Весь прежний состав — «художников-формалистов» Александра Осмеркина, Сергея Герасимова и других — изгнали, и ректор института Федор Александрович Модоров выписал художников из Мстеры и Иванова. Они все окали и следили, чтобы студенты работали в реалистическом направлении. Помню, мама рассказывала о том, как один мастер, подойдя к ней на уроке, дал «профессиональный» совет: «Вертинская, ты теню под носом ширше пиши!»
Папа редко бывал дома, его кочевая жизнь так и не закончилась — гастроли, бесконечные гастроли... Ртов, которые приходилось кормить, было много: бабушка, мама, мы с Машей, работница и наши бонны...
На гастролях папа очень мучился. Он был уже не мальчик, чтобы трястись в поездах, потом спать в неотапливаемых гостиницах, да еще и с сомнительным «сервисом». В одном письме он в бешенстве писал маме, что горничная, драя пол в его номере, каждый раз щеткой задвигала его тапочки под кровать. Они летели с огромной скоростью в самый дальний угол. А папа, уже немолодой человек, был вынужден складываться, как перочинный нож, и с помощью газеты доставать из-под кровати свои тапочки. Раз сказал уборщице, второй, дал денег — все бесполезно! Однажды схватил эти тапочки и, размахивая ими, помчался к администратору гостиницы:
— Нет! Ваш Ленин был не пгав — кухагка не может пгавить госудагством!
— Родители не ссорились из-за того, что им приходилось так надолго расставаться?
— На мой взгляд, залогом их большой любви было как раз то, что папа не сидел в домашних тапочках перед телевизором. У родителей был брак, лишенный быта. Папа был для мамы прекрасный гость, далекий и близкий. Он как бы увозил ее образ на гастроли и каждый день в письмах подробно рассказывал своей Лилечке обо всем, что с ним происходило. Как прошел концерт, кто приходил за кулисы, что съел, что спел, как спал. Это был эпистолярный роман длиной в 14 лет...
Каждого папиного приезда дома с нетерпением ждали. Родители очень тосковали друг по другу в разлуке. К приезду зятя бабушка пекла пироги, накрывала стол, в дом приглашали гостей. В субботние вечера папа любил собирать публику — столичную богему: Станицын, Грибов, Качалов, Рина Зеленая, Симонов...
Времена были такие — особо не пошикуешь! На заграничные курорты не пускали, ресторанов немного — «Арагви», «Пекин» да еще ВТО. Иногда родители заказывали столик в «Арагви», чтобы посидеть там с друзьями.
Кстати, в московской богеме ходили слухи, что Вертинский привез из Харбина персиянку, чуть ли не Шамаханскую царицу из гарема выкрал. Да чего только не говорили! Когда на папиных концертах появлялась в ложе мама, все бинокли были направлены на нее — совершенно ни на кого не похожую экзотическую красавицу в изысканной чалме, украшенной невероятной брошью.
Ее красоту отмечали все, даже в кино пригласили. В фильме «Садко» наша Лиля сыграла птицу Феникс. Это сказочное существо в перьях и с маминым лицом все повторяло: «Спите, спите...»
Помню, как я ей шутя говорила: «Мама, ты весь кинематограф своим «спите» усыпила!»
Впрочем, звездой кино она так и не стала. Ее тип красоты — неземной, таинственный — был слишком экзотичен. Тогда блистала Любовь Орлова...
— Интересно, как в то суровое время ваша мама умудрялась изысканно одеваться?
— Наряжаться она любила. Чтобы сшить выходной туалет, обращалась к портнихам. Спекулянтки, которые приходили к нам и предлагали заграничные вещи, заламывали баснословные цены. Видимо, думали — раз люди приехали из-за границы, значит, денег куры не клюют.
Я до сих пор помню мамин роскошный гипюровый черный костюм: коротенький узкий жакетик и широкую юбку колоколом. У мамы была тонкая талия, и юбка на ней дивно сидела. Любила украшения, но не могу сказать, что была на этом как-то зациклена.
А вот папа действительно любил ее баловать подарками.
— Лилечка, ты что-то не в настроении... Пойди, купи себе какую-нибудь цацку.
И дает ей три тысячи рублей — по тем временам огромные деньги. Мама шла за покупками в Столешников. Именно там были самые роскошные магазины. Вернется и рассказывает папе: «Ходила-ходила из магазина в магазин… Изумруды что-то не очень, гранаты какие-то старческие...» — «Ну покажи, что купила?» — «Ты знаешь, Саша, так ничего и не понравилось...» Папа дико расстраивался: ему так хотелось сделать любимой жене приятное.