Иосиф Райхельгауз: что делал Стеклов в купе у Алферовой

В московском театральном мире главный режиссер театра «Школа современной пьесы» считается лучшим рассказчиком...
Светлана Вадимова
|
14 Декабря 2012
Фото: Марк Штейнбок

В московском театральном мире главный режиссер театра «Школа современной пьесы» Иосиф Райхельгауз считается чуть ли не лучшим рассказчиком. Столько забавных историй про знаменитых актеров — Валентина Гафта, Олега Табакова, Ирину Алферову и многих-многих других — не знает, наверное, никто…

— Иосиф Леонидович, совсем молодым вас взяли в «Современник» штатным режиссером-постановщиком. Редкостная удача!

«Волчек говорила: «От Гафта можно ожидать чего угодно! Я сама его побаиваюсь». На вечере поэзии «Стихия». 2008 г.
«Волчек говорила: «От Гафта можно ожидать чего угодно! Я сама его побаиваюсь». На вечере поэзии «Стихия». 2008 г.
Фото: ИТАР-ТАСС
«Табаков, Волчек казались мне тогда стариками». 1973 г.
«Табаков, Волчек казались мне тогда стариками». 1973 г.
Фото: РИА «НОВОСТИ»

Что испытали, войдя за кулисы этого знакового театра: восторг, трепет, робость?

— Ну что вы! Я, 25-летний мальчишка, не имевший еще даже диплома, был настолько самоуверен, что пришел спасать «Современник». Мол, сейчас научу вас ставить актуальные спектакли! Они же все — Волчек, Гафт, Табаков — казались мне стариками. Это сейчас полное ощущение, что все мы ровесники. Короче говоря, Галина Борисовна предложила мне приступить к работе над спектаклем по повести Константина Симонова «Двадцать дней без войны (Из записок Лопатина)», а для начала написать инсценировку. Я это сделал, получил одобрение Константина Михайловича и пришел в театр на читку — по уставу «Современника» пьеса только тогда могла войти в репертуар, если ее одобрило большинство членов труппы.

«А чой-то ты во фраке?» — один из самых популярных спектаклей театра «Школа современной пьесы».
«А чой-то ты во фраке?» — один из самых популярных спектаклей театра «Школа современной пьесы».
Фото: ИТАР-ТАСС
С Александром Ширвиндтом на вручении премии «Хрустальная Турандот». 2012 г.
С Александром Ширвиндтом на вручении премии «Хрустальная Турандот». 2012 г.
Фото: PHOTOXPRESS.RU

Читал я в торжественной обстановке при большом количестве народа. Все присутствующие пьесу одобрили. За исключением одного человека — Гафта. Он начал эмоционально, страстно доказывать, что спектакль будет дико скучным и не привлечет ни одного зрителя. Услышав его блистательное, полное артистизма выступление, я был восхищен. И принял решение: главную роль — Лопатина — будет играть только он! Волчек, узнав об этом, сказала: «Это чистое безумие, от Гафта можно ожидать чего угодно! Я сама его побаиваюсь». Но я все же от своей затеи не отказался и стал Гафта уламывать. И так красочно расписывал свои задумки, что он в конце концов сдался, хотя и с большим неудовольствием… Из ГИТИСа я вынес правило, о котором нам рассказывала Мария Осиповна Кнебель: режиссер артисту роль поручает. Поэтому я, вчерашний школяр, ничтоже сумняшеся подписывал: «Галине Волчек поручается роль старой актрисы.

Иосиф Райхельгауз»; «Олегу Далю поручается…», «Олегу Табакову поручается…» Аналогичный экземпляр вручил и Валентину Иосифовичу. Прочитав мое «поручение», Гафт особо внятно, четко, с нажимом выговаривая слова, попросил дать ему мой личный экземпляр — с режиссерскими пометками и рисунками. Я отдал. И на титульном листе, рядом с названием пьесы, Гафт размашисто написал: «Райхельгаузу. К вам от Лопатина записка: не подходите к Гафту близко!..»

На репетициях Гафт периодически взрывался, и его возмущенные нападки и обвинения летели на всех, но в первую очередь на меня: «Да это же невозможно! Полная хрень! Бред! Где тебя учили?! В ГИТИСе?!! Чему вас вообще там учат?!!» С той же страстностью на следующий день восклицал: «Старик!

Это гениально! Йоська, ты — гений, только так и надо играть!» Но в целом в процессе работы у нас с этим удивительным, незаурядным человеком сложились замечательные отношения, я очень его полюбил. И горжусь тем, что первым издал его эпиграммы — в газете «Молодежь Эстонии». И в предисловии к ним написал: «Что написать вам, Гафт? Ведь сами вы очень многих описали… Но в этой книжечке, увы, слегка описаны и вы…»

— У вас такая трудновыговариваемая фамилия. Почему вы, как многие, ее не поменяли — для упрощения жизни?

— А потому, что я ею горжусь. В свое время мой дед — Мейер Ханонович — был председателем знаменитого и процветающего в Одесской области колхоза.

Ирина Алферова в спектакле «Чайка». 2004 г.
Ирина Алферова в спектакле «Чайка». 2004 г.
Фото: РИА «НОВОСТИ»

Еврейского колхоза имени Иванова. Мой отец с этой фамилией прошел всю войну, дошел до Берлина и оставил автограф на Рейхстаге. Я нашел его роспись, сфотографировал на память. Он был механиком-водителем танка, мотоциклистом-разведчиком. Как рассказывали друзья-однополчане папы, человеком он слыл немыслимой храбрости и смелости. Ни перед кем не прогибался, не лицемерил, все всегда говорил напрямую. Воевал отчаянно, фантастически дерзко. У него даже прозвище было — Ленька-Бандит. Закончил войну кавалером двух орденов Славы, награжден множеством медалей. Поскольку на мотоцикле ездил виртуозно, был направлен участвовать в организованных между союзническими войсками соревнованиях по мотогонкам. И выиграл их. Причем весьма эффектно. Изловчился, проносясь во время гонок к финишу, прямо перед трибуной, на которой стояли Жуков и другие военачальники, не сбавляя хода машины, встать на ноги и отдать честь.

За эту блистательную победу Жуков лично подарил отцу именной мотоцикл с серебряной табличкой, на которой было выгравировано: «Победителю соревнований…» И папа был отпущен на несколько дней в отпуск домой. Прибыв в Одессу, он тут же мотоцикл этот продал и на вырученные деньги купил родителям корову и стог сена. А табличку оставил на память… С мамой они из одной деревни, поженились сразу после войны, когда папа вернулся с фронта, а мама — из эвакуации, и прожили душа в душу 55 лет. Хотя она по характеру совершенно другой человек — нежная, тактичная, по природе своей интеллигентная, с редким даром тонкой иронии как по отношению к себе, так и к окружающему миру, с удивительным чувством юмора.

И это поразительно, если принять во внимание то, что ей пришлось пережить. В эвакуацию их колхоз отправили в октябре 41-го. 15-летняя мама и ее младшая сестра уехали вместе с родителями. Добраться успели до Армавира. Там, на станции, началась бомбежка. Дед мой вытащил дочерей из эшелона, уволок их в какое-то укрытие подальше от состава и накрыл собой. Но, увидев, что в бабушку, которая попыталась спрятаться под поезд, попал осколок, побежал к ней. Когда бомбардировщики улетели, девочки пошли искать своих родителей, подбегая к каждому лежащему на земле. Наконец нашли: их мама лежала с рассеченной головой и оторванными ногами, а рядом, обняв ее рукой, лежал мертвый отец. Потом выяснилось, что погиб он не от осколка и не от пули. Он умер от разрыва сердца… В отличие от мамы, увлекшей меня книгами и театром, папа приучал к работе руками.

Когда в 14 лет я пришел к выводу, что в школе учиться не хочу, он не возражал. Просто привел меня на свою автобазу № 4, оформил электрогазосварщиком, а документы мои сдал в вечернюю школу. И если на сегодняшний день последние сведения в моей трудовой книжке информируют о присвоении мне звания народного артиста России и профессора, то первая запись гласит: основная профессия — электрогазосварщик. По-моему, это здорово. Отец был прав. Он хотел, чтобы я узнал настоящую жизнь. И я, сваривая железяки в положении лежа, под палящим солнцем, на плавящемся асфальте, познавал ее. А что было неясно, мне должным образом разъясняли коллеги-шоферы, причем всего в нескольких словах. Коротко и ясно.

«Как меня занесло в сторону театра? Сам удивляюсь...»
«Как меня занесло в сторону театра? Сам удивляюсь...»
Фото: Марк Штейнбок

— Как же вас оттуда занесло в сторону театра?

— Сам удивляюсь, но, очевидно, сыграло все-таки свою роль мамино влияние. Поскольку поступать я отправился в Харьковский театральный институт, из которого, правда, через неделю был отчислен с формулировкой: «Профессиональная непригодность». Настоящая причина, как потом выяснилось, крылась далеко от творческих разногласий. Тогдашний министр культуры Украины Бабийчук (про него шутили: Украину постигли две трагедии — Бабий Яр и Бабий Чук) был страшно возмущен тем, что на курс не был зачислен ни один украинец и русский, и посему велел набор отменить… Затем я поступил в Ленинградский театральный институт, откуда меня тоже выгнали, и тоже за профнепригодность. Узнав о такой катастрофе, мама прилетела в Питер меня поддержать и забрать домой.

Она была очень расстроена, плакала. Я умолил ее, несмотря на провал, разрешить мне остаться в Ленинграде. Подумав, мама согласилась. В противоположность папе, который кричал: «Выгнали из института?! Позор! Хватит дурацких экспериментов — марш на автобазу!..» Уговорить его было непросто, но все-таки нам удалось. И я остался в Северной столице. До сих пор убежден: только благодаря этому я смог состояться в профессии и в жизни… Потом в моем движении к творческим горизонтам было еще несколько промежуточных вузов и наконец окончательный — ГИТИС. Учась там на последнем курсе, я поставил в Театре Советской Армии спектакль «И не сказал ни единого слова». Именно благодаря этому спектаклю Галина Волчек и Олег Табаков и пригласили меня в «Современник».

Начав работать, я поселился в общежитии театра на Манежной улице. Там царило негласное правило: тот, кто остался совсем на мели по части денег, мог взять нужное количество пустых бутылок из огромного шкафа и сдать их. Для этой цели они туда и складывались. Наступил такой период и у меня. Зарплаты 125 рублей мне явно не хватало. В момент, когда я уже наполнил портфель стеклотарой, раздался телефонный звонок. Звонивший представился и сказал, что хочет поговорить со мной по поручению Симонова. Его слова прозвучали музыкой, ласкающей слух: «Константин Михайлович оформил госзаказ, и Министерство культуры купило пьесу «Из записок Лопатина». А поскольку ее на основе симоновской повести писали именно вы, можете получить причитающийся гонорар». О сумме я даже не спросил, мне сгодилась бы любая копеечка. Помчался по указанному адресу и получил на руки…

Со старшей дочерью Марией
Со старшей дочерью Марией
Фото: Марк Штейнбок

четыре тысячи рублей! И еще совет: открыть счет в сберкассе, куда мне будут перечисляться авторские проценты. Правда, потом, когда мои инсценировки шли не только по Советскому Союзу, но и по всем соцстранам, мне за это никто не платил, но это уже другая история. А тогда я от потрясения чуть не лишился рассудка… Помню, брел по Арбату, прижимая к себе портфель, заглядывал в каждую витрину и, сам себе не веря, осознавал: я могу купить все! Безумно захотелось попробовать французский коньяк  — а он стоил бешеных денег, 25 рублей. Но я никак не мог решиться вскрыть запечатанную пачку денег. И тогда я пошел на почту — в то самое отделение, где периодически получал скромные денежные переводы от мамы с папой. И на этот раз сам перевел им три с половиной тысячи рублей. После чего радостно вернулся в гастроном, купил коньяк и всяких деликатесов образца 1974 года и отправился устраивать пир в общежитии.

— В те годы вы вряд ли позволяли себе даже мечтать о создании собственного театра?

— Отчего же?

Пару лет спустя мы с группой молодых режиссеров и драматургов, среди которых были Толя Васильев, Витя Славкин, Людмила Петрушевская, как раз-таки решили открыть свой театр. Мы сумели даже найти учредителя — Союз писателей СССР, который, как ни удивительно, нашу идею поддержал: дескать задумка правильная, нужно воспитывать творческую молодежь. Нашим руководителем стал Алексей Николаевич Арбузов. Применив небывалую изобретательность, мы ухитрились даже «пробить» помещение под наш театр — расположенную в полуподвале на Мытной улице районную библиотеку.

Но денег на ее реконструкцию не было. И разумеется, в те времена не существовало никаких возможностей взять кредит. Мы решили скинуться из собственных средств, а потом обратиться за помощью к поддержавшим нас советским писателям. Составили свой список: Васильев А. — 12 рублей, Славкин В. — 7 рублей 50 копеек, Петрушевская Л. — 10 рублей, Райхельгауз И. — 10 рублей… и отправились с протянутой рукой к более обеспеченным живым классикам, маститым корифеям пера: Шатрову, Штейну, Розову, Рощину, Симонову… Все они с энтузиазмом воспринимали нашу идею, однако, как только речь заходила о конкретных материальных вложениях, интересовались, кто уже заплатил и сколько, и, выяснив, что пока никто и нисколько, под разными предлогами от взносов уклонялись. Мы пожаловались Арбузову.

Он сказал: «Ладно, так и быть, научу вас». Взглянув на нашу ведомость, расхохотался. Отсмеявшись, велел: «Впишите туда: Арбузов и рядом, после черточки, поставьте сумму: 1000 рублей». Мы потеряли дар речи. А когда обрели, начали на все лады благодарить Мастера. Еще бы, таких сумасшедших денег хватило бы на создание нескольких театров! Но Алексей Николаевич прервал наши излияния: «Нет-нет, ребята, вы меня не так поняли. Таких денег я на вашу затею не дам. Вот возьмите сотню, а распишусь я в вашем финансовом документе напротив тысячи. После чего езжайте к Розову и к остальным, снова попросите денег, и как только они начнут интересоваться «сколько», показывайте им этот документ…» Так мы и поступили. Признаюсь: действовало безотказно. Узнав, какую сумму пожертвовал Арбузов, классики уважительно качали головами и тут же доставали деньги, смущенно оправдываясь, что так много, как Алексей Николаевич, они дать не смогут, но рублей двести-триста…

С мамой Фаиной Иосифовной и сестрой Ольгой
С мамой Фаиной Иосифовной и сестрой Ольгой
Фото: Марк Штейнбок

И, представьте, наш театр-студия на Мытной начал функционировать, что было невероятно.

— «Школу современной пьесы» пробивали таким же хитроумным способом?

— Нет, тут другой сюжет. В 88-м году я летел на какое-то мероприятие в Киргизию. Вместе со мной в самолете оказалась моя давняя знакомая по ГИТИСу Марина Дружинина, занимавшая в то время крупный пост в Министерстве культуры. Во время полета разговорились, и я сказал ей: «А давайте создадим с вами новый театр». И она вдруг согласилась: «Действительно, пора вам возглавить солидный московский театр». И по возвращении в Москву мы с ней стали искать под него здание.

Объездили десятки, и больше всего нам понравилось то, где в результате и обосновался наш театр. До революции там был знаменитый ресторан «Эрмитаж» — излюбленное место отдыха московской интеллигенции. Он слыл своеобразным культурным центром. В нем любили бывать Толстой, Достоевский, Чехов. Там пел Шаляпин, музицировали Римский-Корсаков, Чайковский. Там же проходили знаменитые «танеевские обеды», чествовали Тургенева, а Горький устраивал для артистов МХАТа банкет в честь премьеры «На дне…». В советское время здание принадлежало издательству «Высшая школа». Я пришел к его руководителю и сказал, что являюсь режиссером театра «Современник», хотел бы открыть свой театр и попросил разрешения выделить нам помещение под репетиции и актовый зал под спектакли.

Он ответил: «У издательства грядет юбилей — 50 лет. Мы хотим отпраздновать, но денег у нас нет. Вот если вы договоритесь с какими-нибудь артистами, чтобы они нам бесплатно сыграли концерт, то и мы вам посодействуем… — А на прощание добавил: — И больше всего хотелось бы увидеть Евстигнеева». Тогда только вышел фильм «Собачье сердце», и Евгений Александрович в очередной раз был на гребне популярности. Я сказал: «Попробую» — и занялся организацией мероприятия. Скажу честно — концерт получился уникальнейший. На сцене выступали все, кого я знал: Гурченко, Гафт, Ахеджакова, Полищук, Неелова, Кобзон… И всех их уговорить не составило труда. Но главное — нужно было добиться согласия Евстигнеева, а он принципиально никогда не выступал на эстраде. Зная об этом, я сказал: «Прошу вас только выйти на сцену. Вы просто постоите — молча, вам не придется произнести ни одного слова». — «Как это возможно?!» — не понял он.

С младшей дочерью Сашей. Марсель, 2010 г.
С младшей дочерью Сашей. Марсель, 2010 г.
Фото: Фото из личного архива Иосифа Райхельгауза

«Не думайте об этом, просто появитесь, а все остальное я беру на себя…» Когда все знаменитости выступили, я вышел на сцену и сказал: «Мы знаем, что вы очень любите Евгения Евстигнеева… — Грянули аплодисменты. — Но сегодня он для вас выступать не будет, потому что никогда не принимает участия в концертах. — В зале — недовольный шум. — Зато Евгений Александрович много снимается в кино. Однако киноактеры лишены возможности выйти на поклоны к публике. И вот сегодня вам предоставляется уникальный случай — поприветствовать народного артиста…» На сцену со смущенной улыбкой вышел Евстигнеев, и зал взорвался овациями… После этого вечера нам в издательстве была выделена комнатка, и мы с Альбертом Филозовым и Любой Полищук, которые на тот момент оказались безработными, начали репетировать спектакль «Пришел мужчина к женщине».

Который, собственно, и дал жизнь театру «Школа современной пьесы», собравшему на своей сцене множество уникальных, выдающихся артистов.

— Над которыми вы — знаменитый собиратель театральных курьезов — так любите подсмеиваться...

— А как можно существовать в театре без юмора? Тем более что артисты бесконечно подкидывают сюжеты для анекдотических историй. Вот, допустим, едем мы на гастроли в Нижний Новгород с «Чайкой». Пятеро артистов собрались в одном купе — сидели, болтали, попивали коньячок. Вскоре женщины — Ирина Алферова и Людмила Семеняка, — пожелав всем спокойной ночи, компанию покинули.

Заметив, что они задержались в коридоре, беседуя с проводницей, Володя Стеклов — известный хохмач и любитель розыгрышей — мигом устремился в их купе и взобрался на багажную полку. Он хотел как-то разыграть партнерш по сцене, но в ожидании их возвращения задремал. Вернувшись к себе, артистки выключили свет и легли спать. Что делал в это время Стеклов, никому не известно, но через четверть часа появилась Людмила в шелковой пижаме и взволнованно сказала: «У нас там кто-то есть». Актеры с воодушевлением начали ее успокаивать: «Да что вы, вам померещилось! Не волнуйтесь, ложитесь спать!» Им со своей полки стала вторить Алферова, причем довольно раздраженно. «Что за ерунда, кто там может быть?! Давайте уже спать, в конце концов!» Через некоторое время Люда снова вышла из своего купе: «Нет, там явно кто-то есть.

Оно шевелится, я слышу чье-то дыхание. Может, это мыши?» Артисты пошли смотреть. Заглянули на багажную полку и, «не заметив» коллегу, сказали: «Там пусто, повода для паники нет. Это коньяк на вас так подействовал. Спите спокойно». Гнев Иры Алферовой в это время все нарастал: «Да закончится когда-нибудь этот бедлам или нет?!» Пару минут спустя Людмила снова заглянула к мужчинам. Попросила налить ей коньяка, залпом выпила и бесстрастно произнесла: «Вы можете считать меня психопаткой, но там все-таки кто-то есть». И ушла к себе. А окончательно разбуженная Ирина, наоборот, вышла и стала жаловаться: «Да она совсем спятила. Мышей каких-то выдумала. Мыши в поезде — чушь несусветная! Пить надо меньше!» Посетовав еще немного, она тоже отправилась в свое купе. А через минуту тишину вагона взорвал ее истошный вопль. Все пассажиры, включая проводницу, бросились в купе.

«Невозможно существовать в театре без юмора. Артисты бесконечно подкидывают сюжеты для анекдотических историй»
«Невозможно существовать в театре без юмора. Артисты бесконечно подкидывают сюжеты для анекдотических историй»
Фото: Марк Штейнбок

И застали такую сцену: Семеняка безмятежно спала, а Алферова, сидя напротив, рыдала, и ее утешал Стеклов, слезший наконец со своей багажной полки: «Ирочка, умоляю, успокойся. Ну не волнуйся, ну ничего же страшного не произошло. Ну, выпей коньячку, и все будет хорошо…» А по всему купе виднелись следы крови. Как потом выяснилось, сползая из своего укрытия головой вниз, Володя поранился — рассек бровь. И именно в этот момент Ира Алферова включила свет…

Или вот другой случай вспомнился. Мы были на гастролях в Томске. Поехала вся труппа. Принимали нас сибиряки очень радушно, в свободное время организовывали всевозможные экскурсии, устраивали приемы. В один из вечеров пригласили в стриптиз-бар на ночное шоу. Возражений ни у кого не было.

Единственное, что смущало — присутствие среди нас старейшины — глубокоуважаемого артиста Михаила Андреевича Глузского. Тревожила его реакция на такое приглашение. Но, неожиданно для всех, он охотно согласился. Во время представления мы все, сидя за столиком, трепались, вяло наблюдая за движениями танцовщиц, — надо сказать, ничего ошеломляющего там не происходило. И только один Михаил Андреевич не участвовал в разговоре — не отрываясь, он смотрел на стриптизерш. Наконец, одна из красоток, изгибаясь с кошачьей грацией, подошла к знаменитому артисту вплотную, с соблазнительной улыбкой наклонилась и… И народный артист СССР задал ей вопрос: «Деточка, а мама знает, чем ты здесь занимаешься?..»

— Иосиф Леонидович, а вы довольны тем, как сложилась ваша жизнь, как вы сориентировали ее?

— Вот недавний эпизод, как раз по поводу жизненного ориентирования. Как-то приехав в Одессу, я зашел в книжный магазин на Дерибасовской. Обратил там внимание на прекрасно изданную объемную книгу «Знаменитые одесситы». Полюбопытствовал и начал неспешно просматривать страницы. Бабель, Катаев, Жванецкий, Левитин… Через некоторое время продавщица с характерной интонацией поинтересовалась: «Ну и что вы там так долго ищете? Вас там все равно нет!» На всякий случай я заглянул в раздел с буквой «Р» и, обнаружив там статью под названием «Райхельгауз», гордо продемонстрировал ее продавщице. Грозно-недовольную гримасу на лице мадам мгновенно сменила радушно-ласковая улыбка, и она нежно проворковала: «Так это ж совсем другая ориентация!..» (С улыбкой.) Меня моя «ориентация» вполне устраивает, мне грех жаловаться.

Занимаюсь любимым делом: открыл театр, поставил сотню спектаклей в нашей стране и за рубежом, работал для телевидения, преподаю в отечественных и зарубежных университетах, пишу инсценировки и книги... И в личной жизни сориентировался правильно. У нас с Мариной (Марина Хазова — артистка театра «Современник». — Прим. ред.) две замечательные дочки. Младшая, Саша, окончив филфак МГУ, сделала вдруг странный зигзаг и пошла работать главным администратором театра «Школа драматического искусства». Но это ее выбор, и я его уважаю. А старшая дочка, Маша, — театральный художник, лауреат множества премий. И мне теперь приходится записываться в очередь, чтобы дочь нашла время сделать сценографию и к моим спектаклям. Так что мне есть чем гордиться и чему радоваться… Во всем этом есть только один минус — неумолимо бегущее время.

Знаете, в Доме актера на всех мероприятиях всегда существовало негласное правило — рассаживать гостей в соответствии с их статусом. Чем именитее и популярнее — тем ближе к сцене. И перемещения по рядам зрительного зала свидетельствовали о карьерном росте того или иного артиста: от студенческой галерки — к первым рядам. Однажды на одном из вечеров в первом ряду оказались Олег Табаков и Александр Ширвиндт. Олег Павлович, усаживаясь в кресло, не скрывал удовлетворения. Заметив это, Александр Анатольевич обронил: «Олег, а чему ты радуешься? Следующий ряд — уже на Ваганьково…» С возрастом это осознаешь все отчетливее… Когда Табаков получил звание заслуженного артиста, ему было 35 лет. Я, 23-летний, в компании Кости Райкина, Валеры Фокина, Марины Нееловой, Юры Богатырева, Гарика Леонтьева пришел его поздравлять.

«Табаков говорил: «Лет через двадцать вы станете народными артистами. Но тогда это радовать вас не будет. Потому что вы будете ностальгировать по теперешнему восхитительно легкому времени безответственной юности…»
«Табаков говорил: «Лет через двадцать вы станете народными артистами. Но тогда это радовать вас не будет. Потому что вы будете ностальгировать по теперешнему восхитительно легкому времени безответственной юности…»
Фото: Марк Штейнбок

Он, в те годы уже популярнейший артист, директор «Современника», казался нам аксакалом. Мы с почтением и восторгом ловили каждое его слово, а он, помнится, сказал: «Уверен: лет через 20 вы все станете народными артистами. Но, увы, тогда это радовать вас не будет. Потому что вы будете ностальгировать по теперешнему восхитительно легкому, вольготному времени вашей безответственной юности…» Сколько же раз потом я вспоминал эти слова! И с каждым годом все больше убеждался в том, насколько точно сбылось это пророчество.

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Прогноз на неделю 18 — 24 марта по дате рождения
«Энергия предстоящей недели считается довольно опасной и вызывает нежелательные последствия. По количеству неблагоприятных дней, которых на следующей неделе подавляющее большинство, можно предположить, что наступают непростые времена», — говорит практикующий ведический астролог Ирина Орлова.




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог