В 1817 году, вернувшись из Италии, она привезла в Москву мужа — и сплетницы вновь принялись чесать языки, хотя на этот раз к яду примешивалась изрядная доза зависти.
Граф Миньято Риччи был моложе Екатерины Петровны на шесть лет, хорош собой и необыкновенно аристократичен. В русском свете имелись свои красавцы, скажем, двоюродный брат Екатерины Луниной Михаил. Будущий декабрист был и красив, и воспитан, и силен — но граф Миньято казался человеком совсем иного рода. Российские дворяне не могли похвастаться длинными родословными. У самых знатных аристократов за спиной было от силы лет пятьсот, имена попроще появились двести, а то и пятьдесят лет назад, а ее граф вел свой род с незапамятных времен, от лангобардов и Карла Великого.
Это сквозило в каждом слове и каждом жесте: невысокий, с бархатными темными глазами, классически правильным лицом и великолепной осанкой, Риччи необыкновенно хорошо держался и со всеми находил нужный тон. Простота и естественность, чувство собственного достоинства, умение поддержать любую беседу, неподдельный интерес к собеседнику… Вскоре в московском свете сочли его образцом аристократизма: молодые дворяне подражали его интонациям, плавной походке и манере держать лорнет.
Впрочем, потомок римских и тосканских владетельных домов был беден как церковная мышь, и в Москве его титул ничего не значил. В Российской империи все решали место в табели о рангах и состояние. Деньги у Луниных были, а вот чинов граф не имел, и новые родственники устроили его в Кремлевскую экспедицию чиновником последнего, 14-го, класса, без служебных обязанностей и содержания.
Он получил свое место в российской иерархии и теперь, путешествуя на перекладных, мог требовать лошадей, но благоприобретенный чин был ничтожен и стыден. И все же Миньято Риччи быстро стал желанным гостем в лучших московских салонах: его зазывали к себе, им заманивали важных гостей, знакомством с ним хвастались. Дело было в том, что граф великолепно пел, считалось, что он может дать фору любой оперной звезде. Когда аккомпаниатор брал первую ноту, и Екатерина Лунина с мужем начинали свой дуэт, у сидящих в отделанном мрамором зале слушателей замирало дыхание, а за оградой особняка собиралась толпа простолюдинов в армяках и поддевках.
Во Флоренции у графов Риччи было фамильное палаццо XIV века — большой запущенный дом со скрипящей мебелью и свисающими со стен обрывками обоев из тисненой кожи, имелось заложенное-перезаложенное римское имение с каменистыми полями и побитыми филлоксерой виноградниками — оно давно не приносило дохода. К тому же все это не принадлежало Миньято. Молодой граф не был прямым наследником и с детства привык к бедности. Воспитание в недорогом монастырском пансионе, уроки вокала, за которые платил богатый дядюшка, вытертый на локтях сюртук, жизнь на грошовую стипендию, которую выплачивал все тот же дядя, удачно женившийся на вдове процветавшего в папском государстве откупщика... Он привык к экономии и мелочным расчетам, и еще не оправившаяся от пожара строящаяся Москва поразила Миньято Риччи: какая энергия!
Сколько похожих на китайские пагоды церквей, поднимающихся из пепла дворянских домов, какие многолюдные рынки и живописное простонародье — бородатые, подстриженные «в скобку» мужики, похожие на даков с барельефов колонны Траяна…
Изумил его и московский быт семейства Луниных: полторы сотни дворовых, огромная конюшня, обеды, на которые несколько раз в неделю собирались десятки знатных господ, ломящийся от яств стол. Так широко, совсем не считая денег, не жил и Его Святейшество Папа, к чьим услугам было небольшое государство. Дом Луниных на Никитском бульваре напоминал дворец, его внутренний двор — сельскую усадьбу. И пусть на стенах залов был не настоящий, а искусственный мрамор, все равно это стоило безумных денег — а бюджета отец жены не вел, и его управляющие казались графу Миньято плутами…
Но те, кто считал графа охотником за приданым, ошибались.
Красотой Екатерина Петровна не отличалась никогда, к тому же она постарела, и влюбиться в нее было бы нелегко. Деньги у Луниных по-прежнему водились, но, делая предложение, граф Миньято о них и не вспоминал. Ее голос годы пощадили: весной 1817 года на приеме у княгини Монтефиоре во Флоренции граф пел с Луниной и полюбил ее всем сердцем. Голос русской дамы взлетал на ангельскую высоту, их сердца бились в унисон, и ему казалось, что большего счастья быть не может, — вот оно, слияние душ, о котором пишут в романах! Миньято Риччи начал ухаживать за Екатериной Петровной. Быстро увлекающаяся, переставшая надеяться на замужество стареющая барышня вспыхнула как порох.
