В начале 1900 года ей показалось, что она увлеклась балетмейстером Николаем Легатом, но тот не нашел ничего лучше, как на гастролях в Сорренто, интимно склонившись к ее трепещущему от предвкушения уху, признаться в любви… к другой женщине.
Тем временем Андрей Александрович Померанцев, новый поклонник Груши Вагановой, с некоторых пор стал наведываться в «Мариинку» все чаще, и всю первую половину 1903 года она практически исключительно с ним разъезжала по ресторанам, обнаружив, что он предпочитает дорогие солидные заведения. К тому моменту, как они стали любовниками, она уже знала, что Андрей Александрович был членом правления какого-то там серьезного Екатеринославского строительного общества, отставным подполковником путейской службы — все это мало о чем ей говорило, зато Груша отлично чувствовала, что он в самом деле из старинной дворянской петербургской семьи, безукоризненно воспитан и образован, знает литературу, музыку, искусство и, конечно, балет. Они были страшно несхожи характерами, но, видимо, потому и сошлись: она — взрывная, вспыльчивая, а он — мягкий, уравновешенный и очень добрый. Ей льстило, что он ее баловал, ублажал, забрасывал подарками и совершенно не жалел денег на ее удовольствия — дарил меха и драгоценности, нанял для нее прислугу, чтобы его Грушенька могла заниматься только любимым делом.
Однажды госпожа Ваганова получила очередной выговор за то, что прикрепила подаренную щедрым Померанцевым бриллиантовую брошь к головному убору своего персонажа — ей так хотелось шикануть перед подругами! Тогдашние танцовщицы, и особенно солистки, конечно, одевались очень дорого, шили наряды у знаменитых петербургских, а то и парижских портных и старались перещеголять друг друга обновками. Известная модница Тамара Карсавина просто онемела, увидев у Груши эту брошь, и ее откровенно завистливый взгляд вознаградил Ваганову за те годы унижения в интернате, когда всем детям родители приносили на свидания сладости и лакомства, а Грушеньке отец и мать совали в руки кулечек с дешевыми маковыми сушками; как стыдно ей было с этим кулечком возвращаться назад; приходилось иногда с кулаками набрасываться на обидчиков, язвительно пристававших:
— Ну-ка, угости нас своими конфетами!
Наконец-то чуть-чуть сдвинулось дело и с ролями: Ваганову заметили, даже у Петипа открылись глаза на то, что, оказывается, у «несносной госпожи Вагановой» неизвестно откуда взялась «почти безупречная техника», и ее понемногу стали задействовать не только в качестве сильфид, бабочек и теней. В 1902 году она исполнила партию одной из кукол — китаянки — в балете Николая Легата «Фея кукол».
