стало приглашение Софии Михайловны Ротару выступить в ее юбилейном концерте в Кремле.

«Моему любимому Вове достается от меня, потому что я — язва порядочная. И мой папа, наверное, прав, когда говорит, что все бабы — дуры...»
«Моему любимому Вове достается от меня, потому что я — язва порядочная. И мой папа, наверное, прав, когда говорит, что все бабы — дуры...»
Фото: Юрий Феклистов

Это уже что-то запредельное: мы — в Кремле! Вы, москвичи, его каждый день видите, а для меня он — картинка из учебника. Просто сказка какая-то... Чего я никак не ожидала от шоу-бизнеса, так это того, что знаменитые артисты могут быть такими мягкими и пушистыми. Но убедилась в этом, когда участвовала в шоу «Две звезды». Ко мне все были очень доброжелательны. Мы вообще там существовали настолько дружно, как будто одна большая семья. Наташа Королева делилась блинчиками, которые приносила из дома, все друг друга подкалывали… Но больше всех меня поразила Пугачева. Я вам передать не могу, с какой заботой она ко мне отнеслась на этом проекте. Когда мы с Гариком последний раз вышли на сцену, я заплакала. Не потому, что мы заняли лишь пятое место, просто мне стало невыносимо грустно оттого, что этот проект закончился и в моей жизни ничего подобного уже не повторится.

Так вот Алла Борисовна меня обняла, утешала, называла «деткой». Я была очень тронута.

— Такое отношение коллег безусловно приятно, но, наверное, вашим успехам больше всех радуются родители…

— Еще бы. Они очень много в меня вложили. Особенно мама. У нее была своя программа по моему воспитанию: с 4 лет я изучала английский язык, восемь лет занималась балетом, параллельно ходила в музыкальную школу — какое-то время даже считалась одной из самых перспективных начинающих пианисток в Киеве, пела в хоре. Честно признаюсь, если бы не мамины усилия и строгое воспитание, из меня ничего не получилось бы.

Сидела бы сейчас где-нибудь с облезлым маникюром и пиво пила. Я ведь, как и многие столичные жители, ленивая. Поэтому, чтобы я что-то делала, мне требовался строгий мамин окрик. За обычные детские шалости, за плохие отметки меня никогда не наказывали. В то время как некоторых моих друзей «ставили на гречку» — это когда на полу рассыпается крупа, а ты встаешь на нее голыми коленками — или лупасили ремнем, мне все сходило с рук. Но у моей мамы, когда она сердилась, был такой взгляд, что я думала: «Уж лучше выпорола бы или на гречку поставила». Под этим взглядом у меня волосы начинали шевелиться, а руки покрывались испариной. Мама запросто могла провезти меня лицом по клавишам. Было и такое. Как-то раз мы собрались с ней на экзамен. Я нарядно одета, она сделала мне «дульку» — тугой маленький пучок, завязала красный бант и уже не кричит на меня.

Я сажусь за пианино — порепетировать еще разочек перед экзаменом — и, естественно, от волнения сбиваюсь. Тогда мама, не говоря ни слова, с силой наклоняет мою голову вниз и — блям-блям-блям — проводит лицом по клавишам. Мне обидно, больно, а плакать нельзя — как же зареванной идти на экзамен… А когда мне было лет 13, у меня появился педагог, который занимался со мной дома. Он садился рядом с инструментом и слушал, как я приготовила домашнее задание, опустив голову и прикрыв рукой лицо. Но не дай бог мне сбиться или сыграть не ту ноту, Леонид Лазаревич тут же — раз-раз — бил мне крышкой пианино по пальцам. В общем, тяжелое было детство… Мама хотела, чтобы я выросла самостоятельной девочкой. Поэтому в пять лет меня отправили во Францию по международной программе по обмену семьями.

Настя Каменских
Фото: Юрий Феклистов

Как же я плакала. Мне было так страшно уезжать к незнакомым людям в чужую страну. Там я все время безумно скучала по родителям, и к тому же с той семьей у меня не сложились отношения. Какие-то они были жадные, скучные, неласковые люди. Их трое сыновей надо мной издевались, дразнили, дергали за волосы, не давали свои игрушки. Когда, наконец, вернулась в Киев, сказала родителям: «Все, больше никогда в жизни я из дома не уеду». А мама говорит: «Попробуй еще раз, съезди в Италию. Если там не понравится, тогда все, с поездками закончим». И в 6 лет я поехала в Неаполь. Вот с этим городом у меня случилась любовь. Мне там все понравилось — город, море, еда, очень отзывчивые и доброжелательные люди. Через неделю я начала разговаривать на итальянском языке, потому что он чем-то похож на украинский. Меня очень быстро стали принимать за свою.

С кем бы ни знакомилась, никто не верил, что я из Украины. Чтобы убедить, приходилось что-либо петь или рассказывать по-русски или по-украински. Тогда у собеседника делались абсолютно круглые глаза. На протяжении 7 лет я по полгода в году жила в одной семье, называла этих людей мамой и папой. Ходила в местную школу, бегала по магазинам, помогала своей приемной маме готовить пасту — словом, там мне всегда было чем заняться. Сейчас мы общаемся с этими людьми только по телефону, и то редко, хотя очень хочется снова у них побывать.

— А в детстве вы не пытались восставать против диктата родителей?

— Никогда. Я, может, и обижалась на маму, но чувствовала ее правоту. И потом, мне самой хотелось чего-то добиться в жизни.

Когда мне было лет 15, мы с родителями решили, что заниматься пением более выгодно во всех планах — и с творческой точки зрения, и с материальной. У меня появился педагог по вокалу, и я стала активно ездить на разные конкурсы… Я свою маму очень люблю, но с папой всегда была более близка и откровенна. Для меня папа — как мама. Сейчас могу с ним обсудить все — даже самые интимные вещи. Папа всегда очень спокойный, абсолютно невозмутимый. Когда я училась в школе, он ходил на все родительские собрания. Один раз пришел, сидит, слушает, что говорят про других детей. Два часа слушал — про меня ни слова. Тогда папа говорит учительнице: «Мадам, я все прекрасно понимаю, но когда вы уже расскажете про моего ребенка?» — «А вы чей папа?»— «Насти Каменских». — «Так она же в другом классе учится».

Представляете? А домой пришел, мама его спрашивает: «Как дела?» «Нормально, — говорит, — только я в чужом классе просидел». Мама же, наоборот, эмоциональная, даже шумная. Она у нас в семье главная, вернее, папа позволяет ей так думать. Когда она уж слишком разбушуется, мы подшучиваем над ней. Я спрашиваю: «Пап, где ты вообще такую нашел?» Мама пела в хоре имени Веревки. Есть такой на Украине знаменитый народный коллектив. Мама и сейчас очень красивая женщина, а в молодости за ней ходила толпа женихов. А потом в хор пришел папа — он работал в КГБ, и его назначили концертным директором. Ну, сами понимаете, это же советское время было, а хор часто гастролировал за границей, поэтому папа должен был что-то там курировать. А он сразу влюбился в маму, но три года об их отношениях никто не знал. На людях папа называл маму только на «вы» — для конспирации.

Дело в том, что он тогда был женат, но в той семье у него не могло быть детей. А я так понимаю, что папе очень хотелось ребенка от мамы, от женщины, которую он любил. И когда родилась я, он был просто счастлив. Но поженились они, только когда мне исполнилось три года. Я прекрасно помню, как на их свадьбе ползала под огромным столом и, как всегда, баловалась. Мои родители довольно поздно встретились, но до сих пор живут в большой любви. Иногда просто поражаюсь, наблюдая за их отношениями. Как они общаются друг с другом! Все еще устраивают романтические свидания, говорят нежности, даже ревнуют... Хотя маме сейчас 52 года, а папе — 69. Мечтаю, чтобы у нас с Вовой была такая же семья. И я счастлива оттого, что могу сейчас помогать своим родителям, — все равно мне не рассчитаться с ними за все, что они для меня сделали, вы же понимаете, я говорю не только о материальных вещах.

Пятнадцатилетняя Маруся умерла через 18 дней после трагедии. Десятилетней Соне повезло. Она выжила. Сестры Владимира
Пятнадцатилетняя Маруся умерла через 18 дней после трагедии. Десятилетней Соне повезло. Она выжила. Сестры Владимира
Фото: Фото из семейного альбома

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Индийский гороскоп на апрель 2024 для всех знаков зодиака
«Середину весны одно за другим атакуют астрологические события. На каждой неделе что-нибудь да происходит. Но не стоит видеть в этом проблемы и опасаться нежелательных последствий. Воспринимайте такие дни как время изменений, возможностей и новых начал. Астрологические аспекты могут подсказать, как лучше действовать в своих интересах и достичь желаемых результатов», — говорит практикующий ведический астролог Ирина Орлова.




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог