В квартире было 12 комнат, с нами по соседству оказались музыкантши, женщины среднего возраста. Гена, безусловно, их с ходу обаял. Но не настолько, чтобы нашу фамилию не внесли в график уборки «мест общего пользования», включающий мытье унитаза. Я об этой истории позабыла, ей-богу! Паша Финн напомнил. Однажды в нашей коммуналке раздался звонок, одна из дам сняла трубку и услышала голос с сильным английским акцентом. Просили позвать «господина Шпаликова». Воспитанная музыкантша сообщила, что господин Шпаликов отсутствует, но она непременно ему передаст всю информацию. Тогда звонивший попросил сообщить Гене, чтоб он как можно скорее зашел в шведское посольство: «Господин Шпаликов удостоен Королевской академией Нобелевской премии по литературе». Что тут началось! Дамы шептались, звонили знакомым и, конечно, совершили то, ради чего Гена и затеял этот звонок, — красным карандашом вычеркнули фамилию «Шпаликов» из графика дежурства.
Когда вранье открылось, нас, конечно, вернули в список. И дамы на него не злились. Гена врал хронически, но редко кого-то этим раздражал. Зачем-то придумал, что девочка с цветами на руках у Сталина на всем известной фотографии — это я. Некоторые поверили. Смешно, но до сих пор журналисты просят рассказать об этом моменте. Еще во ВГИКе он кому-то рассказал, что въезжал на танке в Будапешт. Все знали о его военной учебе и поверили. А отношение к вводу советских танков в Будапешт было, мягко говоря, сложным. Дело чуть не дошло до скандала… Ну и, конечно, не был никогда Гена в Венгрии. И вообще ни разу за границу не выезжал.
Политических шуток он не любил. Слишком много было непереносимой вульгарности в тех анекдотах, слишком она повторялась от стола к столу. Принять ему это было сложно. Да и воспитывался Гена в военной семье. Все мы — дети победителей, а в нем это жило особенно сильно.
Некоторые обижались, причем обоснованно иногда. Однажды с Марленом Хуциевым мы оказались в обществе людей из «Нового мира», литературоведов, критиков. Привел нас в свою компанию Виктор Платонович Некрасов. Очень интеллигентное общество. Спорили на темы философские, существенные, интересно было слушать. И вдруг пьяненький Гена говорит: «А Добролюбов будет?» Все воспитанно промолчали. Но Гена не унимался: «А Белинский уже тут? Вот стул пустой, это же, наверное, для Белинского?» А люди собрались, для которых русское свободомыслие было святым… Повисла неловкость, Марлен очень сконфузился, я так вообще умирала от стыда. Мой муж показал себя в гостях банальным пьяным скандалистом. «Я ненавижу всех этих разночинцев, демократов и прочих страдальцев за народ за то, что перепортили всю русскую литературу», — подвел логическую черту под своим хулиганством Шпаликов. «Надо уводить Генку», — шепнул мне Марлен, и мы его как-то увели. Уже в дверях он снова поинтересовался, придет ли Грибоедов... При этом Гена не был злым человеком. Но мог, например, выбросить книжку чужую, если она ему не нравилась: «Не надо это читать».
Однажды украл картину из Дома кино. Там проходила выставка каких-то художников, и Гене понравилась картина с красным петухом. Он снял этого петуха и пошел на выход. В дверях его остановил изумленный невероятной наглостью вахтер. «Просто мне очень понравился этот петух, и я решил его забрать», — объяснил Шпаликов. На Гену немедленно настрочили жалобу в Союз кинематографистов Пырьеву. Ивана Александровича это происшествие ужасно развеселило, и он сказал, что из-за ерунды, петуха какого-то, не будет исключать талантливого молодого человека.
