Лев Иванович встретил будущую жену на гастролях своего театра в Черновцах. Увидел ее большие голубые глаза — и утонул. Очень была эффектная барышня — фигуристая брюнетка, румынская кровь. Черновцы — исторический городок, многонациональный… И, если точнее, в нас много кровей намешано: дедушка Альфред Франк был чистокровный немец, бабушка — наполовину румынка, наполовину гречанка с красивой фамилией Сундулаки-Андриеш. Я же пошла в борисовскую породу и всегда с сожалением говорила маме: «Почему я на тебя не похожа?»
Откровенно говоря, мне сложно представить, как с этой нашей борисовской породой можно ужиться, а мама продержалась 37 лет! У папы по жизни все было с приставкой «не»: садимся в самолет — не долетит, куда-нибудь опаздываем — не успеем… Мама, наоборот, всегда говорит «вперед»: «Идем, хватит сомневаться!» Папа довольно замкнутый, ему нужно уединение, у нас редко бывали гости. Я и своих подружек домой не приводила. Когда отец уходил в актерские депрессии, жена его поддерживала: «Ты лучший, гениальный». Маму он каждый раз влюблял своим талантом, когда она видела Льва Ивановича на сцене и в кино… Родители друг друга дополняли. Не помню, чтобы они ругались, застала их уже такими. А до этого был пройден сложный этап. Рядом «со своей Маришкой» Лев Иванович стал другим человеком: демоны, которые его раздирали, утихомирились. Мама привела его к вере: сначала у нее в Черновцах папа принял крещение, а повенчались они на его родине — в Плесе.
С церковного пути родители уже не сходили. Мама уволилась из театра, где работала главным администратором, взялась восстанавливать храм неподалеку от нашей хрущевки в Тушине. Меня брали с собой с 9 лет. В храме было много детей и царила здоровая атмосфера, «не прикрытая» платками и юбками. Для жителей района — что-то вроде субботника. Параллельно я училась в «красной школе» в Тушине, которую закончили отец с моим дядей Олегом Ивановичем Борисовым. И тут у меня возникло противоречие: в классе меня не принимали — дразнили и поколачивали, а в храме закладывали, что надо «подставлять левую щеку»... К родителям за советом мне было обратиться неудобно — выходит, ябеда. И каждый раз на переменке я открывала книжицу Ветхого Завета, но ответов там не находила...
В какой-то момент мне все это надоело — я развернулась и сунула самой задиристой девчонке в пятак! Потом мама определила меня в православный колледж: я стала изучать латынь, старославянский, историю религии. Соседи по хрущевке шутили: «Надька, попадьей, что ли, будешь?» Это еще и потому, что влюбилась в 15-летнего алтарника. Родители радовались: мальчик из хорошей семьи, водки не нальет, приставать не будет. Целуются — и ладно. Когда уже вышла замуж за однокурсника по ГИТИСу, мама с папой оставили нам хрущевскую квартиру, а сами перебрались в домик на территории храма. Забавно — мой первый супруг, несмотря на актерское образование, тоже прислуживал алтарником… И для меня это, конечно, был хороший знак.
