В 1943-м мы вернулись на Арбат — папа приехал с фронта без ноги. При этом едва не погиб от ранения в сердце, когда сидел за пулеметом. Накануне боя машинально положил в левый нагрудный карман стальную плашку — деталь от орудия — и забыл про нее. Немецкий снайпер бил разрывной пулей точно в цель, и эта плашка спасла отцу жизнь.
Грудь-то в орденах, но здоровья они не прибавляли. Рано начались болячки, инсульты, и мама без малого пятнадцать лет ухаживала за мужем. Вдобавок на ней было двое сыновей: у меня появился младший брат Коля. А ведь холостой сосед по коммуналке предлагал маме: «Давайте соединим наши жизни, будем вместе ухаживать за Николаем Алексеевичем». Но она на это не пошла — не посмела нанести отцу душевную травму. Папа умер в пятьдесят восемь лет, а маме в нынешнем сентябре исполнилось девяносто девять — доживает свой век за двоих.
Мама хорошо пела, отец играл на гармони и балалайке, одной ногой отбивая чечетку. А я с детства слушал радиоспектакли и воображал себя на месте всех актеров. Когда я озвучил дома свое желание поступать в театральный, родные отговаривать не стали — в семье не принято было навязывать свое мнение. А крестным отцом в профессии считаю Сашу Збруева: он принес весь необходимый материал для поступления — отрывки, басни. Советовал: «Выбери из комиссии кого-нибудь одного и обращайся только к нему». Я внял, стал читать басню Крылова «Волк и Ягненок», глядя в лицо Владимиру Георгиевичу Шлезингеру: «Как смеешь ты, наглец, нечистым рылом здесь чистое мутить питье мое с песком и с илом?» Был, видимо, настолько убедителен, что недосчитался себя в списках поступивших в Щукинское!
Взяли меня тогда в Щепкинское училище, но через год выгнали — без объяснения причин. Наш мастер Леонид Андреевич Волков создал на курсе казарменную обстановку: опоздаешь на пять минут на лекцию — не допускают. Хочешь что-то спросить у педагога, а он — раз! — и перед твоим носом дверь захлопывает! На сцене под его взглядом я весь зажимался и чувствовал, как по спине струится пот. За глаза прозвал мастерскую Волкова «школой молодых душегубов». Когда выгнали, сызнова пошел в Щукинское и попал к двум гениальным педагогам — Вере Константиновне Львовой и Леониду Моисеевичу Шихматову. За что до сих пор благодарю судьбу — они и заложили в меня азы актерской профессии.
Как-то подслушивал заседание кафедры. Все преподаватели единогласно:
