Прислонившись к створке распахнутого настежь окна, Нина поглубже вдохнула влажную прохладу, которую сгущавшийся вечер нес с Яузы в раскаленный солнцем переулок. И взяв с подоконника ножницы, аккуратно разрезала конверт.
Эти конверты с европейскими штемпелями она находила в почтовом ящике почти ежедневно. Все они были от Исаака Бабеля. Он писал о маленькой дочурке, оказавшейся очаровательной озорницей, о Горьком, в гости к которому ездил на остров Капри, о новом сценарии, заказанном французской кинофабрикой. О том, как звучит песня бродячей певицы в парижском дворе, какие шляпки носят француженки, как зреет виноград на склонах итальянских гор... Обо всем, кроме того, когда вернется. И если вернется, то один ли?
Нина отвечала так же аккуратно, подробно описывая все, чем жила: новую работу в «Гипроавиа», поиск площадки для аэродинамического института, отпуск, проведенный у родных, трогательные заботы о ней Штайнера. И даже донельзя смутивший визит Николая Эрдмана, зашедшего узнать о Бабеле и вдруг обнявшего Нину у раскрытого окна. Вот только о возвращении не спрашивала никогда. Хотя полтора месяца, которые Бабель планировал провести в Европе, миновали давным-давно.
Немного странную просьбу свою — пожить в его квартире, пока будет за границей, — Бабель объяснил Нине на редкость прозаично: «Штайнер еще не вернулся из отпуска, я уеду во Францию. Вдруг надумают уплотнить? А вы такая решительная, знаю, отстоите. Да и добираться до работы отсюда вам ближе». Возразить было нечего. Уплотнений в Москве боялись все, кто жил хоть в сколько-нибудь сносных условиях. И никому из друзей Нина, конечно, не отказала бы в подобной услуге. Так почему же откажет Бабелю? И все же, соглашаясь, почувствовала себя так, будто он предложил ей сменить не квартиру, а судьбу. Неужели ошиблась? Но что тогда значили те два месяца прошлого лета, его застенчивый прощальный вопрос, будет ли она его ждать? И та ночь, когда Исаак неожиданно пришел к ней в комнату?
Это случилось за несколько дней до его отъезда. Нина заранее перебралась в Николоворобинский и ночевала теперь в одной из комнат на втором этаже. Услышав сквозь сон, как скрипнула кровать, в недоумении открыла глаза. Бабель неподвижно сидел у нее в ногах. Несколько мгновений оба молча смотрели друг на друга, и вдруг он произнес: «Вы спите так бесшумно, что можно прожить с вами всю жизнь». Затем, поднявшись, вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь.
