Сейчас она, дочь еврея, (только у меня такое может быть!), замужем за замечательным парнем, арабом, имеющим израильское гражданство. У меня уже двое внуков, ждем третьего.
После рождения дочери мы поженились и прожили вместе довольно долго. Но, увы, едва Тамара поступила во ВГИК, семья рухнула. Мы отдалились — ее постоянно не было дома, ребенок вечно в деревне у бабушки... А я тогда сражался за главное свое детище — Камерный музыкальный театр, который пытались уничтожить. Хотя спектакли гремели, народ ломился в зал, но судьба еврейского театра в таком государстве, как СССР, не могла складываться легко. Во многие города, например в Ленинград, нас просто не пускали. А потом со мной расправились довольно банальным для тех времен способом. Придумали историю про милиционера, которого я якобы укусил не то за нос, не то за руку. Обвинили в оказании сопротивления сотруднику власти с нанесением телесных повреждений. Она до сих пор меня преследует, эта бредовая байка. Завели уголовное дело — им нужно было любым путем убрать меня из театра. Год шло следствие.
Еще до начала всей этой истории наш брак с Тамарой плавно сошел на нет, мы расстались. Но отношения сумели сохранить. С тринадцати лет дочка Аня жила со мной, росла вместе с моими младшими детьми. Окончила МГИМО по специальности «международное право» и ГИТИС как актриса театра и кино, но по-настоящему реализовала себя как жена и мама.
— Чем же закончилась для вас та криминальная история с милиционером?
— Статья 191, часть первая — сопротивление представителю власти с нанесением телесных повреждений. Учитывая, что я — заслуженный деятель искусств, суд приговорил меня к году условно с отбыванием наказания по месту работы и выплатой двадцати процентов из зарплаты.
В тот период я дружил с корреспондентом норвежского радио и телевидения по имени Ханс Вильхельм Штейнфельд. Он регулярно делал материалы для западной прессы обо мне и о нашем театре. Вскоре Ганса отозвали из Союза и на его место приехала женщина — Марит Кристенсен.
Марит — совершенно неуемное существо, настоящая Брунгильда. Когда меня выгнали из театра, я словно впал в кому... Это был даже не стресс — я просто умер. Жены нет, любимое дело загубили. На руках у меня больная мать, и тоже обнаружились проблемы со здоровьем. Денег — ноль: все, что было, я вкладывал в театр. Подходил к концу мой условный срок, и тут Марит сказала: «Я одинока, ты одинок. Давай поженимся и уедем отсюда!» И я сказал «Да». А вскоре выяснилось, что Марит вроде как состоит в родстве с королевской семьей Норвегии, она внучка норвежского короля. Поэтому на свадьбу к нам приехали послы Англии, США, Норвегии, другие видные персоны. Мы поженились, я подал документы на выезд, и мы уехали в Осло.
Наш брак просуществовал недолго. С Марит мы были скорее друзьями, партнерами, нежели супругами. Через четыре года началась перестройка, и я вернулся домой. Мой друг Михаил Шатров через Союз театральных деятелей помог создать новый театр — «Школу музыкального искусства». Там я поставил самый яркий свой спектакль «Помилуй», народную оперу на тему русских народных песен.
