Старшего актерство никогда не привлекало, а младший в двенадцать лет сам записался в театральную студию Обнинска. Рассудил рационально: «Пап, я посмотрел — по миру катаешься, тебя показывают по телевизору, мне это подходит». И все, затянуло. Георгий вообще мальчик творческий, пишет книги с девяти лет.
Конечно, очень хотел бы уберечь сына от тех шишек, что сам набил в профессии. Например если все же изберет актерскую стезю, обязательно посоветую взять девичью фамилию бабушки — Победоносцева. Имя младшему осознанно под нее выбирал — Георгий Победоносцев... Звучит! Самому-то мне, когда стал работать на программе «Золотой ключ», придумали псевдоним на французский манер — Виктор Бертье, объяснив: «Вести лотерею под фамилией Хаев на нашем канале нельзя!» А догадался бы стать по матушке Виталием Победоносцевым, может, и творческая жизнь сложилась бы иначе.
— В театре вы прославились в оригинальных современных постановках Кирилла Серебренникова, с академическим Театром Станиславского отношения не сложились?
— В Театре Станиславского я оказался вскоре после того, как разогнали подвал Клима. Когда меня спрашивали:
— Кого играешь? — отвечал:
— Шкурку Царевны-лягушки.
Такая повинность была у всех актеров по очереди — когда эта шкурка вылетала со сцены за кулисы, ее надо было отыскать и подать обратно. Иллюстрация очень подходит к той «творческой» жизни, которая царила в театре в девяностые годы. Зрители не приходили, новые постановки не выпускались. От скуки стал чемпионом по шахматам в труппе...
С появлением Серебренникова произошла перезагрузка. Не знаю, кто посоветовал Кириллу прийти в наш театр за артистами. Он тогда только приехал из Ростова-на-Дону, в Москве его еще никто не знал. Подходит ко мне в столовой и говорит: «Здрасте, Виталий, хотите поучаствовать в моем спектакле?» Имелась в виду его дебютная постановка — легендарный «Пластилин», который мы все вместе придумывали. Потом выпустили «Терроризм» и «Изображая жертву» совместно с братьями Пресняковыми. На тот момент они были самыми популярными в мире драматургами после Чехова, а в России их никто не знал. Удивительно!
Мечта сыграть на главной сцене МХТ имени Чехова меня не покидала с юности, с тех пор как мальчишкой случайно попал на спектакль, в котором увидел Смоктуновского и Ефремова — тогда билетеры еще пропускали на свободные места просто так, чтобы заполнить зал. И вот мы произвели фурор на малой сцене МХТ со спектаклем «Изображая жертву». На премьеру пришла театралка, интеллигентная женщина с аккуратным пучком на голове, села в первом ряду. Во время моего провокационного двенадцатиминутного матерного монолога (позже он перекочевал в одноименный фильм) она закрылась руками и начала кричать: «Прекратите, пожалуйста, прекратите!» Будто я расстреливал ее матом, как из пулемета! В питерском БДТ на гастролях какой-то моряк в форме встал на балконе, рупором сложил руки и заорал: «По-зо-ор!» Олег Павлович Табаков присутствовал на том спектакле и понимал, что в театральном мире произошла революция. Алла Борисовна Покровская потом мне говорила: «Что-то похожее творилось на первых спектаклях «Современника».
