— Вздор! — остановил его меценат. — Серов — человек на редкость порядочный и трезвонить на всю Москву о несостоявшейся дуэли не станет.
— Так что же все-таки делать?
— Как что? Извиняться! — воскликнул Иван Абрамович.
После разговора с Морозовым Матвей Сидорович почувствовал странное облегчение. Словно с плеч свалилось тяжелое бремя, которое сильно давило. Стало ясно, что делать: он признает правоту Врубеля и извинится перед ним. А потом можно подумать и о дальнейшем сотрудничестве с художником.
Вернувшись домой, Кузнецов сел было писать письмо с извинениями, но потом подумал, что должен прежде переговорить с глазу на глаз с Серовым. И на другой же день отправился в Большой Знаменский переулок, где в старом купеческом доме с мезонином, окруженном раскидистыми тополями, жила семья живописца.
Когда спустя полчаса он вышел от Валентина Александровича, все тонуло в ярких, удивительно чистых красках весеннего утра. «Как хорошо жить!» — подумал Кузнецов, улыбнулся и бодро зашагал в сторону Пречистенского бульвара...
P. S. Через месяц после описанных событий, в апреле 1900 года, на Всемирной выставке в Париже кузнецовский фарфор получил Большую золотую медаль, а сам глава фирмы был награжден орденом Почетного легиона.
Матвея Сидоровича не стало в 1911 году. Семейное дело продолжили сыновья. После революции наследники, которым удалось покинуть Россию, обосновались в Риге, где уцелела единственная избежавшая национализации отцовская фабрика. Оставшиеся на родине были репрессированы. Внука Николая Кузнецова ВЧК осудила на пятнадцать лет.
Как латышских шпионов арестовали и вместе с семьями сослали в Сибирь сына Кузнецова Георгия Матвеевича и его племянника, тоже Николая. Случилось это рядом с латвийским посольством в Москве, куда молодой человек зашел, чтобы получить весточку от отца из Риги. А на отнятых большевиками заводах товарищества, но уже под новыми названиями, продолжали выпускать кузнецовский ассортимент. Технологий, заложенных Матвеем Сидоровичем, хватило не на один десяток лет.