Зимой русский поселок на Камчатке всегда недоедал, на этот раз голод был особенно лютым. Японцам давали вкусное питье «мороко». Но потом один из них, подглядев за хозяйкой дома, выяснил, что его берут из грязного вымени коровы, и они отказались пить эту гадость. Когда люди начали умирать от голода, местный чиновник принес им несколько оковалков мороженого мяса. Они были буддистами и мясного не ели, но русский разумно посоветовал им вернуться к своим обычаям позже, когда появится другая еда. Так они и сделали: ели вареное мясо, пытаясь накормить и хозяйку избы, пробавлявшуюся смешанной с толченой корой сушеной морошкой. Но от угощения старуха отказалась наотрез: как можно, мясо же казенное и его пожаловали им!
Было очень тяжело, но весной в реках появилось множество рыбы, ее ловили чем придется: сетями, наволочками, даже руками. Пришло время изобилия, они отъелись и вскоре перебрались в Охотск, а оттуда в большой город Иркутск. Там и начались мытарства, из-за которых Кодаю отправился в Петербург — просить помощи у русской царицы...
Как рассказать землякам об огромных просторах чужой страны, о путешествии, казавшемся бесконечным? Кодаю закрывает глаза и пытается найти нужные слова. Сани мчались день и ночь, его укачивало, он засыпал, и ему снилось, что он достиг высокой степени совершенства, умер и возродился в Земле бесконечной радости, в раю будды Амитабхи. Кирилл Лаксман укутывал его медвежьей полостью: он был искренне расположен к японцу, к тому же с ним был связан план, который казался Лаксману весьма перспективным.
Японцы в Сибирь попадали нечасто, в Иркутске Кодаю быстро стал знаменитостью. Французский ученый Лессепс, которого тогда занесло в Иркутск, описывал маленького, бесцеремонного, не признающего чинов японца, входящего в дома местного начальства без приглашения, плюхающегося на первый же свободный стул и требующего со стола то, что казалось ему самым вкусным. При этом он все схватывал на лету, на удивление быстро учил чужой язык, отлично понимал сложные вещи. А еще японец был очень подозрителен и то и дело тревожно косился по сторонам. Не обидят ли его здесь? Не украдут ли что-нибудь из вещей? Не обманут ли?..
Испокон веку занесенных в Россию подданных японского императора использовали для нужного дела: они принимали христианство и учили русских своему языку. Толку от этого было пока немного, но власть смотрела вперед — сегодня такие знатоки ни к чему, а завтра, глядишь, и понадобятся. Кодаю предложили принять русское подданство и стать чиновником, сказали, что со временем он может дослужиться до штатского капитана и будет получать аж сто серебряных рублей в год! А если это ему не мило, пусть становится купцом: государство построит ему дом и выдаст первоначальный капитал... Кодаю отказался, и тогда его лишили пенсиона: прежде ему выдавали десять копеек в день, этого вполне хватало на кров и еду, а теперь выплаты прекратились.
