Елена Малышева: «Стань моей женой» Игорь не говорил»

«Когда мы с этим «прекрасным парнем» поженились, Игорь рассказал мне историю того визита ко мне».
Татьяна Зайцева
|
31 Января 2011
С сыновьями Василием и Юрием. Место съемки — жилой комплекс «Новые Вешки»
С сыновьями Василием и Юрием. Место съемки — жилой комплекс «Новые Вешки»
Фото: Марк Штейнбок

«Первым делом я позвонила маме и сказала: «Спасибо тебе, родная, за то, что в свое время запретила мне поступать так, как я считала нужным. Сегодня тем своим запретом ты спасла меня от смерти. В буквальном смысле слова. Только благодаря этому я сейчас жива…» — вспоминает руководитель и ведущая программ Первого канала «Здоровье» и «Жить здорово!», преподаватель медицинского вуза, доктор наук, профессор Елена Малышева.

— Это случилось лет пять назад.

«Мои родители — врачи. Невероятные люди». Василий Иосифович Шабунин и Галина Александровна Морозова. 1958 г.
«Мои родители — врачи. Невероятные люди». Василий Иосифович Шабунин и Галина Александровна Морозова. 1958 г.
Фото: Фото из семейного альбома

Обычный рабочий день, снимаем программу. Во время перерыва захожу в свой кабинет. Занимаюсь там текущими вопросами, отвечаю на звонки, между делом приняла витамины. Через пару минут почувствовала на губах сильное пощипывание. Первая же мысль: «Отек Квинке!» — а это тяжелейшая аллергическая реакция, которая может закончиться удушьем и смертью. Бегу в туалетную комнату, быстро смываю грим, смотрю в зеркало на свое отражение и прихожу в ужас: за 30 секунд я полностью преобразилась: лицо раздулось, стало багрового цвета, руки отекли... Скорее всего аллергия на какой-то краситель в витаминах, но думать об этом нет времени. Ясно одно: срочно надо в больницу. Одновременно отдаю себе отчет в том, что «Скорую помощь» вызывать глупо — пока будет ехать, я могу погибнуть, в таких случаях счет идет на минуты.

Соображаю все это уже на бегу. В коридоре «Останкино» замечаю своего гримера. Кидаюсь к нему: «Гера, ты с машиной?» — «Да», — говорит. «Бежим, никуда не заходя!..» Несемся вдвоем к парковке, мигом забираемся в салон, и Гера буквально срывается с места. Звоню брату (Алексей Шабунин — доктор наук, профессор, заслуженный врач России, заместитель главного врача Боткинской больницы. — Прим. ред.): «Леша, у меня отек Квинке, куда ехать?» Он называет корпус. Вбегаю туда. Врач приемного отделения задумчиво прикидывает: «Какую же дозу гормонов вам вводить?» Не раздумывая отвечаю: «Высшую». И, наконец, выдыхаю с облегчением: «Фу-у, все-таки успела…» Оказавшись в кровати — с капельницей, уже после введения гормонов, — первым делом звоню маме и говорю: «Спасибо тебе, родная, за то, что в свое время запретила мне поступать в МГУ на факультет журналистики.

«С сестрой у меня разница в возрасте пять лет, а с братом — тридцать минут. Но он для меня всегда был старшим братом». Лена, Марина и Алеша. 1966 г.
«С сестрой у меня разница в возрасте пять лет, а с братом — тридцать минут. Но он для меня всегда был старшим братом». Лена, Марина и Алеша. 1966 г.
Фото: Фото из семейного альбома

Сегодня тем своим запретом ты спасла меня от смерти. Я сейчас жива и уже практически здорова только потому, что по профессии — врач…» И это истинная правда. Будь я даже самым прославленным журналистом, что сделала бы в той ситуации? Вызвала бы «скорую», которая наверняка опоздала бы с помощью. А тут я точно знала, как надо поступать, и у меня на все про все — от момента начала отека до введения гормонов — ушло максимум минут двадцать. И все благодаря маминой мудрости…

Школу я окончила с медалью, и, по сути, поступать мне можно было куда угодно. Остановила я свой выбор на журналистике. Но мама категорически сказала «Нет!». И внятно пояснила свой запрет: «В твоих руках должно быть настоящее дело.

И это дело — медицина. Самая достойная профессия. Вот станешь врачом, а дальше делай что угодно: хочешь — лечи, хочешь — учи, хочешь — пиши…» И когда я начала учиться в Кемеровском медицинском институте, поняла, насколько она была права. Образование оказалось захватывающим и таким полезным! Люди же в массе своей беспомощны, когда речь идет о них самих. Ну кто может толком объяснить, почему у человека учащается дыхание, меняется ритм сердца, расширяются зрачки или почему мы плачем, когда режем лук?.. А врачи знают точно. Это же потрясающе! Искренне говорю: мне невероятно повезло в том, что я стала врачом… Когда мой младший сын решил идти в юристы, я ему сказала: «Вася, мы, медики, учим законы природы, которые никто не может отменить. Ты же будешь заниматься законами, которые пишутся людьми — с ошибками, с огрехами, и меняют их тоже люди.

Нужен ли тебе такой путь?» Но Вася сказал: «Нужен» — и поклялся, что в своей работе будет защищать несчастных. Тогда я скрепя сердце согласилась.

— У вас приверженность к медицине, наверное, генетическая, вы же, кажется, из семьи медиков?

— Да, мои родители — врачи, жили они в Воронеже. Там и встретились. Мама — дочь начальника отдела кадров Ильюшинского авиационного завода. Рафинированная девушка из рафинированной семьи, старшая из четырех детей. Жили в кирпичном доме, в большой квартире, имели даже собственную машину. А папа, наоборот, из совсем простой семьи. Из района Монастырка со старыми деревянными домами, тоже, кстати, один из четырех детей.

«Воспитывали меня в абсолютном осознании того, что женщина должна служить своей семье и своему мужу. По сути, замуж меня можно было выдавать за любого — я любого любила бы и почитала»
«Воспитывали меня в абсолютном осознании того, что женщина должна служить своей семье и своему мужу. По сути, замуж меня можно было выдавать за любого — я любого любила бы и почитала»
Фото: Марк Штейнбок

Мама мечтала быть врачом и, будучи во всем отличницей, сама подготовилась и поступила в мединститут, став лучшей ученицей курса. Папа был на три года старше и учился в ветеринарном институте. Встречались они в общих компаниях. Мама своего будущего мужа, яркого, остроумного, безумно популярного среди женщин, всерьез не воспринимала. Он — весельчак, балагур, душа любой компании. Она — этакая строгая красавица с тонкой талией, очень умная, неприступная и серьезная. Папа долгое время боялся к ней даже приблизиться. Но каким-то образом все-таки влюбил ее в себя. Настолько, что, когда маме сообщили о присутствии Васи Шабунина на катке с какой-то симпатичной девушкой, она, не умеющая кататься на коньках, натянула чужие и, еле передвигаясь, держась за забор, доплелась все-таки до места, где и стала наводить порядок в своей личной жизни.

(Улыбаясь.) После чего незамедлительно вышла за папу замуж. В результате на свет появилась моя старшая сестра (сейчас Марина — врач-невропатолог, возглавляет медико-социальную экспертизу в Туапсе. — Прим. ред.). Папу после окончания вуза распределили работать в село. А у мамы было свободное распределение, и она решила поехать в Кемерово, где молодым специалистам обещали давать квартиры. Вскоре туда приехал и папа и тоже поступил в мединститут. А через некоторое время родились мы с братом. Если разница в возрасте с сестрой у меня пять лет, то с братом — тридцать минут. Но я ему как-то сказала: «Между нами разница лет десять, не меньше. В твою пользу». Правда, так и есть. Он как был для меня старшим братом, так им и остался.

Разумеется, как и все дети, мы постоянно ссорились, дрались — и с братом, и с сестрой. Настоящие битвы были. И всякий раз мама нам говорила: «Вы можете обидеться друг на друга, сказать даже самые неприятные слова, но потом обязательно должны друг друга простить, потому что вы — самые близкие». И мы до сих пор с братом и сестрой — как одно целое… Родители нас безмерно любили, много занимались нами, всячески развивали и образовывали. Но и требовали с нас много, вольностей не допускалось. Например, я была солисткой хора, который выступал на всевозможных праздниках и торжественных мероприятиях. И в дни выступлений всех участников хора освобождали от занятий. Но меня мама каждый раз будила в семь утра и отправляла в школу. Я возмущалась: «Как ты можешь, никто же не идет, почему я должна?!» На что она говорила: «Потому что у тебя свой путь.

Ты обязана учиться». Понимаете, нас целенаправленно приучали к труду. Когда мы с Лешей окончили седьмой класс, мама усадила нас перед собой и сообщила: «Вы должны пойти работать». Я спросила: «Вам что, денег не хватает?» Она ответила: «При чем тут деньги? Работают даже дети миллионеров». Мы говорим: «Но ведь никто из наших сверстников на работу не ходит». И мама сказала: «А у вас другая судьба. Не равняйтесь на других, не будьте как все. И еще, запомните главное: никогда не ставьте себе планок. Никаких преград — вы можете все!» После чего мы с братом как миленькие пошлепали на работу. И с той поры каждый год в летние каникулы работали в детской больнице. Леша — дворником, а я — буфетчицей-санитаркой. В отделении, где лежали детишки в возрасте до года — я носила им еду из кухни, кормила их, умывала, подмывала, укачивала, полы мыла в палатах.

«Когда в итоге судьба свела меня с моим мужем, я в течение месяца после свадьбы вскакивала среди ночи в ужасе — из-за того, что во сне видела себя замужем за кем-то другим»
«Когда в итоге судьба свела меня с моим мужем, я в течение месяца после свадьбы вскакивала среди ночи в ужасе — из-за того, что во сне видела себя замужем за кем-то другим»
Фото: Фото из семейного альбома

Зарабатывали мы по 40 рублей в месяц и все до копеечки отдавали родителям… А много лет спустя тот же принцип воспитания мы с мужем применили и к нашим детям. Оба наших сына в подростковом возрасте трудились в разных сферах. Старший, Юрий, после седьмого класса работал санитаром в больнице у Леонида Михайловича Рошаля. Мыл туалеты в приемном отделении, полы, стены — все как положено. А на первую зарплату купил торт и цветы немолодым санитаркам. Когда же, став постарше, Юра в чем-то провинился, мы с мужем велели ему пойти работать дворником. И он пошел — в наш же двор. Когда в первый Юрашин трудовой день я провожала его на работу, видела, в каком шоке был наш дворник, вручавший сыну метлу, несмотря на то что с его руководством я заранее обо всем договорилась. Но еще больше были шокированы обитатели нашего подъезда.

Ничего. Хотя конечно же я Юрашку страшно жалела. Он выходил из дома в пять утра и перед выходом говорил: «Мама, дай мне большой полиэтиленовый пакет для крупного мусора». Сердце мое сжималось.

— Елена Васильевна, а сын не говорил: «Не пойду я в дворники, хватит дурака валять!»?

— Даже не представляю, чтобы такое было возможно. У нас в семье мнение родителей для детей очень весомо. К тому же позиция моего мужа в подобных вопросах — железобетонная.

— А многие считают, что на детей давить нельзя, их мнение надо учитывать, чтобы дать возможность самоопределиться.

— Если бы наши дети самоопределялись, то старший целыми днями лежал бы на диване и безостановочно смотрел телевизор, а младший вообще неизвестно что делал бы.

Вместо этого они сейчас очень успешно учатся. Юрий заканчивает московский мединститут, а до этого окончил университет в Америке. А Василий одновременно получает два юридических образования — очное в американском университете и заочное в Москве… Мой муж часто говорит, что я должна написать короткий манифест о воспитании детей. Я готова, и он будет состоять всего из трех пунктов: родители должны научить детей ставить самые высокие цели, приучить трудиться и дать лучшее образование из того, которое семья может себе позволить. Именно так воспитывали нас. Главным образом воспитанием занималась мама. Хотя она, как и папа, очень много работала. Мама заведовала детским инфекционным отделением, а это — реанимация.

Как блестящего педиатра ее вызывали в больницу и днем, и по ночам. А папа — вначале он работал главным врачом туберкулезной клиники, а потом много лет был главврачом крупнейшего района в Кемерове — впрямую в воспитательном процессе не участвовал, но влиял на нас очень интересно. Например, брату с детства было внушено, что он обязан быть настоящим мужчиной, должен уметь защитить, помочь, все организовать… А нам, девочкам, внушалось, что самое главное в жизни — это женская гордость и девичья честь. Воистину, как девочку, меня воспитывали в величайшей строгости. Скажем, я и помыслить не могла о том, чтобы остаться у кого-то ночевать. Помню, в школе дружила с одним мальчиком, и как-то он пригласил меня к себе домой. Я засобиралась, и вдруг около меня возник папа с вопросом: «В качестве кого ты туда пойдешь?»

С ужасом я поняла, что мое качество мне неизвестно. И не пошла, так как папа сообщил мне, что для похода в гости к молодому человеку нужно быть его невестой, иначе в его дом — ни ногой... Разумеется, ни о каком окрашивании ресниц или губ речь в моем отрочестве вообще не шла. Однажды, учась в восьмом классе, я накрутила бигуди и легла спать, накрывшись одеялом с головой. Никогда не забуду, как среди ночи они были с меня сняты мамой, которая пригласила папу, чтобы устроить разборку на тему: что это за грехопадение?! (С улыбкой.) Мне многое было запрещено. Когда я впервые влюбилась, мне на глаза попалось такое стихотворение: «У реки рябина вянет, тихая и строгая, кто пройдет — пройдет, не глянет, а проходят многие. Я не знаю — то наветы или злая ябеда, но никто с багряных веток не срывает ягоды. И стоит она, качаясь, под вечерней зорькою, и такая молодая, и такая горькая».

Я прочитала и подумала: «Это точно про меня». Ничего-то мне нельзя делать, и никто никогда не узнает о том, какая я чудесная. Даже расплакалась от безысходности. Потом показала стихи папе, и он сказал, это полная ерунда и в свое время правильные люди оценят все мои достоинства. Папа души во мне не чаял, и, хотя я красавицей явно не была — такая толстоватая честная пионерка, в очках, — он считал меня необыкновенно красивой и вообще самой прекрасной на свете. Но при этом воспитывал в абсолютном осознании того, что женщина должна служить своей семье и своему мужу. По сути, замуж меня можно было выдавать за любого — я любого любила бы и почитала. Поэтому, когда в итоге судьба свела меня с моим мужем, я в течение месяца после свадьбы вскакивала среди ночи в ужасе — из-за того, что во сне видела себя замужем за кем-то другим.

И, обнаруживая рядом Игоря, каждый раз будила его и нежно шептала: «Игоречек, какое же это счастье, что я стала твоей женой!..» Но, между прочим, то, что я выросла в такой абсолютно домостроевской семье, как ни странно, до сих пор дает мне в жизни точку опоры. Хотя понимать это я стала с годами, а тогда… Все мои ухажеры должны были пройти «госприемку» папы. Как-то, уже учась в аспирантуре, я была влюблена в молодого человека. Этот аспирант казался мне верхом совершенства, и я познакомила с ним папу, который после встречи сказал: «Надеюсь, духу его не будет рядом с тобой!» Я тогда ужасно расстроилась. А сейчас убеждена: папа был прав на тысячу процентов… Когда друзья моих сыновей жалуются на своих родителей, я говорю им: «Поверьте мне, родители правы. Просто поверьте...»

Безусловно, мы с родителями не жили идеально — и ссорились, и обижались друг на друга... У нас семья далеко не тихая, наоборот, мы все громкоголосые — со страстями, с шумными выяснениями отношений, с немедленным примирением. И все наши многочисленные родственники такие же. А вот муж мой — единственный ребенок в семье, причем папа его из детского дома, поэтому у него в отличие от меня очень мало родных. И еще Игорь отличается от всех нас своей необыкновенной выдержанностью. (С улыбкой.) Он вообще не разговаривает. То есть говорить, конечно, умеет, но делает это очень редко. Зато веско. К счастью, к моему характеру и к моей родне муж относится очень терпимо. Несмотря на то что у нас типично итальянская семья. Но мы все обожаем друг друга… Помню, восстанавливая мир в семье, я написала папе: «Ах, папа, папа, папа, мы в ссоре вновь с тобой — характеры плохие даны нам злой судьбой...»

А он обнял меня и сказал: «Доченька, я люблю вас больше жизни». Он действительно в нас души не чаял. (Сдержав навернувшиеся слезы.) Простите, я сейчас могу расплакаться, потому что два года назад папа ушел из жизни. Мне его очень не хватает…

Папа очень тяжело болел, последние пять лет страдал болезнью Альцгеймера (медленно прогрессирующее заболевание мозга, характеризующееся нарушением памяти и на поздних стадиях — нарушениями мышления, речи и восприятия. — Прим. ред.), в связи с чем дезориентировался в пространстве. Однажды папа потерялся. Заболевание его тогда только начиналось, он был еще абсолютно сохранным человеком, то есть прекрасно говорил, как будто бы все понимал…

«Однажды в метро Игорь вдруг сказал мне: «Я хочу, чтобы ты стала матерью двух моих сыновей!»
«Однажды в метро Игорь вдруг сказал мне: «Я хочу, чтобы ты стала матерью двух моих сыновей!»
Фото: Марк Штейнбок

Первого февраля 2005 года родители куда-то ехали вместе. В метро, прежде чем войти в вагон, папа галантно пропустил всех дам впереди себя, а сам войти не успел. Двери закрылись, мама уехала в поезде. Вернувшись на станцию, обнаружила, что папы нигде нет. Звонит мне, в ужасе рассказывает о случившемся. Время — 15.30… Много часов подряд мы с братом и близкими друзьями искали папу, объезжали все станции метро, спрашивали дежурных, продавцов... Его не было нигде. Больше всего я боялась, что папу обидят, разденут и он просто замерзнет на улице... В полном отчаянии позвонила Константину Львовичу Эрнсту. О чем просить, не знала. Просто сказала, что потерялся папа и что я даже не знаю, зачем звоню. «Срочно приезжайте в «Останкино» и идите к Кириллу Клейменову (заместитель генерального директора, руководитель дирекции информационных программ. — Прим. ред.), а потом в студию «Доброго утра», — ответил он.

И произнес эти слова так спокойно, строго и одновременно настолько по-доброму, что мне показалось, он, как Бог, единственный знает, что мне сейчас надо делать. А Кирилл просто поставил меня перед камерой: «Расскажи кратко, как узнать папу». И в ночном выпуске «Новостей» показали этот сюжет. После первого сообщения раздалось очень много звонков. Люди рассказывали, что видели человека, по описаниям похожего на папу. Примерно стал вырисовываться маршрут — очевидно, сев в следующий поезд, папа доехал до конечной остановки, где пересел в автобус и уехал в направлении Троицка… Ночью я пришла на запись утренней программы к Кате Стриженовой, чтобы повторить свое обращение. Едва начала рассказывать о своей ситуации, Катя вдруг как закричит: «Ой, Лена, подожди!

Твой папа нашелся!!!» — ей прямо в наушник сообщили... До сих пор не представляю, как отблагодарить наших ребят за все, что они тогда для меня сделали. Знаю только, что у меня есть семья не только дома, но и на телевидении. И все они — и Константин Эрнст, и Кирилл Клейменов, и Олег Вольнов (заместитель генерального директора по общественно-политическому вещанию. — Прим. ред.), и Леша Пиманов (ведущий программы «Человек и закон» и продюсер программ «Здоровье» и «Жить здорово!». — Прим. ред.) — не просто мои близкие люди. Они — каменная стена, которая защитит от всего. Не верьте тем, кто говорит, что телевидение — это террариум. Неправда! У нас помогают всем. Помню, как Олег принес мне деньги для одной из наших ведущих, чтобы помочь ее заболевшему сыну. Когда на Первом канале кто-то серьезно хворает, Константин Львович и Кирилл звонят лично и предлагают помощь.

А Леша Пиманов сейчас перечисляет свою зарплату больным детям...

Полностью узнать, как развивались события с моим папой, мы не смогли, потому что сам он восстановить все в памяти так и не сумел. Но по крупицам собралась такая информация. Из автобуса папа где-то вышел. На пожилого растерянного человека обратили внимание милиционеры в дежурной машине. На вопрос: «Где вы живете?» — он сказал: «В Кемерово». Сообразив, что у него проблемы с памятью, ребята попросили папу показать какие-нибудь документы. Их не было, зато в кармане нашлась записка с адресом и телефоном, специально оставленная мамой. Ей позвонили... Когда мы приехали домой, я села рядом с папой, обняла его и заплакала.

А он говорит: «Доченька, а что ты плачешь, у тебя что-то случилось?..» — «Нет, папочка мой любимый, все хорошо…» Знаете, что для меня очень важно? Мы искали папу почти 12 часов — в февральские морозы. Но нашли не замерзшего, не обворованного. Мы с мамой до сих пор уверены, что кто-то обогрел его, напоил чаем. Вот только кто, не знаем. И наша история свидетельствует о том, что добрых и порядочных людей в тысячу раз больше, чем дурных... В конце жизни папа сильно сдал — ничего не мог самостоятельно сделать, не умел уже адекватно складывать предложения. Но, знаете, каждый раз, когда я обнимала его, он меня целовал в макушку, как в детстве — видимо, на каком-то подсознательном уровне у него осталось прежнее ощущение нашей неразрывной с ним связи и безмерной любви друг к другу… — Елена Васильевна, а как при описанном вами строгом домостроевском воспитании вы выбирали себе мужа — самостоятельно или по назначению родителей?

— С Игорем мы вместе учились в аспирантуре в Москве.

Не были ни друзьями, ни приятелями, просто виделись по работе. Однажды, отправившись на новогодние каникулы в Кемерово, я там вдруг совершенно случайно встретила его на улице. Оказывается, он приехал туда по каким-то своим делам. Ну, увидели мы друг друга, поздоровались. Будучи девочкой из приличной семьи, я сказала: «Если будет время, заходи в гости», подразумевая, что скорее всего он воспримет это приглашение как дань вежливости и у него — тоже приличного человека — времени на это не найдется. Но он сказал: «Хорошо. А когда?»

Я подумала: «Боже, какая невоспитанность!» — и вымолвила: «Когда захочешь», — окончательно давая понять, что при таких абстрактных приглашениях люди в гости не идут. Но он вдруг спрашивает: «А сегодня можно, часов в пять?» Я обомлела — это вообще уже какой-то кошмар! Но не станешь же теперь отказывать. Говорю: «Ну хорошо, приходи». Дома сообщила маме: «К нам придет мой знакомый аспирант». Мама приготовила ужин и, когда Игорь пришел, так ласково его встретила, окружила такой заботой… Пока мама накрывала на стол, я, как воспитанный человек, должна была гостя как-то развлечь. Ну а как развлекают юношей девушки из такой семьи, как моя? Разумеется, показывают фотоальбомы по искусству. Благо эти роскошные фолианты всегда лежали у нас на журнальном столике, демонстрируя интеллектуальное благополучие хозяев дома.

Так что я взяла первый лежавший сверху альбом и сказала: «Хочешь посмотреть репродукции?» Он коротко ответил: «Хочу». Мы сели рядом, я раскрыла альбом, а это оказались скульптуры Родена — «Поцелуй», «Ева», «Мимолетная любовь»... В общем, совсем эротичная тема, одни страсти. Я тут же альбом закрыла, думаю: «Что же мне с ним делать?» А Игорь молчит. Поразмыслив, я предложила ему посмотреть, как в темноте горят флуоресцентные елочные игрушки. Он молча согласился. Я погасила свет, мы немного полюбовались сверкающей красотой. А он все молчит и молчит, просто пытка какая-то! И тут наконец-то мама сказала: «Ребята, идите ужинать!» Я выдохнула: «Слава тебе, Господи!» Мы поужинали, побеседовали о чем-то уже все вместе, и, когда Игорь собрался уходить, мой папа — а он тогда был главным врачом крупного района в Кемерове — вдруг сказал: «Игорек, я сейчас вызову дежурную машину, и тебя отвезут, куда скажешь.

Не стесняйся, ты же мне как сын». Когда гость наконец-то ушел, я возмутилась: «Это какое-то безобразие — пришел человек, с которым мы просто вместе учимся. С чего это вы устраиваете тут приемы, расшаркиваетесь перед ним?!» И папа говорит: «Ты в людях вообще не разбираешься. А я сразу увидел — прекрасный парень…» Когда мы с этим «прекрасным парнем» поженились, Игорь рассказал мне историю того визита ко мне так, как она увиделась ему. «Я, — говорит, — прихожу с намерением пообщаться. Вместо этого ты открываешь альбом и показываешь скульптуры в эротических позах. Разглядывая их, я думаю: «Кажется, намекает на то, что надо целоваться». После этого ты уже откровенно гасишь свет, задумчиво глядя на елку, и я, окончательно поняв намек, начинаю потихоньку к тебе приближаться…

«Когда Юра в чем-то провинился, мы с мужем велели ему пойти работать дворником — к нам же во двор. Дворник, вручавший метлу моему сыну, был в шоке. Соседи были шокированы еще больше...»
«Когда Юра в чем-то провинился, мы с мужем велели ему пойти работать дворником — к нам же во двор. Дворник, вручавший метлу моему сыну, был в шоке. Соседи были шокированы еще больше...»
Фото: Марк Штейнбок

А уж когда твой папа сказал: «Ты мне как сын», вывод был очевиден: «Все, надо на ней жениться…»

— А как Игорь Юрьевич делал вам предложение?

— Таких слов, как «я тебя люблю, стань моей женой», он не говорил и на колени не вставал. Просто однажды, когда я входила в вагон поезда на станции «Маяковская», Игорь мне вдогонку вдруг сказал: «Я хочу, чтобы ты стала матерью двух моих сыновей!» Я оглянулась, и… двери закрылись. По дороге стала осмысливать информацию. Прикидывала, почему же Игорь один, что случилось с его женой? Разволновалась. На следующий день сказала: «Я согласна быть матерью двух твоих сыновей, только расскажи всю правду про свою жену». Он опешил: «Но у меня нет жены». — «А дети от кого?» — «Какие?» — «Те двое сыновей, которым мать нужна».

(Смеясь.) Надо было видеть в тот момент глаза Игоря… На свадьбе моя мама произнесла про Игоря такую хвалебную речь, что я даже чуть-чуть обиделась. Главный пафос тоста сводился к тому, что моим родителям несказанно повезло: в нашей семье появился такой необыкновенный, такой талантливый и такой перспективный человек, которым можно и нужно гордиться. Я даже сказала маме тихо: «Я, между прочим, школу с золотой медалью окончила и институт с красным дипломом, а получается, что на фоне моего мужа меня уже просто ни во что не ставят...» (Улыбаясь.) Но это все не всерьез. Игорь действительно был просто красавец, умница и по-настоящему стоящий парень. Мало того, что он оказался обеспеченным человеком, поскольку каждое лето работал в стройотрядах, где зарабатывал приличные деньги, но он был еще и талантливейшим ученым, проводившим совершенно уникальные научные эксперименты.

Теперь мой муж уже профессор с мировым именем — молекулярный биолог и патофизиолог… Сначала мы с Игорем жили нелегально в общежитии Горного института и были абсолютно счастливы. Там же родили обоих детей, которых очень хотели. С самого начала мы мечтали не просто о совместном проживании, а о полной семье.

— С малышами справлялись с помощью няни?

— Какая няня, о чем вы говорите?! Няня появилась у нас, когда младшему исполнилось почти пять лет, и эта чудесная женщина до сих пор рядом с нами. А рождались дети, оба раза немедленно приезжала мама и первое время жила с нами, помогая во всем.

Представьте, мы вечером сообщали ей о новорожденном, и с утра она оказывалась под окнами роддома. Вообще непонятно, как успевала и на работе договориться, и собраться, и долететь. И, кстати, точно так же бывало, когда дети рождались у Марины и у Леши. Всякий раз наша мама ухитрялась организовать свою жизнь так, чтобы в нужный момент прийти к нам на помощь. Необыкновенная женщина. Она у нас и мама великая, и учитель непревзойденный, а уж бабушка — просто величайшая на земле. Дружит со всеми своими шестерыми внуками: у каждого из нас по двое детей, причем у меня и сестры по два сына, а у брата — две дочки… Когда у меня родился первый ребенок, я не работала, а писала диссертацию. Организовала все по времени идеально. Дела расписывала по часам и все успевала — завтраки, обеды, ужины готовила, ребенка и мужа кормила, со стиркой и глажкой пеленок-распашонок разбиралась, гимнастику, массаж сынишке делала, на прогулки с ним ходила и еще изыскивала по три-четыре часа в день для своей научной работы.

В результате ребенок рос нормально, а я со временем сумела защититься.

— А обиды: «Почему это я все должна делать одна, а ты мне не помогаешь, я тоже имею право на отдых!» — не было?

— Мне непонятны женщины, которые из этого делают проблему. По-моему, они просто неумные, вот и все. (С хитрой улыбкой.) А я всегда была чертовски умна, ну в этом смысле уж точно. Мне было очевидно: если у меня муж блестящий ученый, незачем доставать его домашними хлопотами. Не надо делать из него плотника, электрика и сантехника, поскольку есть люди, специально обученные этим профессиям.

Хотя на самом деле у Игоря прекрасные руки — все что угодно может отремонтировать… Первые 15 лет я на мужа вообще не раздражалась. Ни на что. Если меня и задевала какая-то мелочь, почему-то всегда говорила себе: «Наверное, я что-то не поняла, Игорь не может быть не прав, он такой хороший, необыкновенный человек». И он мне потом много раз говорил, что это совершенно обезоруживающая манера поведения… Очень тяжелый для меня период наступил в 2000 году, когда Игорь на два года уехал работать в Америку. Я привыкла к тому, что мы все делаем вместе. Каждая поездка в магазин — совместная, каждое решение — согласованное. Помню, когда у меня в машине оказались спущены колеса, я звонила мужу в Штаты, чтобы спросить, где в машине лежит насос.

И такой чувствовала себя одинокой и несчастной — не передать словами. Даже плакала... Потом мы с детьми стали ездить к Игорю на лето, по три месяца там жили. Помню, решали: может, стоит насовсем уехать в США, — но от идеи отказались. Муж говорил: «У меня есть чувство родины, не смогу я постоянно жить в другой стране…» Видимо, по сути своей мы очень русские. И сыновья наши Россию просто обожают. Особенно Москву. Но с ними-то все понятно. В Америке жизнь у юношества очень строгая. Скажем, до 21 года они не имеют права вечерами пойти в ресторан. И для нас, родителей, это большое счастье. Когда мы их отправляли в Америку, крестились: слава тебе, Господи! Потому что в Москве молодым людям доступно все — клубы, рестораны и любые злачные места. Тут такая свобода, которая американцам и не снится… — Елена Васильевна, а как в вашу жизнь вошло телевидение?

— Неожиданно.

Через десять месяцев после рождения Юраши я вышла на работу — сначала была врачом-терапевтом в городской больнице, затем перешла во Второй мединститут на кафедру терапии. Когда забеременела Васей, ушла в декретный отпуск. Вот младший сын, можно сказать, и выпихнул меня на ТВ. Все началось с того, что он очень тяжело заболел. В десять месяцев у Васяни после ОРЗ случилась так называемая кишечная инвагинация, а по-простому — заворот кишок. Это жуткая вещь. Пришлось оперировать. Какой же страх я пережила! Только одна картинка в памяти всплывает: в тамбуре санпропускника Морозовской больницы мне отдают красный комбинезончик сына, я беру его, и… ноги вдруг становятся ватными, перестают держать, и я просто опускаюсь на пол.

Подняться не могу. Так и сижу в абсолютно тупом отчаянии… Слава Богу, спасли. Через две недели мы выписались. Это был 91-й год, в магазинах пустота, на прилавках — только пергаментная бумага и аджика, за хлебом вставали в очередь с утра. Понаблюдав за этим, Игорь сказал: «Леночка, детей надо спасать, уезжай с ними к родителям, в Кемерово». И я поехала к папе с мамой. Муж оказался прав — тут мы точно не справились бы. Вася ведь еще долго тяжело болел: уже там, в Кемерове, снова попал в реанимацию — на этот раз с тяжелейшей кишечной инфекцией. Но теперь меня с ним тоже положили — конечно же такое могли устроить только мои родители… Когда сын наконец оклемался, я пошла работать в мединститут на кафедру внутренних болезней. В выходной заехала в местный телецентр встретиться с моим давним другом и соучеником Костей Крикниным, который вел одну из телепрограмм.

«Давным-давно мой друг написал мне такой стишок: «Не рискуя прослыть деревенщиной, стал я жертвой издержек прогресса, я увлекся публичною женщиной, а на деле она — мать Тереза». Я была поражена, насколько точно он уловил мою суть»
«Давным-давно мой друг написал мне такой стишок: «Не рискуя прослыть деревенщиной, стал я жертвой издержек прогресса, я увлекся публичною женщиной, а на деле она — мать Тереза». Я была поражена, насколько точно он уловил мою суть»
Фото: Марк Штейнбок

При встрече сказала: «Что это у вас бесконечно забастовки показывают — то шахтеры бастуют, то врачи? Ну шахтеры — ладно, это понятно, но врачи-то — это же позитивная профессия! Покажите же про медиков хоть что-то позитивное». И он вдруг говорит: «А ты сама можешь сделать такую передачу?» В то время для меня это был вопрос из разряда «А вы можете слетать в космос?». Тем не менее я бодро сказала: «Конечно». И он говорит: «Пошли». Идем с ним куда-то, по дороге продолжаем общаться, расспрашиваем друг друга о житье-бытье, наконец входим в какую-то комнату, и он сообщает находящейся там женщине: «Это Лена Малышева, она будет делать позитивную программу о врачах». Так, будто я 150 лет занимаюсь телепрограммами на медицинскую тему и теперь, наконец, мой путь дошел до кемеровского ТВ.

Его собеседница говорит: «Через неделю у нас прямой двухчасовой эфир, посвященный социальным вопросам. Пятнадцать минут медицины сможете подготовить?» Отступать некуда, и я отвечаю: «Смогу». Думаю, если бы меня попросили станцевать партию Жизели, я точно так же согласилась бы. Не зря мама внедряла мне в голову: не ставить планки!.. И я пригласила на прямой эфир трех медицинских светил — меня же все знали как дочку знаменитых в городе врачей. Когда мы на программе про все поговорили, за минуту до финала я произнесла фразу: «Вынуждена вас прервать, потому что до конца эфира осталась ровно одна минута!» И в этот момент мне стало понятно: я — небожитель… На следующий день меня вызвала к себе главный режиссер кемеровского ТВ и предложила делать медицинскую программу.

И я стала вести «Рецепт». Начала прилично зарабатывать. После того как купила Юрашке прибалтийскую дубленку, почувствовала себя богатейшей дамой, практически олигархической. И когда полгода спустя за нами приехал муж, сказала: «Игоречек, давай останемся жить в Кемерове, тут так чудесно. И тебе найдется работа — в мединституте есть лаборатория, куда тебя с удовольствием возьмут». Он посмотрел на меня как на буйнопомешанную: «Леночка, надо возвращаться в Москву. Если останешься здесь, потом никогда себе этого не простишь…» Я вынуждена была согласиться. Но ехала в столицу, чувствуя себя уже звездой из звезд и решая только один вопрос: на каком же канале буду работать?.. (Улыбаясь.) Изумительное тогда было время — все как-то очень легко находили себе на телевидении место... Я начинала работать на втором телеканале, теперь это канал «Россия», в 1997 году я стала ведущей возрожденной программы «Здоровье» на Первом.

Это было настоящее чудо.

— В качестве телеведущей вы производите впечатление этакого ангела, сошедшего с небес, — милейшая, добрейшая, ласковая, заботливая, ну просто мать Тереза. Всех так и окутываете своей нежностью. Интересно, это ваш эфирный имидж или во внетелевизионной жизни вы такая же, как говорится, мягкая и пушистая — всеобщая защитница, сопереживающая каждому заболевшему, готовая всем помочь?

— Давным-давно мой друг, художник Игорь Макаров, написал мне такой стишок: «Не рискуя прослыть деревенщиной, стал я жертвой издержек прогресса, я увлекся публичною женщиной, а на деле она — мать Тереза».

Я была поражена, насколько точно он уловил мою суть. Я имею в виду, что по отношению к людям, попавшим в беду, которые к нам обращаются, конечно же я прежде всего врач, готовый прийти на помощь. Но дело в том, что и мать Тереза хороша была для нуждающихся в помощи, а с теми, кто вместе с ней работал в монашеском ордене, она была очень строга. Поэтому в нашем «монашеском ордене», состоящем из тех, кто делает две телепрограммы, дисциплина — так же как и в монастыре — наижесточайшая. Я жесткая и требовательная. (С улыбкой.) У меня невыносимый характер, не представляю, как его терпят те, кто со мной работает… Другое дело, что все коллеги знают: мои замечания носят исключительно рабочий характер. Понимаете, в нашем деле очень много личной ответственности, ведь мы занимаемся не какими-то абстрактными вопросами, а проблемами жизни и здоровья людей.

И здесь противопоказано быть безграмотным человеком так же, как нельзя лгать и не сдерживать данное слово. Для меня интересы тех, кому нужна медицинская помощь, всегда на первом месте. И больше всего мне хотелось бы, чтобы наши зрители, научившись жить здорОво, смогли бы всей душой ощутить, что на самом деле жить здОрово!

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Хочу похудеть, но заедаю стресс
Как справиться с лишним весом, когда все идет наперекосяк



Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог