При этом Алла спокойно смотрела десятые сны. С появлением внучки эта его родительская паранойя развилась до космических масштабов, и я знаю, что Лиза, когда возвращалась домой, первым делом должна была доложить о прибытии деду.
Поначалу Алла переживала, как бы из-за такой сумасшедшей любви Михаила Александровича к дочери не почувствовал себя лишним Коля. Но Миша был настолько щедр душой и добр, что его хватало на всех. Как сейчас помню, в холле их квартиры постоянно висела бумажная «простыня» с напоминаниями, куда и во сколько он должен пойти «по делам». И чаще всего «дела» не были его личными: для кого-то надо было о чем-то похлопотать, замолвить слово, помочь, достать… Однажды после спектакля в Омске на сцену поднялась девушка и подарила Михаилу Александровичу кружку с его портретом.
«Спасибо за то, что вы есть. Вы мне жизнь спасли», — сказала. А тот смотрит и ничего не понимает. Оказалось, несколько лет назад ей потребовалась сложная операция, делали такие только в Москве, и попасть на оную было нереально. Родителям девочки посоветовали обратиться к Ульянову: мол, знаменитый артист — хороший мужик и к тому же земляк. С большим трудом нашли его телефон, очень волновались… Конечно, Миша все устроил, девочку прооперировали, она осталась жить. Я ревела, слушая этот рассказ, а он так ее и не вспомнил. Потому что таких девочек у него были десятки!
Когда случались сложности с продуктами, помогал и с ними! Для такой знаменитости, как Ульянов, под прилавками находили даже то, чего в помине не было.
Помню, сильно заболела Люся Целиковская, и ее мама попросила меня купить на Арбате в «Диетическом» хоть какого-нибудь мяса. А я иду в магазин и думаю: «Почему Юра (в то время Ю. Любимов был мужем Л. Целиковской) не может сбегать? Его же все знают, точно дадут!» Но, видно, Юрию Любимову не к лицу казалось то, что для Миши Ульянова было совершенно естественным!
Да, кстати, про Любимова и Ульянова есть у меня одна смешная история. Однажды чокнутый отец и творец-диссидент столкнулись в приемной у всесильного министра культуры Екатерины Фурцевой. Время было такое, что даже для решения ерундового вопроса приходилось обращаться к министру, впрочем, исключительно при наличии личного знакомства с последним...
Лена часто болела в детстве, и Миша пришел к Фурцевой в надежде разжиться путевкой для дочери на Кавказ на воды. Юра же начинал работать над спектаклем «Оружие безоружных» по поэме Евгения Евтушенко «Под кожей статуи Свободы» и притащился просить разрешения на выезд в Штаты. Екатерина Алексеевна, пребывая не в лучшем расположении духа, заходить велела обоим сразу. И вот Михаил Александрович объясняет, что надо бы дочку подлечить целебной минералкой, а Юрий Петрович рассказывает о своем стремлении поехать в США, потому как художественная необходимость: «Не могу же я ставить про Америку, ни разу там не побывав. Дайте творческую командировку». «А я вот была недавно, и поверьте, делать там нечего», — говорит Фурцева. «В Железноводск хорошо бы…» — скромно напоминает о своем присутствии Миша.
