Как-то в такси достала из сумочки сложенный блокнотный листок.
— Хочешь, две строчки прочитаю, рефрен нового текста? — прочитала: — «Что у тебя впереди, то у меня позади». — Видимо, о влюбленности в какого-то молодого человека. — Ну как?
— Да как-то двусмысленно... — хмыкнула я.
Посмеялись. Не помню, чтобы эти строчки потом вошли в какую-нибудь из ее песен, но в ряды песенников она пробилась, написала более тридцати, из них едва ли не половина стала шлягерами. Римма безошибочно угадывала и в стихах, и в песнях нужную интонацию. Это первой почувствовала Александра Николаевна Пахмутова, написавшая музыку к опубликованному в «Юности» стихотворению «Ненаглядный мой». Позже на стихи Казаковой писали многие композиторы — Дога, Фельцман, Мартынов, Аедоницкий, Гладков, Игорь Крутой...
С Игорем, по Римминым рассказам, она познакомилась благодаря его маме, попросившей ее показать свои песенные тексты молодому композитору, дать ему возможность попробовать свои силы. В результате такого сотворчества появились и надолго завоевали аудиторию «Молитва», «Музыка венчальная», «Ты меня любишь...», «Мадонна» и многие другие их совместные работы. Игорь Крутой по-человечески, а то и финансово поддерживал Римму: первым из песенно-эстрадной тусовки помог собрать деньги на операцию, а впоследствии не остался в стороне и при сооружении ей и ее сыну памятника на Ваганьковском, на который мы собирали деньги, что называется, всем миром....
— Любопытна ремарка о «Ненаглядном» — о том, что не Радову посвящалась песня. А вообще в личной жизни Римме Федоровне везло?
— Тут однозначно не ответить. Иногда в ее стихах слышалась тихая обида-жалоба: за бойцовский характер, за трибунную ангажированность, за противоречивость натуры, за стремление во всем к лидерству ей приходилось расплачиваться женским и материнским счастьем. Хотелось надежного мужского плеча рядом, но часто сама разрушала то, что строила. Хотелось верных друзей, но долгая дружба не давалась: «Долго замуж не брали — / не хватало загадочности. / Брать не брали, а врали / о морали, порядочности».
Переезд в Москву в 1960 году был связан с замужеством: вышла за одного из лучших публицистов — Георгия Радова (Вельша), автора нескольких ярких книг очерков, статей, рассказов. Фронтовик, военный корреспондент, он был старше Риммы на семнадцать лет. Римма и Радов прожили, кажется, лет восемь. Уже после развода вспоминала о бывшем муже так: «Радов был умнейший человек, замечательный товарищ, прекрасный публицист. Он был гораздо старше меня... Он многое во мне разглядел...»
— Читала, кажется в «Аргументах и фактах», что Радов крепко выпивал, поэтому и развелись...
— Я об этом не знаю. Помню, Римма говорила, что в каком-то интервью исказили в дурную сторону ее слова о нем (она сказала резче — «переврали»).
Когда в 1962 году родился Егор, Римма и ее многолетняя подруга Елена Рыбина-Косова ахнули: «Да это же вылитый Федор Казаков!» — новорожденный поначалу удивительно походил на деда. С годами стало ясно: сын — копия отца. Видимо, сильной оказалась шотландская кровь Вельша.
Егорка вырос практически на руках Ульяны Андреевны, Ули, крупной ширококостной деревенской женщины, которая благодаря ему стала членом Римминой семьи. Она взяла на себя не только все домашние работы и заботы, но и искренне привязалась к ребенку, а он, едва став школьником, обучил свою любимую, но неграмотную Улю письму и чтению. Отлучаясь в длинные и короткие поездки, Римма спокойно передоверяла Ульяне Андреевне и дом, и сына, а потом и уход за тяжелобольной мамой Софьей Александровной.
