Борис Клюев: «Любовь случилась неожиданно»

«В детстве мои способности к лицедейству никак не проявлялись, я мечтал стать моряком».
Варвара Богданова
|
12 Апреля 2010
Фото: Елена Сухова

Материал был готов к публикации, когда в прессе появились сообщения, что у Бориса Клюева серьезные проблемы со здоровьем. На мрачные краски журналисты не скупились, писали, что актер очень плох, лежит в больнице, ему предстоит срочная операция. Мы позвонили Борису Владимировичу домой, чтобы поговорить с его супругой, и неожиданно услышали бодрый голос самого Клюева: «Перефразируя Марка Твена, скажу, что слухи о моем нездоровье несколько преувеличены!»

— Борис Владимирович, вы заставили поволноваться многих ваших поклонников.

«Папы не стало, когда мне было четыре года»
«Папы не стало, когда мне было четыре года»
Фото: Фото из семейного альбома

Насколько обоснованными были наши переживания?

— Надо просто поменьше обращать внимание на подобные газетные публикации. Люди таким образом зарабатывают деньги, а мне даже друзья звонили из-за границы. Волновались, действительно ли я так плох. Просто прихватило немного, бывает… Но спектакли в Малом театре я по-прежнему играю, на телевидении продолжаются съемки телесериала «Воронины» с моим участием.

— Сыграв более 130 ролей в кино, в том числе утонченного графа Рошфора в фильме «Д’Артаньян и три мушкетера», коварного агента ЦРУ Трианона в «ТАСС уполномочен заявить...», респектабельного Майкрофта Холмса в «Приключениях Шерлока Холмса и доктора Ватсона», вы согласились на участие в этом сериале, где ваш герой расхаживает в семейных трусах…

— (Улыбаясь.) Николай Петрович Воронин — образ собирательный.

Складывался он и склеивался из воспоминаний детства — похожих персонажей я встречал во дворе моего дома, а в чем-то это и мои родные дядьки… Поскольку наш сериал — аналог американского, то иногда переводчики что-нибудь такое «запендюрят» сложноподчиненными предложениями, диву даешься. Я говорю: «Ребята, не способен Воронин так выражаться, он же прост как огурец. Может, именно этим и симпатичен многим». Честно говоря, никак не ожидал такой зрительской реакции.

Мама Валентина Семеновна. 1957 г.
Мама Валентина Семеновна. 1957 г.
Фото: Фото из семейного альбома

Не так давно в Щепкинском училище, где я преподаю, у моих студентов был дипломный спектакль. И ко мне подходили разные люди, говорили приятные слова по поводу этой роли. А дети — те просто накинулись: «Борис Владимирович, вы — супер! Вы — лучший, «зе бест»!» Мне казалось, что «Воронины» — сериал семейный, но уж никак не детский. А ведь я сниматься там не очень хотел. По условиям контракта, актеров отбирали американцы, и кастинги шли очень долго. Меня утвердили сразу, но в течение полутора лет постоянно вызывали на пробы с разными претендентами на другие роли. И в какой-то момент я попросил режиссера Александра Жигалкина: «Умоляю, найди другого артиста. У меня же театр, кино, студенты — свободного времени просто нет». Но Саша меня уговорил: «Ни в коем случае, Борис Владимирович.

Вы — украшение этого сериала!» (Смеется.)

А в фильме «Д’Артаньян и три мушкетера» не хотели снимать меня. Я и попал-то на роль графа Рошфора в общем-то случайно. Должен благодарить за это жену Юры Соломина Олю. Юрий Мефодьевич тогда снимался на Одесской киностудии, Оля была с ним, и, случайно узнав, что там идет подготовка к экранизации романа Дюма, она сказала второму режиссеру: «Посмотрите Клюева. Он точно из этой команды». Меня сначала сфотографировали в Москве, потом пригласили на кинопробы в Одессу. Я приехал и, что называется, неудачно попал. Тогда целый день возились с двумя звездами — Ириной Алферовой и Светланой Пенкиной. Только что по телевидению прошел фильм «Хождение по мукам» с их участием, и они были очень популярны. В этой картине их пробовали на все женские роли: как потом выяснилось, поступил приказ «свыше» — хотя бы одну из них снимать обязательно.

«В фильме «Д‘Артаньян и три мушкетера» меня снимать не хотели...» 1978 г.
«В фильме «Д‘Артаньян и три мушкетера» меня снимать не хотели...» 1978 г.
Фото: Фото предоставлено Первым каналом

На меня вообще никто внимания не обратил. Режиссер-постановщик Юнгвальд-Хилькевич прошел мимо, посмотрел и отвернулся с таким лицом, что я понял: вряд ли мне здесь что-то светит. Но раз вызвали, то будут все равно пробовать. И я себе сказал: «Боря, спокойно. Ты никогда не был в Одессе, так воспользуйся случаем, погуляй, посмотри прекрасный город. И пусть тебя не утвердят на роль, но никто не скажет, что ты — плохой артист». Я жил в гостинице в одном номере с председателем какого-то колхоза, который доставал меня своими разговорами и мешал учить роль. А мне нужно было вызубрить несколько страниц текста, поэтому я запирался от него в туалете. Детально, вплоть до грима, я продумал все, что буду делать перед камерой.

И когда на следующий день сыграл свою сцену, то по тишине, воцарившейся в павильоне после команды «Стоп!», понял, что произвел нужное впечатление. Тогда предложил: «Можно еще и по-другому». В это время подошли актеры, в их числе и Саша Трофимов, который в фильме сыграл кардинала Ришелье, а изначально пробовался на небольшую роль фанатика, заколовшего Бэкингема. Я его попросил: «Будьте добры, подчитайте мне, пожалуйста, за кардинала». На Сашу накинули красный плащ, и мы с ним сыграли другой вариант сцены. В общем, я остался очень доволен собой. В Москву летел вместе с Пенкиной, которая рыдала у меня на плече и говорила: «Что же это такое? Как вы играли и как я?!» «Дорогая моя, ничего страшного. Просто надо учиться», — успокаивал я, угощая девушку коньяком. (Смеется.) Меня, как и Пенкину, не утвердили, взяли украинского артиста, «своего».

Но так как картина снималась по заказу Государственного комитета по телевидению и радиовещанию, то весь отснятый материал пришел на утверждение в Москву. И, посмотрев пробы, начальство выбрало меня. Первое, что я сделал, подписав договор, — пошел на ипподром, в школу верховой езды, и отзанимался там несколько месяцев. К сожалению, так нигде и не проскакал — эти мои функции отдали Владимиру Балону. Кстати, сами «мушкетеры» не очень-то хорошо держались в седле. Валя Смирнитский всегда предупреждал заранее. «Сейчас я падаю», — говорил он и падал. Странно, но эта отрицательная роль принесла мне первый успех. Девочки после спектаклей ждали у служебного входа с букетами, звонили домой. Тогда же смог купить машину. Денег, правда, не хватило, пришлось подзанять. Когда мама впервые в нее села и я повез ее по делам, то несколько часов она не говорила ни слова.

В роли Майкрофта Холмса в фильме «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Двадцатый век начинается». 1986 г.
В роли Майкрофта Холмса в фильме «Приключения Шерлока Холмса и доктора Ватсона. Двадцатый век начинается». 1986 г.
Фото: Фото предоставлено Первым каналом

Но я чувствовал, что гордость за меня ее просто переполняет. Я спрашиваю: «Ну чего молчишь-то?» — «Если скажу родне, что сын купил машину, все просто обалдеют».

— Роль Сергея Дубова в телевизионном фильме «ТАСС уполномочен заявить...» не уменьшила число ваших поклонниц?

— Мне рассказывали, что после показа картины писем для меня на Центральное телевидение пришло в два раза больше, чем другим актерам, сыгравшим положительных героев. До такой степени история зацепила. Я не мог спокойно зайти поесть в кафе или в ресторан, официанты сразу несли водку, коньяк, присланные с других столиков. У нас с режиссером фильма Володей Фокиным во время работы даже возникла такая идея: снять отдельную серию, посвященную истории предательства этого человека.

Но нам не разрешили. Фильм курировал КГБ, и там сказали, что и так яркий образ получился. На самом деле это комплимент, ведь изначально там особенно нечего было играть. Соглашаясь на эту работу, я сомневался. «Ну вот, — думал, — опять шпион». В начале актерской карьеры меня, как правило, приглашали только на роли немцев, белогвардейцев, предателей. А тут театр уже несколько лет не радовал никакой новой работой, в кино тоже было затишье. Я решил, что отказываться глупо. Наоборот, постарался этого Трианона очеловечить, какую-то судьбу ему придумать. Даже для большей достоверности принес из дома и повесил в кабинете Дубова фотографию моего родного отца.

— Он был не против такого участия в съемках?

— Отец умер в 1948 году. Многие из его поколения ушли вот так, как говорится, «недолюбив, недокурив последней папиросы». С войны живыми возвращались домой, но она все равно не отпускала, догоняла. Папа был актером, окончил Вахтанговское училище, работал в Комсомольске-на-Амуре, потом вернулся в Москву. В 41-м, несмотря на свой «белый билет», добровольцем ушел в ополчение. Туда брали всех работников искусства — музыкантов, художников, архитекторов, скульпторов, артистов. Провоевал до 43-го года. Потом приехал в отпуск, благодаря этому обстоятельству на свет появился я. Вернувшись на фронт, уже не в действующую армию, а директором хора, папа ездил с концертами в числе других воинских бригад. После войны работал администратором в ТЮЗе, но недолго.

С очередных гастролей отца привезли домой на носилках — не выдержало сердце. Мне было года три, но я хорошо помню, как мы с мамой навещали его в Боткинской больнице, откуда он уже не вышел. Вот такая жизнь — спрессованная, скомканная: 36 лет, из них четыре отданы войне, два года съела болезнь… Я всегда помню об отце. Когда в моей жизни происходило что-то важное, например, давали звания, сначала заслуженного, потом народного артиста России, непременно приходил на кладбище и «докладывал»: «Вот, пап, такие дела…»

Мама больше не вышла замуж. Из-за меня. Дело в том, что я в штыки воспринимал любого мужчину, который появлялся в нашем доме. Сейчас понимаю, поступал жестоко, ведь мама овдовела в 29 лет. Но тогда мне казалось, что я храню память об отце. И я очень благодарен маме, что она в ущерб своему женскому счастью тоже сохранила эту память.

«Николай Петрович Воронин прост как огурец. Может, этим и симпатичен» В сериале «Воронины». 2009 г.
«Николай Петрович Воронин прост как огурец. Может, этим и симпатичен» В сериале «Воронины». 2009 г.
Фото: Фото предоставлено телеканалом СТС

Хотя ей приходилось тяжело. Мама — бухгалтер по профессии, работала на трех работах, чтобы прокормить, одеть меня, троглодита. Я же рос предоставленный сам себе и улице. Единственное, что удавалось маме, — водить меня по разным концертам классической музыки или в консерваторию на дипломные спектакли выпускников. Там за несколько лет я прослушал бесчисленное количество «Евгениев Онегиных» и «Севильских цирюльников». Мама любила все, что связано с искусством. Основным критерием для нее служило слово «красивый». В нашей с ней повседневности красоты было мало. Как и большинство московских семей, мы жили в коммунальной квартире, где в лице соседей были представители самых разных социальных слоев.

Например, жила настоящая попадья. Напротив находилась комната некой Моли Семеновны, которая работала дома и с утра до вечера стучала на печатной машинке. Ей постоянно передавали посылки из Бердичева: оттуда она получала «куру», а обратно отправляла крупу, и этот процесс шел непрерывно. Почему-то, когда в квартире появлялись клопы, все кричали на Молю Семеновну: «А, это из Бердичева вы нам клопов привезли!» Дальше по коридору жила эстонка, позже появился журналист-международник. А еще нашими соседками были две пожилые польские аристократки, сестры Стуцкие. Чтобы заработать себе на хлеб, они преподавали иностранные языки. И вот мама попросила их позаниматься со мной французским. Ну это же невозможно, чтобы 12-летний мальчик по доброй воле сидел и что-то учил. Естественно, с трудом отбыв несколько уроков и запомнив единственное французское слово «бон-бон», что означало «конфета», я сказал маме: «Знаешь, я больше не буду учить французский, мне скучно».

Гораздо интереснее было ходить к соседям за почтовыми марками. В то время люди часто получали письма и за хорошую марку на Арбате давали рубль, а мы жили бедно. Мои единственные брюки были всегда заштопаны, и я очень смущался этого обстоятельства. Куртку мама перешила мне из военной гимнастерки моего дядьки, выкрасив ее в черный цвет, до десятого класса я в ней проходил. Помню, как купили пальто, а чтобы подольше носилось, специально выбрали на вырост. Сначала рукава закрывали пол-ладони, на второй год были впору, а на третий — руки уже неимоверно торчали: все, мало стало пальтишко. Горжусь, что на свои первые в жизни костюм, рубашку, ботинки я заработал сам: летом по ночам вместе со взрослыми мужиками разгружал вагоны.

«Я рос непростым мальчиком, шпаной, проще говоря»
«Я рос непростым мальчиком, шпаной, проще говоря»
Фото: Елена Сухова

Принес деньги домой, положил на стол перед матерью, а она разрыдалась. Но это было в старших классах, когда я уже получил паспорт. А в детстве мама со мной намучилась. Я рос непростым мальчиком, шпаной, проще говоря. Учился ужасно, в шестом классе вообще остался на второй год. Мама пыталась меня воспитывать, но я упертый, Рак по гороскопу, все делал по-своему, да еще норовил назло. А так как мама у меня тоже сильная личность, то больше пяти минут мы с ней нормально не разговаривали, обязательно начинали орать друг на друга. Когда мама теряла терпение, то и ремнем меня била, и даже проводом от утюга. Ничего не помогало. Все равно я сбегал на улицу к друзьям. Компанией мы шли к какому-нибудь дому по соседству — били стекла или в окна подглядывали. Если в футбол- хоккей играли, то рубились до потери пульса.

Такие драки случались на Патриарших прудах — ужас! Ссоры возникали на пустом месте, дальше чей-то обязательный призыв: «Наших бьют!» — и понеслось. Сейчас смотрю на свои фотографии тех лет — длинный, нескладный, все время сутулюсь, чтобы казаться меньше ростом, остриженный, как тогда полагалось, почти наголо. Почему-то всем своим видом я вызывал дикую ненависть у местных хулиганов пролетарского происхождения. У меня даже кличка была Интеллигент Беззадый. (Это я еще мягко выразился.) Со словами «Вон того, длинного, бей!» меня часто лупили. Пока я не начал заниматься спортом. Сначала пошел играть в баскетбол, потом записался в секцию классической борьбы, параллельно увлекся самбо, легкой атлетикой. В общем, уже через полгода я сам «напихал» всем своим обидчикам.

Да и подросшей «малышне» иногда давал по шее, если дерзили. В нашем дворе, в палисаднике, где росли какой-то невероятной высоты цветы бархотки, стоял стол, обитый кровельным железом. За ним собирались взрослые мужики, играли в карты, в домино, а вечером и выпивали. Нас, мальчишек, к этой компании тянуло как магнитом. Особенно мне нравился один персонаж с татуировкой. Летом, как правило, все мужчины сидели в майках или раздетые по пояс, так у него на спине целая картина была изображена: цепь с огромным замком, а над ней летящий ангел с ключом в руках. Говорили, что он отсидел большой срок. Не знаю, правда ли это, но блатные и лагерные песни он пел здорово. Как затянет «Я помню тот Ванинский порт», у меня прямо мурашки по коже. Я наизусть выучил весь его репертуар, а в десятом классе и гитару освоил.

— Желание стать артистом появилось тогда же?

— Раньше. Наверное, оно было заложено у меня на генетическом уровне. В детстве мои способности к лицедейству никак не проявлялись, я не отличался от своих сверстников и традиционно мечтал стать моряком дальнего плавания. Но в шестом классе к нам в школу пришла Клавдия Михайловна Половикова — мама знаменитой артистки Валентины Серовой. Ее внучка училась вместе с нами. Клавдия Михайловна поставила спектакль «Чертова мельница» по пьесе Исидора Штока, где я сыграл одну из ролей. И вот после этого со мной что-то произошло, как прорвало — не мыслил себе дальнейшей жизни без театра. В старших классах пошел в драматический кружок при Доме журналиста, там готовился к экзаменам в театральный институт. И хотя мама настаивала, чтобы я поступил в какой-нибудь техникум, я сказал твердо: «Нет, буду только артистом, и больше никем!»

Я полагал, что меня должны принять: внешние данные подходящие, плюс к тому хороший голос, пластичен, музыкален. Как и большинство абитуриентов, поступал сразу во все театральные институты. Но хотелось мне учиться в Щукинском училище — оно в то время было самое модное. И я туда прошел, сдал и творческие, и общеобразовательные экзамены. Вместе со мной поступили Инна Гулая, Маша Вертинская, Боря Хмельницкий, Стеблов Женька, Наташа Селезнева. И вдруг меня и еще троих мальчиков к себе в кабинет вызывает ректор Борис Евгеньевич Захава и говорит: «Ребята, вот какое положение. Вам 18 лет, через год вас заберут в армию, поэтому считаем, что учиться вам у нас бессмысленно. Приходите после армии, мы вас примем». К такому повороту событий я не был готов.

«Я сделал все, чтобы добиться взаимности. Ухаживал, иногда по три часа пел Вике по телефону»
«Я сделал все, чтобы добиться взаимности. Ухаживал, иногда по три часа пел Вике по телефону»
Фото: Елена Сухова

Что делать? Во всех институтах экзамены уже закончились. Бросаюсь в Щепкинское училище, где, на мое счастье, шел какой-то дополнительный набор. И меня туда берут. Более того, освобождают от общеобразовательных экзаменов, поскольку я их уже сдавал. Какая-то девушка в канцелярии мне сказала: «Приходите 10 сентября, вряд ли раньше начнется учебный год». Я уехал, а когда 10 сентября пришел в училище, то там уже висел приказ о моем отчислении. Я — к художественному руководителю курса, он говорит: «Вы не сдали экзамены и не явились на занятия вовремя». Пытаюсь оправдаться: «Вот у меня экзаменационный лист, мне сказали, что раньше я здесь не нужен…» — «Ничего не знаю». Тогда я к ректору: «Вот такая ситуация». Он только взглянул на меня и на моем экзаменационном листе написал: «От экзаменов освободить, к занятиям допустить!»

Так я стал студентом. А после окончания первого курса меня на три года призвали в армию. Тогда из Москвы забрали всех подходящих по возрасту молодых людей, учащихся творческих и гуманитарных институтов: из консерватории, из Гнесинского училища, из педагогических вузов, всех вечерников сгребли — во время войны, да и после нее, рождаемость была невысокой, мальчиков не хватало. Привезли нас в город Дорогобуж Смоленской области, где в это время Сергей Бондарчук снимал «Войну и мир», а я в конце первого курса пробовался туда на эпизодическую роль. И мне ассистенты режиссера сказали: «Вы нам подходите, что-нибудь да сыграете». И вот такое совпадение. Когда я в солдатской форме появился перед вторым режиссером, он просто обомлел. Упросил командование части, чтобы меня на некоторое время оставили в группе, напоил чаем.

Конечно, такое было возможно только в Советском Союзе: для участия в съемках грандиозных батальных сцен, задуманных Бондарчуком, пригнали целую армию, несколько тысяч человек бесплатной массовки. Жили мы в палатках, в антисанитарных условиях. И вскоре началась эпидемия дизентерии, ребят просто косяком косило, но меня Бог миловал. Зато там я впервые узнал, как можно капитально пить водку — мы на спичках тащили, кому бежать за ней несколько километров до ближайшей деревни. Не скажу, что мне очень понравился этот напиток, но, может, благодаря водке я и не заболел… Ну а после съемок началась настоящая армейская жизнь — меня направили в школу сержантов, затем в Гороховецкие лагеря. Вот там было жестко: все расписано, железная дисциплина, серьезные требования.

«Первые три дня с Викой мы провели практически в пустой комнате, но были бесконечно счастливы оттого, что вместе, что у нас есть свой угол»
«Первые три дня с Викой мы провели практически в пустой комнате, но были бесконечно счастливы оттого, что вместе, что у нас есть свой угол»
Фото: Елена Сухова

Первый год пережил непросто, а потом привык. Во многом меня спасало то, что я был спортивный парень. А это обстоятельство, поверьте мне, всегда облегчает жизнь в любом мужском коллективе. Когда, играя рельефной мускулатурой, подходишь к турнику и начинаешь делать упражнения определенной сложности, то окружающим становится понятно, что ты не хлюпик и можешь за себя постоять. Вот ко мне и не лезли, не задирали. Голодно было, это да. В нашей столовой каждый день писали новый лозунг: «Сегодня мы сэкономили столько-то килограммов хлеба». А потом во время какой-то проверки у одного солдата спросили: «Есть какие-нибудь замечания?» И он ответил: «Кушать очень хочется. Зачем мы хлеб экономим, если нам самим жрать нечего». И командир полка, здоровый, краснолицый дядька, как рявкнет на хозяйственников: «А ну-ка кормить солдат!»

После этого хлеба нам давали вволю. Я брал нарезанные ломти, сколько вмещала рука, — ел, ел, но все равно не наедался. Потом стал играть в баскетбол за сборную части, перед соревнованиями нас немного подкармливали. А в последний год начал участвовать в самодеятельности — пел, читал стихи, в спектаклях играл. Службу заканчивал в отдельном показательном оркестре Министерства обороны, где был ведущим чтецом. После демобилизации вернулся в училище на второй курс, где моими педагогами стали Леонид Андреевич Волков и Вениамин Иванович Цыганков.

— Неужели не жалели о трех потерянных годах? Ваши сокурсники за это время успели уже окончить институт.

— Не считал и не считаю эти годы потерянными. Как это ни банально прозвучит, но армия из мальчиков делает мужчин.

Я не просто стал старше, я стал ответственнее. Сейчас понимаю: если бы не армия, вряд ли смог бы легко учиться в институте. На первом курсе три раза сдавал историю КПСС и не сдал, потому что никогда не был усидчивым, не привык заниматься — у меня всегда шило в одном месте. А вернувшись, сразу стал получать повышенную стипендию.

После училища меня приняли в труппу Малого театра, где я и сейчас продолжаю выходить на сцену. Как-то мне сказали, что здесь нужно уметь терпеть. Тогда можно «переждать» одного главного режиссера, другого, директора... И действительно, их уже столько сменилось, а я как работал, так и работаю. Были и тяжелые периоды, когда 10 лет я сидел без ролей. Что-то играл, конечно, — эпизоды, вводы... Чувствовал, сколько нерастраченной актерской силы во мне пропадает зря, и ужасно переживал.

Кино спасало. Однажды ко мне подошел Иннокентий Михайлович Смоктуновский и сказал: «Боря, я уполномочен Олегом Николаевичем Ефремовым пригласить тебя в Художественный театр». Я взял три дня на размышления: «Раз зовут, значит, дадут роль. Но я приду в коллектив, где меня никто не знает, где я чужой. А здесь меня знают все, от гримера до сапожника. Что же я из своего дома буду уходить?» Короче говоря, отказался. И, как показало время, правильно сделал, потому что МХАТ вскоре развалился, раскололся.

— А свою жену вы тоже встретили в театре?

— Моя жена, слава Богу, не имеет никакого отношения ни к театру, ни к кино. Не много я знаю по-настоящему счастливых актерских браков. В моей жизни случались и влюбленности, и серьезные увлечения, два неудачных брака за плечами.

35 лет назад я встретил Викторию, с тех пор мы вместе. Детей у нас нет, так вышло... А познакомился я со своей будущей женой случайно, в компании у друзей, и сразу влюбился, с первого взгляда. Виктория — бывшая спортсменка, бегала на средние дистанции. Увидел ее глаза, руки, точеную фигуру и был совершенно сражен красотой и изяществом этой женщины. Очень много сделал, чтобы добиться взаимности, ухаживал, иногда по три часа пел по телефону… Но я был женат, Виктория замужем, а встречаться тайком, урывками ни для меня, ни для нее оказалось невозможным. И вскоре Виктория ушла от мужа ко мне. Я развелся, театр дал мне комнату в коммуналке в актерском доме на улице Станиславского, сейчас это Леонтьевский переулок... Первые три дня мы провели практически в пустой комнате, но были бесконечно счастливы оттого, что вместе, что у нас есть свой угол.

«У меня два неудачных брака за плечами, но 35 лет назад я встретил Викторию»
«У меня два неудачных брака за плечами, но 35 лет назад я встретил Викторию»
Фото: Елена Сухова

Спали на раскладушке, потому что нам никак не привозили уже купленный диван, — это было суровое испытание, что-то из серии пыток гестапо. Естественно, мы тут же пригласили друзей на новоселье. Вика в спешном порядке шила шторы, а я с самого утра бегал за продуктами, тогда ведь невозможно было ничего достать. Тем не менее я купил все что нужно. Уже гости собираются, а дивана нет. На чем сидеть — непонятно. Наконец привезли, мы его быстро собрали, все расселись. Я поднял первую рюмку. «Ну ребята, — говорю, — за новоселье!» Выпиваю и… больше ничего не помню. От усталости, нервотрепки, недосыпа выключился моментально. Первый раз такой конфуз со мной произошел. Вот так мы начинали жить. Бедная Виктория, ей пришлось подстраиваться под меня.

Она-то привыкла рано ложиться и рано вставать. У актеров все наоборот. Дело осложнялось тем, что в десяти минутах ходьбы от нашего дома, на улице Горького, находился ресторан Дома актера. И когда он закрывался, мои недогулявшие друзья шли к нам. Час ночи, два — не важно. Я круглый год сплю с открытым балконом, поэтому, услышав с улицы условный сигнал, толкал мирно спящую жену, она тут же вставала и безропотно шла на кухню открывать консервные банки, готовить закуску. А я встречал гостей. И до пяти утра мы пили водку, спорили, ругались, разговаривали об искусстве. Виктория этих споров не поддерживала и не понимала их прелести. Она засыпала, сидя на стуле, уронив голову на письменный стол, а утром ехала на работу — в то время уже преподавала на кафедре физического воспитания в Институте управления. Ее там очень любили, до сих пор звонят бывшие студенты, хотя Виктория уже давно не работает.

Когда спустя несколько лет переехали в двухкомнатную квартиру, долгое время жили в одной комнате — привыкли. Потом постепенно освоили вторую. Сейчас мы живем в тихом арбатском переулке, недалеко от тех мест, где прошло мое детство и где я знаю каждую подворотню. Опять же, дом актерский, хорошие люди живут по соседству. Да, моряком дальнего плавания я не стал, но ни капельки об этом не жалею!

События на видео
Подпишись на наш канал в Telegram
Астрологический прогноз на апрель 2024 года
«Завершающийся март оказался месяцем, невероятно увлекательным с астрологической точки зрения. Но предстоящий апрель готов побить его рекорд. Судите сами!» — говорит практикующий ведический астролог Ирина Орлова.




Новости партнеров




Звезды в тренде

Анна Заворотнюк (Стрюкова)
телеведущая, актриса, дочь Анастасии Заворотнюк
Елизавета Арзамасова
актриса театра и кино, телеведущая
Гела Месхи
актер театра и кино
Принц Гарри (Prince Harry)
член королевской семьи Великобритании
Меган Маркл (Meghan Markle)
актриса, фотомодель
Ирина Орлова
астролог