Относительное спокойствие в семье воцарялось только за столом на каких-то торжествах, например на дне рождения мамы. Но следом наступали будни, и все начиналось сначала. Отец практически не появлялся внизу, сидел на втором этаже. Его даже не приглашали за стол, когда я приходил. Накладывали ему еду в одну тарелку, наливали чашку чая и отправляли к себе.
Однажды я выразил недоумение и Оля сказала: «Этот человек бил меня в детстве. Вы не должны с ним общаться». Брата жены тоже практически не видел, как понял, он тоже отсиживался на втором этаже. Разбираться в тонкостях взаимоотношений чужих людей желания не возникало. Я просто старался у них не задерживаться.
И с Ольгой все было непросто. Став законной женой, она перестала смотреть мне в рот, постоянно спорила. Мы не находили взаимопонимания почти по всем вопросам. Ей не нравилось, как я одеваюсь, что пою: «Зачем вы записываете новые песни? У вас столько старых хитов. Только зря тратите деньги». Материальная часть нашей жизни Ольгу интересовала больше всего. Когда собирался на выступление, обязательно спрашивала: «Вы за деньги работаете или бесплатно?» Я ежемесячно переводил ей на карту определенную сумму, но этого не хватало, под разными предлогами она все время просила еще, и я никогда не отказывал.
Наши отношения так и не переросли стадию необременительного романа. Когда пытался побеседовать об этом, Ольга злилась. Не любила разговоры по душам. Видимо, привыкла к другой форме общения — крикам, ссорам — и даже не пыталась найти общую точку зрения. Морщилась: «Ой, не надо меня грузить! Вы же не интервью даете!» Мы практически не общались, даже когда она приезжала. Все сводилось к нескольким формальным фразам: «Привет! Как дела? Хорошо выглядите. Что будем кушать? Давайте поедем куда-нибудь!» Ей обязательно надо было сделать фотографию, чтобы выложить в Сеть. Мы с Ирой работали, записывали песни, давали концерты, а она занималась исключительно собой: писала посты, размещала снимки.
Мне не нравилось ее желание постоянно демонстрировать себя в соцсетях. И еще больше не нравилось, когда подтягивала к этому меня. Например четырнадцатого февраля, в Валентинов день, должны были обязательно пойти в ресторан на романтический ужин и зафиксировать этот момент на фото, чтобы выставить свою любовь на всеобщее обозрение. У нас часто вспыхивали споры по этому поводу. Ольга любила выложить какую-нибудь провокационную фотку с не менее провокационным комментарием, и потом приходилось долго убеждать ее убрать эту гадость.
Зимой 2015-го возникла новая тема. Ольга попросила:
— Помогите убедить маму продать одну из квартир, которые она сдает, хочу купить дом.
— На какие деньги?
— Квартира у нас в долевой собственности, но не получается уговорить маму продать ее и отдать мою долю.
— По-моему, она права. Зачем тебе дом?
— А вы разве не хотите жить на свежем воздухе?
— Не знаю. Наверное, нет.
— А я хочу!
Ладно, поговорил с Олиной мамой: «Ну пойдите ей навстречу, раз так этого хочет». Наталья Алексеевна согласилась. Впоследствии выяснилось, что речь шла о покупке земли с недостроенной бетонной коробкой, а вовсе не дома. Все это располагалось на Рублевке и стоило два с половиной миллиона рублей. Потом, уже на одном из судов, узнал, что после продажи квартиры Олина доля составила шесть миллионов. Куда делись три с половиной — так и осталось загадкой. Во всяком случае, мне она об этих деньгах не говорила, когда просила помочь со строительством. Летом 2015-го я пытался им заниматься, но работы оказалось непочатый край, а средств маловато. Пришлось все остановить.
