А «гражданочка» продолжала бежать не чуя под собой ног, и парень, шутя, бросил ей вслед: «Не остановитесь — стрелять буду!»
Каплун потом долго не мог ее успокоить, убеждал, что все вещи, которые она видела, собраны для будущего петроградского «музея преступности». Ольга и верила и не верила. Борис не отдавал себе отчета, насколько хрупка и подвижна психика балерины, иначе зачем повез ее «развлекаться» в недавно открывшийся петроградский крематорий, взяв с собой за компанию Чуковского и Гумилева. Они все вместе отправились в городской морг, там должен был состояться торжественный выбор покойника для пробного сожжения, и честь сделать этот выбор досталась даме — Ольге Спесивцевой. В огромном сарае тесными рядами лежали трупы, прикрытые простынями. «Ну же, Ольга, смелее!» — подбодрил ее Каплун. Она смотрела на мертвецов полными ужаса глазами, потом рукой в черной перчатке машинально ткнула в первого попавшегося.
Всю обратную дорогу Ольга истерически рыдала. Сидевший рядом Гумилев гладил ее по щеке и шептал: «Забудьте, забудьте, забудьте».
Кончилось все плохо. Возможно, из-за изобилия страшных впечатлений здоровье Спесивцевой резко пошатнулось: она почти не спала, дико кричала по ночам от мучивших ее кошмаров и заходилась в кашле — легкие у нее всегда были слабые, а тут еще вечная петроградская сырость и промозглые ветра. Каплун понял, что дело плохо и Ольгу надо спасать, из-за болезней она и так пропустила в театре добрую половину сезона.
Кроме того, Борис уже наигрался в любовь и связь с балериной стала его тяготить. Ольга же упорно продолжала цепляться за него, называя своим Альбертом.
Каплун сумел выхлопотать для Ольги разрешение уехать из России якобы на лечение, и осенью 1924 года открытая машина везла Ольгу Спесивцеву и ее мать Устинью Марковну по ленинградским улицам и набережным на Варшавский вокзал. Женщины отбывали оттуда в Париж. Ольга, глотая слезы, смотрела на знакомые улицы и выглядела совершенно растерянной и несчастной: неужели Альберт ее предал?
