Лев Лещенко о концертах для Политбюро и о том, можно ли шагнуть со сцены в бизнесмены

Сын кадрового военного, Лева Лещенко запел еще в детстве: в свои пять лет часто по просьбе сослуживцев отца вставал на сундук, чтобы исполнить гимн Советского Союза.
Юрий Васильев
|
13 Сентября 2013
Лев Лещенко
Лев Лещенко
Фото: Дмитрий Пленкин

Сын кадрового военного, Лева Лещенко в свои пять лет часто по просьбе сослуживцев отца вставал на сундук, чтобы спеть гимн Советского Союза, выученный по радиотрансляции. Смысла всех слов исполнитель тогда, конечно, не понимал… «Потом гимн СССР я практически не пел, — вспоминает Лев Валерьянович. — Была инструментальная версия, оркестр и хор — но не солисты. А вот гимн России, наверное, я одним из первых записал у себя в студии».

Не исключено, что теперь придется переписать на бис — или уж во всяком случае поделиться опытом с молодыми. Министр обороны Сергей Шойгу дал распоряжение Академическому ансамблю песни и пляски Российской армии им. Александрова сделать две версии гимна России. Одну для войск, другую — современную — для молодежи. Среди возможных участников проекта в первых рядах назвали Льва Лещенко.

— Когда впервые гимн России исполнили, вспомните?

— Премьера состоялась на хоккейном матче ветеранов СССР — ЧССР в Сокольниках, куда приехал Владимир Путин. Я нигде себя не позиционирую в том духе, что хочу петь гимн, дайте мне, но меня периодически приглашают. Вот на стадионе «Динамо» пел: я ведь динамовский болельщик, в юности играл за клуб в баскетбол.

Приглашают петь на закрытие футбольного сезона. Я это делаю по зову сердца — это не коммерческая история.

— Первое выступление Льва Валерьяновича Лещенко — не на сундуке, на сцене…

— …стало полным провалом. Я учился в девятом классе, и девчонки… Удивительный жизненный момент: до пятого класса я учился в Сокольниках, потом мы переехали на Войковскую, я поступил в 201-ю школу. И тут в шестом классе объединили школы для девочек и для мальчиков. Представляете себе, что за ощущения, да? Так вот девчонки услышали, как я пою. После уроков у нас были дежурства — класс убрать, порядок навести. Великолепная возможность остаться одному и немножко попеть. Акустика в школе прекрасная.

Они подбежали: «Надо спеть на школьном вечере». И спел я «У Черного моря» из репертуара Утесова.

— А где там проваливаться? Диапазон чуть больше октавы.

— Вовсе не маленький диапазон. Особенно если не вполне понимаешь, что существует такая вещь, как тональность. А я этого тогда не понимал. И взял слишком высоко. Добравшись до высоких нот, я понял, что их не возьму. Опустился на октаву ниже. И осознал, что теперь уже не возьму низкие ноты в припеве: «У Че-ерно-ого моря…» Итого разбросало меня почти на три октавы — чего ни один нормальный человек не сможет. Доскрипел первый куплет, сказал: «Извините», — и ушел со сцены.

В ГИТИС я сначала тоже провалился.

На гражданке Льву Лещенко — студенту ГИТИСа — удавались самые сложные партии (в дипломном спектакле «Оклахома»)
На гражданке Льву Лещенко — студенту ГИТИСа — удавались самые сложные партии (в дипломном спектакле «Оклахома»)
Фото: из личного архива Л.Лещенко

Тогда ребята поступали во все театральные институты сразу, и я исключением не стал. Щепкинское, Щукинское, ГИТИС… Только во ВГИК не стал поступать, не знаю почему. И самое удивительное, что в Щукинском я в тот год дошел до третьего тура. Но меня туда не тянуло. А в Щепкинском замечательный артист Виктор Коршунов послушал меня на втором туре и спросил: «Вы поете, наверное? Голос красивый, глубокий, и читаете нараспев». А читал я «Облако в штанах» Маяковского. Я говорю: «Пою и очень люблю». «Ну и зачем вам сюда? Идите пойте!» И я пошел.

После десятого класса я стал петь в самодеятельности — в двух клубах, завода «Серп и молот» и геологоразведочного института. Устроился в Большой театр в бутафорский цех. Гонял себя основательно. Тем не менее на второй год поступления в ГИТИС меня опять срезали.

Просто неорганизованность — мальчишка, шаляй-валяй.

— Что вам дал Большой театр, кроме знания сцены от рампы до колосников?

— Осознание того, что большое искусство — глубинный процесс. Я видел, как великая Ольга Лепешинская в партии Китри в «Дон Кихоте» выбегала со сцены за кулисы, совершенно задохнувшаяся, и ложилась на кушетку, глотая воздух ртом. И все это — пока шли аплодисменты. А потом, не отдышавшись толком, обратно на пуанты. И танцевала она невероятно! В опере ходил на все занятия и репетиции. Просился: «Можно пойти на выгородку?» — на сцену, расставлять ширмы, стулья. «Война и мир» Прокофьева, сцена у Элен или у Долохова — представляете, сколько предметов?

Тут чашку, сюда подсвечник. И стул бы не забыть, и не один.

— И еще из зала орет постановщик «Войны и мира» Борис Покровский…

— О как он орал! И такое характерное движение у него было — лицом в ладонь и потом носом воздух выдыхать, шумно… А Георгий Павлович Ансимов, мой будущий педагог в ГИТИСе, ставил в Большом «Повесть о настоящем человеке» того же Прокофьева. «Немцы подшибли меня… но надо идти, идти через лес», «резать, резать и никаких разговоров». Я сидел «в засаде» с Евгением Кибкало — исполнителем роли летчика Маресьева, — и мне надо было в нужный момент поставить на поворотный круг два заснеженных куста, чтобы он прополз мимо них. А в «Декабристах» Шапорина однажды понадобилось ударить в огромный барабан за сценой.

«Есть среди рабочих музыкальный человек?» — «Есть, вот он, Лева зовут». — «Так, Лева, когда будут стрелять — давай со всей силы!»

Все спектакли смотрел, если смена утренняя или ночная.

— А спорт? Баскетбола в Большом театре, кажется, не водилось.

— Зато был волейбол. И я немного поигрывал вместе с Володей Васильевым, ныне знаменитым танцовщиком, в волейбол (сетку натягивали прямо в балетном классе) и в настольный теннис. С тех пор мы с ним как-то не пересекались — не знаю, помнит ли он: ну Лева и Лева… Все меня знали, здоровались: Женя Кибкало, Саша Ведерников, Артур Эйзен, Тамара Милашкина… Я Лемешева застал, когда он пел Ленского. Самое интересное, что потом Сергей Яковлевич стал худруком студии Гостелерадио, где я работал.

Фестиваль в Сопоте покорился Льву Лещенко в 1972 году
Фестиваль в Сопоте покорился Льву Лещенко в 1972 году
Фото: из личного архива Л.Лещенко

А Георгий Ансимов — моим художественным руководителем в ГИТИСе, когда я туда все же поступил после армии. Но про Большой я ему никогда не напоминал.

Вот Борису Александровичу Покровскому напомнил. Мы были на дне рождения у Муслима Магомаева, сидели рядом. Покровский помнил меня по ГИТИСу: я был первокурсником, но играл в выпускном спектакле его курса — это был первый отечественный мюзикл «Кто ты?» Микаэла Таривердиева…

Так вот сидим с Борисом Александровичем. Заходит речь о «Войне и мире». Я не говорил, что работал, просто сказал, что помню постановку, эти грандиозные надувные колонны. Какие-то номера даже напел вполголоса — я с репетиций и спектаклей почти всю оперу запомнил, включая хоры.

Он опешил, конечно: Лева, эстрадный певец — и вдруг оперный Прокофьев наизусть! Что ж, на пятом ярусе Большого театра, с которого прослушал весь репертуар, была хорошая школа.

— После чего — другая: армия. Танковые войска.

— А хотел в ансамбль Московского военного округа — где потом, кстати, служил Вова Винокур. Перед призывом появляюсь там, прослушиваюсь. Мне говорят: «О, хороший голос, берем. Как только попадешь в часть, сразу пиши оттуда — и мы тебя заберем». Я попадаю в тамбовские лагеря, а оттуда нас — бабах! — в Группу советских войск в Германии. А оттуда кто меня будет вызывать в Москву?

И попадаю я в танковую роту. И сразу же на учения.

А это 1961 год, наши и натовские танки стоят друг напротив друга у Бранденбургских ворот. Спали с автоматами по положению № 1 месяца полтора-два, даже больше. В тот год у нас задержали демобилизацию на несколько месяцев — нельзя было отпускать обученных солдат. Все на самом деле думали, что начинается третья мировая. Можно представить, что это были за учения. Влезаешь в «тридцать четверку»…

— Вроде уже Т-55 были на вооружении, нет?

— Молодым Т-54 и Т-55 не давали. А Т-34 для того, чтобы мызгать по лесам, по полям грязь помесить, — то, что надо. Вот на дивизионных учениях — да, уже современные машины, со стабилизирующейся пушкой и прочим сервисом. Я заряжающий, болванка весит 33 килограмма, два пуда.

Лев Лещенко
Лев Лещенко
Фото: из личного архива Л.Лещенко

Выстрел шарашит так, что ушам выжить невозможно. А хуже всего, когда танковый пулемет работает: от него никакой шлемофон не спасает. К тому же начальство, зная, что я пою в хоре полковой самодеятельности, назначает меня батальонным запевалой. «Я не могу петь на морозе». — «Ты что, трам-тарарам?! А ну пой!» А самодеятельностью руководит жена командира полка. Я к ней: Ольга Сергеевна, так и так, я хочу в институт, а меня — петь на мороз. Она: «Нет вопросов. И вообще на учения больше не поедешь. В декабре смотр в штабе армии, готовиться надо».

И попадаем мы в штаб в Фюрстенберг, на смотр. Я запеваю: «Ярко горя, пылала в небе заря… что-то там Ленин ведет за собою рабочий народ…» — партийная песня, обычная. Подходят ребята из ансамбля армии: «Слушай, хороший голос. Подойди к нашему руководителю, тут как раз баритона не хватает».

Подхожу к руководителю. Он: «Что умеете?» Я: «Римский-Корсаков, «Демон» Рубинштейна… И достаю ноты — я ведь взял их с собой, рассчитывая, что попаду в ансамбль Московского округа.

«Возвращайся к себе, вызовем». Но не вызывают и не вызывают несколько месяцев. И вот сижу я в каптерке, чищу пулемет. Приходит старшина-украинец и говорит: «Лэшшэнко, подъем и на выход. Тебя в другую часть переводят». Привезли меня в Фюрстенберг, выдали новую гимнастерку и к ней портупею, повели на танцы — единственного обритого среди них, с фасонными прическами. Стою в сторонке, бьет меня колотун. Ведь что такое служба в Германии? Колючая проволока вокруг, никаких свиданий. Пройдет на плацу продавщица из чайной — и все. А тут столько девушек сразу. Размещался ансамбль в хорошем трехэтажном доме, принадлежавшем бывшему немецкому профессору-медику.

Анфилада из лестниц, озеро роскошное. А работал этот профессор в женском концлагере Равенсбрюк, где десятки тысяч заключенных погибли: он ставил на них эксперименты. И вот мне начальник ансамбля говорит: «К 23 февраля готовим песню «Бухенвальдский набат». Я слышал, как ее поет Муслим. Стал учить. И для этого попросил свозить меня в Равенсбрюк. А там музей. Вижу эти печи, ужас этот… И 23 февраля выхожу на сцену — клуб огромный, настоящий переполненный зал. Вспоминаю увиденное, и у меня горло перехватывает. А потом собираюсь и разрываю этот зал. Бисирую. Так и закрепился в ансамбле. Позже с ним почти всю Германию увидел.

— Экономика зарубежных гастролей — уже штатских советских артистов — сегодня может поразить воображение тех, кто не жил в СССР.

Мама провожает Льва в армию
Мама провожает Льва в армию
Фото: из личного архива Л.Лещенко

Вы кем были — «консерватором» или «суперменом»?

— И то и другое понемножку. Только у нас «консерваторы» — те, кто брал с собой на гастроли уйму банок с провизией, чтобы не тратиться за границей на еду, — назывались «банкометами». А вот тех, кто с той же целью набивал чемодан пакетиками с растворимыми супами, называли именно «суперменами». Допустим, в Японию наши, конечно, везли в основном супы: далеко, тяжело. Хотя сам был свидетелем, когда около гостиницы в Токио у одного из наших музыкантов рухнул чемодан и десятки консервных банок раскатились по мостовой. Долго собирали.

Завтраки были в гостинице, а обед и ужин надо было из чего-то варить.

Приспосабливались как угодно. То, что кипятильники, включенные в сеть одновременно, вырубали ток по всей гостинице, — сущая правда, поэтому выстраивали график пользования. Горячее варили в чайных кружках. Приходишь после работы, идешь по коридору — все понятно по запахам: здесь курицу готовят, отсюда супом рыбным пахнет. Кто-то между двух утюгов мог пожарить мясо — наше советское барбекю. В гостиничный телевизор надо было кидать сто иен, и он работал полтора часа. Наши же умельцы, проделав что-то несложное с монетоприемником, смотрели телик бесплатно. Японцы приходили, трясли коробку с деньгами — а там ничего. Хотя все смотрят.

Но сначала надо пройти выездную комиссию райкома. Едешь в Японию — тебя спрашивают, кто там император, какое население.

Были абсурдные вещи. Юрия Визбора раз не пустили во Францию. Он писал сценарий под условным названием «Москва — Париж», и на комиссии его зарубили. Спросили, сколько районов в Москве. Он сказал: «Не знаю, может, тридцать или тридцать один». — «Ну как не знаете, а работаете над сценарием о Москве!»

Меня не пустили в Латинскую Америку — потому что я не проработал достаточно времени на Гостелерадио, и на этом основании мне отказали в характеристике. Но в 1973—1974-м меня отправляют в Японию на сорок дней на выставку достижений социалистической Сибири. Мы работаем на выставке, а параллельно — в четырехтысячном зале «Коракуэн» концерты для японцев. Сначала два аншлага, потом все меньше, меньше, пока в зал не пришло 15 человек.

Вместе с женой Ириной Лев Лещенко прожил более трех десятков лет. Тридцатилетний юбилей семья отметила в 2008 году
Вместе с женой Ириной Лев Лещенко прожил более трех десятков лет. Тридцатилетний юбилей семья отметила в 2008 году
Фото: PhotoXpress.ru

— Суточные сколько?

— 25 долларов. Это очень много! Потом я ездил от комсомола — например, в 1980 году поддерживать нашу команду на зимней Олимпиаде в Лейк-Плэсиде. Выходило по восемь долларов на сутки. Так что 25 долларов — невероятная сумма. Но надо сэкономить, чтобы привезти и технику, и несколько отрезов кримплена для костюмов.

— И для себя, и на продажу по комиссионкам?

— Все для себя. Тогда шел процесс первичного накопления, потому что еще никто ничего не накопил. Это уже потом были смешные истории, когда, допустим, артистов запускали на базу, где хранился дефицит, и спрашивали: «Что вы хотите?» И артисты отвечали: «Мы хотим шапки, мы хотим дубленки». — «А какого размера?» — «Любого…»

Можно было возить водку, черную икру, но не больше чем пару баночек и две бутылки. Возили все — вплоть до партработников. Зато лично я сэкономил так, что из Японии привез профессиональную голосовую аппаратуру — два микрофона, две колонки и еще усилитель с ревербератором. Пять лет на ней работал — и никому не был обязан.

— Не могу понять, как вы разминулись с Леонидом Утесовым и его оркестром. Ведь он вас брал сразу после ГИТИСа.

— Брал, и безоговорочно. При этом Леонид Осипович сразу же предложил мне, свежему выпускнику ГИТИСа, 250 рублей ежемесячно — притом что в Театре оперетты, куда меня по распределению взял мастер нашего курса Георгий Павлович Ансимов, платили сто десять. На меня в оркестре Утесова уже делали программу.

Но Ансимов, к которому я пришел отпрашиваться, сказал: «После вуза надо отработать хотя бы два года. И потом: ну что такое оркестр? Ты работаешь в театре. Я тебе сейчас мусорщика Дулиттла дам из «Моей прекрасной леди», а еще вот такую роль…» Короче, к Утесову он меня не отпустил.

Но коллега Ансимова, тоже преподававшая в ГИТИСе, работала на Гостелерадио. Она знала меня, знала мой репертуар: «Лева, приходите к нам, попробуйтесь. У нас шесть оркестров, вам будет где развернуться». Я пришел на конкурс, спел оперную арию, какой-то достаточно сложный романс…

— Откуда репертуар у молодого?

— В ГИТИСе моим педагогом по вокалу был Павел Михайлович Понтрягин.

Мы не пели упражнений, никаких. Вместо этого он говорил: «Возьмите-ка легкую вещицу» — ну, скажем, «Город над вольной Невой», кантилена. Распелся? Бери романс Чайковского. Потом — арию. И каждую неделю-две мы должны были выступить и выдать по три-четыре новых номера. За первые два года я выучил порядка восьмидесяти произведений. Я пел Филиппа из «Дон Карлоса» Верди — на итальянском. Пел «Мефистофеля», оперу Арриго Бойто. А романсы Бриттена пел на английском.

Так что условия Гостелерадио — пятнадцать передач в месяц по десять минут каждая, прямой эфир — мне были по плечу. На Гостелерадио в результате я записал более четырехсот композиций. Из них шестьдесят — восемьдесят романсов спою хоть сейчас, без подготовки, о наиболее известных песнях и не говорю…

Сын кадрового офицера Валерьяна Лещенко, Лев Лещенко ни минуты не сомневался, служить или не служить...
Сын кадрового офицера Валерьяна Лещенко, Лев Лещенко ни минуты не сомневался, служить или не служить...
Фото: из личного архива Л.Лещенко

Хоть и трудно было, конечно. Первая станция, третья станция, вещание на Дальний Восток, на Западную Сибирь — все вживую, все из студии. «Романсы русских композиторов исполняет молодой артист Лев Лещенко» — первое звание я получил только в 77-м. И я пою…

Потом попадаю к Силантьеву в эстрадно-симфонический оркестр, к Борису Карамышеву, в джаз-банд к Вадиму Людвиковскому — действительно, оркестров много, работы хватает… И — к Геннадию Николаевичу Рождественскому, в Симфонический оркестр Гостелерадио СССР. С ним я пою премьеру оратории Родиона Щедрина «Ленин в сердце народном». Юбилейный год, 100-летие со дня рождения. Ответственнейшее мероприятие. Заняты Людмила Белобрагина, Люда Зыкина — и я.

— Начинающий артист. Без регалий. На крупнейшей ленинской премьере в ленинский год! По всем канонам маловероятно, если не невозможно.

— На роль красноармейца Бельмаса, стоявшего у дверей комнаты Ленина в ночь его смерти, были назначены двое — народный артист СССР Артур Эйзен и я. Но Эйзен был занят в Большом и выучить свою партию не успел. До премьеры две недели. Учу я. Партия сложнейшая. Выучить невозможно. Звоню автору, прошу встречи: «Родион Константинович, ну как я попаду в этот ля-бемоль, когда скрипки что-то другое возят?» Он: «Не важно! Ты просто веди свое, по высоте, ритму и тексту: «Вдруг выходит Мария Ильинична…» — а дальше скрипки подхватят. А ты потом: «…Бежит к телефону и в ужасе говорит: «Ленин умер!..» Недавно поздравлял Родиона Константиновича с 80-летием.

Звоню: «Здравствуйте, поздравляю, это ваш большой поклонник». — «А кто?» — «Я бывший батрак. В семнадцатом году бросил работать на кулака и вступил в ряды большевистской — и тут резко вниз — па-а-ртии». — «Лева! Ты такой знаменитый стал…» А тогда я был молодой и учил «Ленина…» с утра до вечера.

Едем в Ленинград, там премьера в концертном зале «Октябрьский». Рождественский послушал — какой-то неизвестный ему солист, из новобранцев Гостелерадио, и говорит: «Вроде бы выучил. Конечно, еще пару недель поучить бы, ну да ладно». Премьера, считайте, завтра. Первое отделение — оратория Щедрина, второе — его же «Поэтория» на стихи Андрея Вознесенского. А на следующий день я пою с оркестром Силантьева, и совершенно другой репертуар.

После чего меня стали буквально на части рвать. Тут мне Силантьев предлагает спеть «Порги и Бесс» Гершвина. Там зовут на «Осуждение Лукулла» Дессау, академический авангард. А «Ленин в сердце народном» отправляется на гастроли. И при этом я уже успел спеть «Не плачь, девчонка», «Береза, белая подруга» и много чего еще.

В общем, я понимаю, что надо уходить в сторону эстрады. К фестивалям, дававшим имена, — польский Сопот, болгарский «Золотой Орфей».

— В Сопот, как в ГИТИС, вы тоже попали не с первого раза?

— Да, я готовился к выступлению еще в 1971 году. Но в последний момент в Министерстве культуры мне сказали: «Есть мнение, что должна поехать девушка», — молдавская артистка.

Молдавией когда-то управлял Леонид Ильич Брежнев; думаю, ему просто хотели сделать приятное. Но в Сопот она поехала с той же песней, которую исполнял я, — «Баллада о красках» Фельцмана на стихи Роберта Рождественского. Фельцман меня в каком-то смысле предает, в Польшу едет девушка — и не привозит ничего. Уже потом я понял, что это, может быть, и к лучшему. «Баллада о красках» — прекрасная песня, великолепные стихи. Но она не для состязаний в эстрадном пении. Хоть я во время подготовки сделал все, в том числе заказал три аранжировки за свои деньги: надо было попробовать разное звучание. Мне сказали: «Ничего, все компенсируем, поедешь в Болгарию на «Орфея».

Перед Болгарией я выиграл Всесоюзный конкурс артистов эстрады. Очень строгое, торжественное мероприятие: ведет Борис Брунов, в жюри — Женя Кибкало, Эдик Хиль…

Первую премию решили никому не давать, а на второй ступеньке разместились «Песняры» и Лещенко. Так что в 1972 году еду на «Орфея» как победитель, иду очень хорошо — однако вмешивается какая-то интрига, и я получаю лишь третью премию. Дирижер Константин Орбелян поднимает скандал — безуспешно. Но все же я лауреат!

Возвращаюсь. Марк Фрадкин мне говорит: «На Сопот отобрали мою песню «За того парня». И я сказал, что с этой песней поедет Лева Лещенко». Тут надо пояснить, что и на «Орфей», и в Сопот из СССР не ездил никто. Один артист — туда, другой — сюда, третий — на «Братиславскую лиру»… О чем Фрадкину и напоминают. Но он в отличие от Оскара Борисовича уперся: «Или он, или никто».

Опять месяцы подготовки. Со мной работают лучшие аранжировщики Страны Советов. Володя Терлецкий, Боря Рычков, Леша Зубов. Аранжировки я делаю за свои деньги.

— Почем за каждую?

— Около ста пятидесяти рублей. Зарплата рабочего. «Жигули» первой модели стоили пять шестьсот. Моя концертная ставка на радио — девятнадцать пятьдесят, потом повысили до двадцати семи с полтиной за сольные концерты. Правда, мне за универсальность сделали оперно-камерную ставку: три базовые с надбавкой, а эстрадн?я — только две. Короче, в районе пятидесяти долларов за концерт. Чтобы нормально заработать, надо было спеть тридцать концертов в месяц. Бывало и больше…

А в Сопоте Гран-при никому не дают, но вручают две первые премии — мне и польскому артисту.

Лев Лещенко стал невольным свидетелем «побега» Леонида Брежнева от охраны в Новороссийске, куда они приехали на чествование героев Малой земли
Лев Лещенко стал невольным свидетелем «побега» Леонида Брежнева от охраны в Новороссийске, куда они приехали на чествование героев Малой земли
Фото: РИА Новости

И я закрываю Сопотский фестиваль. Пою «За того парня» — не отпускают. Бисирую — не отпускают. Дирижер стоит, не знает, что делать. Исполнили третий раз, с проигрыша. Сыграло то, что я, баритон, гвоздил высокую ноту (поет): «То, что было не со мно-о-й…» — секунд по пять. Поляки обалдели.

— Что такое идеальный кремлевский концерт?

— Это потрясающий дивертисмент из самых лучших артистов. Ведущие типа Бориса Брунова, Олега Милявского, Эмиля Радова. И в пару — Светлана Моргунова, другие знаменитые дикторы Центрального телевидения. Обязательно вдвоем: диктор и конферансье. Разговорный жанр — обязательно Гена Хазанов, Карцев и Ильченко. Кто-то из знаменитых литераторов-рассказчиков — Ираклий Андроников, к примеру.

И, конечно же, Райкин! Сгусток лучшего — как если бы ты взял пакет с клубникой, сжал его и весь сок пустил в дело.

Пошли дальше. Танцевальные номера: обязательно ансамбль Моисеева и позже — фольклорный, Дмитрия Покровского. Хор Пятницкого — огромное полотно. Классика, вокал: Кибкало, Галина Вишневская, Милашкина, Атлантов, Лена Образцова. Лучшее из Большого.

А в эстраде — непременно Муслим Магомаев, Иосиф Кобзон, Эдита Пьеха, Эдик Хиль, Тамара Миансарова. В дальнейшем стали время от времени приглашать и меня, где-то после Сопота. Ну а после того, как я спел «День Победы» в 1975-м, обязательно.

— В своей книге вы пишете: «…я контрабандой протаскиваю «День Победы» в прямой эфир на концерте ко Дню милиции».

Как получилось, что песня Давида Тухманова до того прошла в этом самом эфире только один раз и после этого была запрещена к трансляции?

— Дело в том, что к тому времени я был достаточно самостоятельным человеком. Да, работал на Гостелерадио — но в любой момент мог соскочить и уйти. В Москонцерт, в Росконцерт — куда я, собственно, много позже и перешел. Мне была нужна емкая, классная, жизнеутверждающая песня, чтобы закончить концерт к Дню милиции — ежегодный и не менее легендарный, чем все кремлевские концерты. В год 30-летия Победы такая песня могла быть только о ней. Я исполнял «День Победы» на концертах, видел, как люди плачут. Подхожу к Чермену Касаеву, музыкальному редактору Гостелерадио: «Чермен, я хочу спеть «День Победы» на День милиции». — «Ты что, с ума сошел?

Я на себя взять не могу». Иду к Чурбанову, зятю Леонида Брежнева, начальнику политуправления внутренних войск МВД СССР; он курировал подготовку к концерту. «Юрий Михайлович, вот есть такая песня. Может быть, мы ею закончим концерт? Ведь милиция принимала участие в Великой Отечественной войне. А песня — бомба!» «Давай послушаю», — говорит Чурбанов. Я спел. Он: «Потрясающе. Так в чем проблема?» — «А на ТВ не дают». — «Кто не дает?! Пой! Это наш праздник». Вырезать из живого эфира никто ничего не мог. А концерт к Дню милиции смотрела вся страна. И обалдели от «Дня Победы» — все.

— Версий запрета этой песни очень много. Изложите свою?

— Первым на ТВ ее спел Леня Сметанников на «Голубом огоньке» после 9 Мая (правда, я записал ее еще раньше на радиостанции «Юность»). Спел Леонид хорошо, правильно, но, как бы это сказать… в жабо. Доверительности не возникло, а ведь эта песня прямого действия. После «Огонька» к главе Гостелерадио Сергею Георгиевичу Лапину пришел кто-то и сказал: «Если эта отвратительная песня будет в эфире, то я положу на стол партбилет». Кто именно пришел — говорят разное. Но лишь о самых крупных мастерах. Немудрено: «День Победы» Тухманова убивал весь послевоенный репертуар о Великой Отечественной — даже самые лучшие песни. Поэтому композиторский худсовет неистовствовал: «Фокстрот, синкопы, неуважение к подвигу советских людей». А после Дня милиции «День Победы» прямой дорогой отправилась в «Песню года»: на передачу шел такой вал писем, что по-другому просто не могло быть.

— Что из Льва Лещенко любил Леонид Брежнев?

— Скорее всего, «День Победы» и любил.

Вместе с Клавдией Шульженко Лев Лещенко выступал на кремлевских концертах
Вместе с Клавдией Шульженко Лев Лещенко выступал на кремлевских концертах
Фото: РИА Новости

Я с Леонидом Ильичом мало общался — хотя, когда с группой артистов поехал с ним в Новороссийск на торжества по поводу тридцатилетия подвига Малой Земли, меня попросили спеть «это, это и это». А именно: «За того парня», «Не плачь, девчонка» и «Балладу о красках». Клавдия Шульженко пела «Записку». И я помню, как Леонид Ильич увидел ее: «Это кто? Клава?» — «Да, Леонид Ильич». — «Я же помню, как вы приезжали к нам на фронт. Удивительно, как вы держите форму — особенно как делаете поклон». И Клавдия Ивановна поклонилась — так, как умела только она.

— Это правда, что артисты жили в одной гостинице с Брежневым и его коллегами?

— Чистая правда. Гостиница называлась «Бригантина», она в Новороссийске такая одна. Брежнев жил на третьем этаже в люксе, мы — на пятом, а четвертый был свободен. Был такой казус. Нас всех поселили в одноместные номера — хотя народным, великим советским артистам давали люкс: так полагалось. Клавдия Ивановна Шульженко великой, безусловно, была. Она пришла в дирекцию «Бригантины»: «А что, для меня нет приличного номера?» Ей говорят: «Клавдия Ивановна, тут вот какая ситуация. У нас всего три люкса. В одном живет Леонид Ильич. Во втором — Медунов, первый секретарь Краснодарского крайкома КПСС. В третьем — Александров, помощник Леонида Ильича, который управляет всем мероприятием.

Скажите, какой из номеров освободить для вас — и мы тут же это сделаем». Клавдия Ивановна шутку оценила и отыграла назад.

Тогда Леонид Ильич сделал то, о чем потом много говорили: ускользнул от охраны и вышел в город. Просто так. Вечером, втихаря, с черного хода «Бригантины» — вышел и пошел гулять по набережной. Встретил бабушку: «Как живете?» — «Да ничего, спасибо. Здесь живу, здесь воевала. Знаю, что Леонид Ильич приехал, много людей тут из Москвы. Ты тоже, наверное, с ним приехал, сынок?» — «Я тоже. Какие проблемы?» — «Живу в коммуналке, хотя всю блокаду Малой Земли санитаркой была». — «Как фамилия?» Брежнев из Новороссийска уехал — бабушке дали квартиру. Все.

Та же Клавдия Шульженко подходит к Голикову, помощнику Леонида Ильича: «У меня пенсия 120 рублей…» — «Клавдия Ивановна, напишите, я передам».

Ей, единственной из артистов, дали персональную пенсию в 220 рублей. Ни одна просьба к Брежневу не оставалась незамеченной. Он очень располагал к себе, никогда не позволял хамства.

Как-то году в 76-м мы выступали на правительственной даче — в частности, я, Володя Винокур и Арутюн Акопян. Акопян показал свой знаменитый фокус: брал десятку, рвал ее, подбрасывал в воздух — и вокруг разлетались червонцы, целые! Брежнев сидит, смотрит и громко говорит: «Патоличев (министр внешней торговли СССР. — «Итоги»), вот гляди, как надо делать деньги!» Когда мы все вышли на поклон, я предложил спеть «Подмосковные вечера» и добавил, несколько обнаглев: «Только, Леонид Ильич, вы нас поддержите, а то иначе они, — обвел зал, пятнадцать—двадцать человек, руководство страны с женами, — петь не станут».

«Это точно, — сказал Брежнев. — Давайте». Спели «Вечера», как в караоке.

Отдельный случай — кремлевские концерты-банкеты. Ты поешь, а в зале — шум, «гур-гур-гур». Но Политбюро всегда сидело за столом — пятнадцать человек плюс шестнадцатый Демичев, кандидат в члены, — и внимательно слушало концерт.

И вот я пою «Притяжение Земли». И встречаюсь глазами с Сусловым. Гляжу, а вместо человека сидит какая-то стеклянная рыба. Я при виде главного идеолога СССР стушевался настолько, что забыл слова. Хотя пел эту песню раз двести. Великая музыка Тухманова, великий текст Роберта Рождественского — гимн космосу и Земле. С другой стороны, «мы — дети Галактики», правильно?

Вот и получи инопланетянина.

— С Борисом Ельциным вы тоже познакомились тогда?

— Да, в его бытность первым секретарем Свердловского обкома. Он был очень живым, продвинутым — в народ ходил гораздо чаще, чем Леонид Ильич. Он приглашал артистов в Свердловск хотя бы раз в год. Всегда звал к себе, у него накрывали стол — небольшой, скромный. Хохмили постоянно. Очень внимательный. Уже в Москве в 80-х справляли его день рождения, 1 февраля. Я вышел петь, а он сказал: «Секундочку. Сегодня у Левы день рождения, я хочу вручить», — и дарит мне массивные настольные часы. Правительственные. Ну да, мы родились в один день — только я гораздо позже. Ин?гда Наина Иосифовна на каком-нибудь приеме просила меня и Володю: «Подойдите, пожалуйста, к нему.

Сборные концерты времен СССР объединяли самых знаменитых артистов своего времени. Лев Лещенко в «Олимпийском» с Аллой Пугачевой, 1983 год
Сборные концерты времен СССР объединяли самых знаменитых артистов своего времени. Лев Лещенко в «Олимпийском» с Аллой Пугачевой, 1983 год
Фото: РИА Новости

Он не в очень хорошем настроении».

Потом я ездил в тур «Голосуй или проиграешь!» — с тем, чтобы Борис Николаевич выиграл выборы 1996 года… На эти годы пришелся переломный этап, когда надо было что-то решать. Ельцин решил, как смог. Верно ли решил, справедливо ли? Не знаю. Один умный человек сказал: «Справедливости не бывает, бывает милосердие». Ельцин поначалу был очень жестким, а после стал милосердным. Но он вывел страну из перелома, начало которому было положено, пожалуй, в августе 1991 года.

Я был в Ялте, когда арестовали Горбачева. Ко мне в семь утра прибежал друг-итальянец, постучал в дверь — я пригласил его в Крым в советский санаторий — и сказал: «Лева, мне срочно нужен билет, я должен улететь.

У вас революция, ГКЧП», — он это произнес, буква за буквой. «Что делать, Лева?» — «Пино, иди спать. Через три дня все будет нормально». Клянусь, я сказал именно так: три дня.

— Знакомьтесь: Лев Лещенко, политический аналитик. На чем основывался прогноз?

— Я просто понял, что в нашей стране никакой революции быть не может. Гражданская война — может, но, надеюсь, локально, сюжетами… Распад СССР — процесс жизненный и, к сожалению, естественный. Жалко очень. Но померла так померла.

— Владимир Путин тоже любит «День Победы»?

— Думаю, да. Он вообще достаточно спокойный человек, но любит патриотические песни.

В Сочи мы встречались с ним после хоккейного турнира для любителей. Он сыграл — нет, не «С чего начинается Родина», а «Город над вольной Невой». Профессионально сыграл, выучил. Я пел. Саша Маршал подыгрывал на гитаре. Мы потом смеялись: «Не знаем, кто пел, но аккомпанировал ему Путин». Мне кажется, он очень сердобольный и чувственный — не чувствительный, а именно чувственный человек, когда дело касается таких ситуаций, как война, голод, горячие точки. Для него, потомка блокадников, для Игоря Сечина, служившего советником в Анголе, война — не только история, но самый главный, острый и, если хотите, сентиментальный кусок жизни. Я понимаю их. Сам был в Афганистане в 80-х — несколько раз, артистом, никуда не лазил, но все равно понимаю. Как могу.

Человек в той, нашей формации — это школа и еще школа. Это завод «Тизприбор», на котором я работал. Большой театр, где я был рабочим. Армия. ГИТИС. Гостелерадио. Комсомол. Эстрада и бесконечные поездки. И такая судьба — не по конкретным пунктам, а по насыщенности событиями — была у каждого молодого человека. Правда, я еще и бизнесмен.

— А именно организатор концертов и лесопромышленник.

— Смесь удивительная, понимаю. Просто в смутное время после перестройки у меня оказались не то чтобы лишние, но деньги. И, думая о том, что с эстрады меня рано или поздно все равно попросят, я купил лесообрабатывающую фабрику в Кольчугине Владимирской области. Купил и потихоньку-потихоньку стал вкладывать в нее деньги — то, что зарабатывал голосом.

Вокруг никакого производства, все рушится. Через три года я расстался с партнерами, передал управление племяннику и его компаньону. Для того чтобы только встать на ноги, фабрике потребовалось десять лет.

— Это притом что вы обладаете не только голосом, но и лицом? И можете с их помощью получать заказы?

— В принципе! А на деле получается совсем не так. То одни проверяющие придут, то другие. То неправильно что-то оформили. Львиная доля времени уходила на то, чтобы отбиваться. Сейчас, правда, полегче. Все же меня знают, а теперь и я всех знаю. Производство большое, около пятисот человек, и собираемся расширяться: вроде пошел хороший заказ. Налогов платим по 80 миллионов в год.

Благополучно вышли в ноль. То есть уже приподнялись над ним. Пока чуть-чуть…

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
На концерте «Удачные песни» подарят морское путешествие
6 апреля в Live Арене состоится грандиозный весенний концерт «Удачные песни», на котором выступят Лев Лещенко, Николай Басков, Филипп Киркоров, Наташа Королёва, Григорий Лепс, Слава, Дима Билан, Юлия Савичева, Михаил Шуфутинский, Глюк’oZa, Вадим Казаченко, Наталия Гулькина, Ирина Забияка и группа «ЧИЛИ», Дмитрий Колдун, Татьяна Буланова, Александр Добронравов, Анна Семенович, Ольга Бузова, группа «Тутси», Сергей Рогожин, Элина, Настасья Самбурская, Родион Газманов, Миа Бойка, Руслан Алехно, Тамара Кутидзе, Анита Цой, Виктория Дайнеко, группа «Фабрика» и многие другие звезды.




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог