Приехал из Читы денег у папаши-миллионщика на учебу просить, тот не дал, ну он и осерчал. Так-то».
Вот и старая ведьма на площадке про сына-убийцу говорила. Ей-то какая сорока на хвосте принесла? Получается, с утра, на другой день после убийства, в Москве уже пошли разговоры про сына-убийцу.
Утром 23 мая в «домашней» церкви Спаса на Песках прошло отпевание. Вся площадка перед домом была заставлена экипажами и автомобилями. Венки едва вместили девять экипажей. Явилась вся буржуазная Москва, тысячи рабочих со второвских предприятий. На ленте венка от рабочих было написано «Великому организатору промышленности».
Так случилось, что в тот день в последний раз бывшие хозяева и их работники мирно собрались в центре Москвы, чтобы проводить эпоху.
Вскоре начавшиеся против большевиков восстания, ответный красный террор и Гражданская война взорвали и раскололи страну. Никому уже не было дела до загадочно погибшего миллионщика «из бывших».
В 1920 году семья Второвых навсегда покинула Россию.
…Ровно 70 лет спустя, в мае 1988 года, все комнаты для гостей на 2-м этаже были заняты. В огромном зале при включенной люстре и наглухо зашторенных окнах шла репетиция — 15 официантов из ресторана «Прага» тренировались под присмотром солидного господина. Особое внимание он обращал на обслуживание центрального стола. Между колоннами позади столов соорудили платформу для оркестра. Апартаменты Николая Второва на втором этаже пустовали.
В гостевых же комнатах заранее поселились горничная и личный парикмахер, врач, советник и секретные агенты. Поздно вечером немолодая элегантная пара, взойдя по узкой мраморной лестнице, скрылась за дверями, ведущими в президентские апартаменты — так теперь именовали комнаты Николая Второва. Это были Нэнси и Рональд Рейган. На балконе, выходящем на Спасопесковскую площадку, развевался американский флаг.
Дом, выстроенный «русским Морганом», с 1933 года волей случая превратился в резиденцию американских послов. Когда-то церковь Спаса на Песках дала свое название площадке, в 1930-е годы американцы по имени площадки назвали особняк Спасо-хаусом. Название прижилось и со временем стало использоваться в официальных документах.
В 17—20 комнатах, их число всегда считали по-разному, жили и члены семьи посла и их гости. Однажды в доме Второва присутствовало более 3 тысяч человек! Это было 4 июля 1976 года, на юбилейном приеме в честь 200-летия США.
Но гораздо, гораздо больше гостей смогло одновременно поместиться в особняке на «весеннем балу полнолуния», где из мира живых были только двое — несчастная женщина, на все готовая ради любви, и предназначенный в жертву барон. Происходил бал в Страстную пятницу, когда ненадолго оживают томящиеся в аду грешники. И как шептались на Собачке еще в 1918 году, «барон стал падать навзничь, алая кровь брызнула у него из груди и залила крахмальную рубашку и жилет».
Вся эта чертовщина уже во второй раз происходила во второвском доме. И Михаил Афанасьевич Булгаков сам присутствовал на балу с похожим названием — «Весенний фестиваль». Но не у Воланда, а в резиденции американского посла в 1935 году. В этот теплый апрельский вечер на Спасопесковскую площадку один за другим въезжали автомобили, в особняке собралась вся элита довоенной Москвы. Жена Булгакова, Елена Сергеевна, с восторгом записала на следующий день:
«В зале с колоннами танцуют, с хор — прожектора разноцветные. За сеткой — птицы — масса — порхают. Оркестр, выписанный из Стокгольма. М. А. пленился больше всего фраком дирижера — до пят.
Ужин в специально пристроенной для этого бала к посольскому особняку столовой, на отдельных столиках.
В углах столовой — выгоны небольшие, на них — козлята, овечки, медвежата. По стенкам — клетки с петухами. Часа в три заиграли гармоники и петухи запели. Стиль рюсс.
Масса тюльпанов, роз — из Голландии.
В верхнем этаже — шашлычная. Красные розы, красное французское вино. Внизу — всюду шампанское, сигареты».
Посол Уильям Буллит стоял посередине зала под второвской люстрой и приветствовал гостей, когда внезапно из-за сетки вырвалась стая полосатых зябликов. Птицы разлетелись по залу и, к ужасу лысого посла, расселись на огромной люстре среди хрустальных подвесок. Анна, его маленькая дочь, сквозь балюстраду высокой галереи долго рассматривала птичек и для большего удобства улеглась прямо на пол.
