Как хитрые студийцы уладили это дело — Пьюзо в подробности не вдавался. Вообще, после того как утвердили Брандо, он больше не совал нос в киношный процесс и ни разу не появился на съемках.
Картина «Крестный отец» вышла в 1972 году, получила три «Оскара» и в первый год заработала около 80 миллионов в прокате, став одной из самых кассовых голливудских лент, сравнимых по успеху разве что с «Унесенными ветром». Сценарий сиквела «Крестный отец.
Часть 2» Пьюзо уже просмотрел чисто формально, а к третьей части, вышедшей в 1990 году, и вовсе не прикладывал руку, предоставив все киношникам.
Как ни печально, но огромные деньги, заработанные за фильмы, свалились на голову Пьюзо вместе с большим несчастьем: у Эрики обнаружили рак груди. Поскольку Пьюзо, даром что итальянец, не верил в бога, никого другого, кроме себя, винить он не мог. Бедная Эрика скорее всего просто не выдержала их резко изменившейся жизни, как сказал Марио ее доктор, большой успех может сломить так же, как и большое несчастье. Экономная немка, видевшая смысл жизни в том, чтобы рассчитывать, выкраивать, перераспределять скудные доходы семьи, терялась в супермаркете перед необходимостью выбрать любой из сотен лежавших перед ней сыров, в универмаге — приобрести любое понравившееся платье; успех Марио разрушил ее жизнь.
Напрасно муж таскал супругу в путешествия — это раньше ее влекло в поездки, а теперь изломанные вершины Альп показались ей слишком надменными и просто подавили. «Очень уж высокие», — заметила она, и ее глаза потухли, к разочарованию Марио. Кроме того, ей так и не удалось оправиться после шока, когда люди Коломбо стреляли в их окна. Эрика давно уже почти не выходила из дома, хозяйство полностью передоверила прислуге; заниматься с выросшими детьми ей стало тяжело, и она скользила по дому тихой, незаметной, безучастной тенью. Пьюзо даже побоялся рассказать ей, что в 1971 году на самого Джо Коломбо напали, несколько раз выстрелили в голову, и он уже который год в коме.
К середине 70-х дела Эрики стали так плохи, что ей пришлось нaнять круглосуточную сиделку по имени Кэрол Джино.
И тут судьба Марио Пьюзо снова сделала головокружительный поворот. Сиделка оказалась умелой, чернобровой, улыбчивой и очень участливой. Ей удавалось не только вызвать иногда улыбку на почти прозрачном лице Эрики, Кэрол сделалась хранительницей домашнего очага семейства Пьюзо, его источником тепла: при ней сыновья убавляли громкость раздиравших барабанные перепонки джаза или композиций Джимми Хендрикса, которые обожала Юджин; в ее присутствии средняя дочь Дороти почему-то прятала свои подростковые ядовитые шипы и безмятежно пекла с Кэрол на кухне печенье, воркуя о мальчиках и подругах.
Пристроившись у постели больной миссис Пьюзо, Кэрол частенько что-то писала в тетрадке. Марио был уверен, что это письма родным: он знал — у Кэрол есть мать и двое взрослых детей.
Что касается Марио, то он изводил себя виной за болезнь жены и сражался с новым романом «Пусть умирают дураки». Жил фактически отшельником, новые голливудские приятели давно махнули на него рукой, впрочем, как и журналисты — что толку названивать и приглашать, если человек на все предложения вежливо отвечает: «Я бы с удовольствием, но именно в это время я навещаю тетушку». Почему-то мифическая тетушка казалась Марио лучшей отговоркой на все случаи жизни.
Он обрюзг, еще больше растолстел и полностью погрузился, так сказать, в виртуальный мир книг, там ему оказалось гораздо комфортнее. Если Пьюзо не сражался со своим романом, то читал. За обедом пристраивал книгу к чашке и читал, набивая рот едой и не обращая внимания на ироничные переглядывания детей; он научился читать на ходу — гуляя по берегу океана. Несколько раз к нему приезжал Марлон Брандо, быстро напивался и начинал орать, Марио звал прислугу, и пока тело разбуянившегося актера укладывали в машину, хозяин дома уже поспешно хватался за очередную книгу. Вся эта нудная рутина закончилась в ту секунду, когда Марио обнаружил, что сиделка жены строчит вовсе не письма.
— Повесть? Ну-ка дайте сюда! — Пьюзо почти грубо вырвал тетрадку из рук Кэрол.
Скажите пожалуйста, произошло то, что когда -то он обещал своему издателю Биллу Таргу, — Марио не мог оторваться, при том что с трудом пробирался сквозь ее неразборчивый почерк. Но это была проза! Свежая, легкая, грустная и одновременно веселая, метафоричная. Она описывала свой 15-летний опыт сиделки в различных клиниках, характеры пациентов, как жила «среди постоянного торнадо смертей и болезней, ежедневно сталкиваясь лицом к лицу с собственной смертностью, потому что ежедневно чье-то тело умирало вот здесь, прямо рядом с тобой…» — Я вас увольняю, мисс Джино, — вот что сказал ей наутро, возвратив тетрадки, Пьюзо.
