Оправдываться больше не было сил — я сдавала анализ на наркотики, но Саша даже смотреть на него не хотел. Повторял, как зомби: «Ты наркоманка».
Меня заверили, что на реабилитации будет только психологическая помощь, без лекарств. Но снова — больничная палата, замкнутый мирок. Ни общения с родственниками, ни телефонов… Причем всем остальным по средам можно было принимать посетителей, а ко мне никого не пускали. А ведь рядом находились люди, у которых по нескольку ходок, и они там лежали на терапии по решению суда. Рассказывали мне о себе жуткие истории. И, конечно, видели, что я вообще не из их мира: «Из какого ты розового торча?» Набралась там словечек! Казарменный режим: зарядка, уборка и постоянные разговоры в группе.
И знаете, психологам из той программы я даже благодарна. Ежедневно вставала и признавала: «Я зависимая», — хотя отрицала, что от наркотиков… Но мы разобрали и семейную ситуацию, после чего многое в моей голове встало на место. Я не скрывала, что нахожусь здесь только ради сына, и мне помогли увидеть всю эту историю с другой стороны. Не глазами жертвы, которой я, по сути, все это время являлась.
И вот долгожданный «выпуск». Я уже мысленно прижимаю к себе Игоря… Но забирает меня не Саша, а его адвокат. И везет не домой, а на квартиру. Куда Саша уже перенес все мои вещи. Причем детских вообще не оказалось: ни одежды, ни книжек, ни учебников. Дочка все это время была не с ним — то у Кирилла, то у бабушки. Я в шоке!
Звоню: «Что происходит?» «Ты должна учиться самостоятельности, — назидательно сообщает мне Саша. — И не будешь жить в прежних условиях, иначе вернешься к наркотикам». — «Когда я увижу Игоря?» «Позже», — уклончиво ответил он. Внутри у меня что-то оборвалось… Больше я сына так и не увидела — вскоре мне пришла повестка в суд. Оказывается, пока я была на «реабилитации», Саша подал иск, чтобы оформить опеку только на себя. Адвокат мне объяснил: «В этом случае он не обязан будет платить тебе алименты на ребенка. А четверть зарплаты бомбардира «Зенита» — кругленькая сумма». И для этого у него на руках оказались все козыри: я лежала в психушке — значит, я опасна для сына, я находилась на реабилитации для наркозависимых — значит, сама такая! И срок пребывания в больницах тоже играл большую роль для суда!
Я же обо всем этом не догадывалась… Неужели Саша с самого начала все хитро спланировал? Как я уже говорила, со своими бывшими он неохотно делился нажитым… И если так, я готова отказаться от алиментов, только бы мне дали возможность общаться с сыном! Адвокат мне тогда посоветовал: «Сейчас все против тебя. Подпиши согласие, что Игорь будет проживать с отцом. Тогда ты сможешь с ним видеться. А потом подадим дело на пересмотр». Сейчас мне уже кажется, что и его просто подкупили... Я согласилась, суд постановил, что я могу общаться с Игорем. Но меня к сыну так и не пустили!
В июне начался чемпионат мира по футболу, где Кержаков успешно забивал голы… А я звонила и писала его адвокатам: «Пожалуйста, дайте мне увидеть сына, погулять с ним.
Скажите хотя бы, как его здоровье!» «Обязательно», — отвечали мне. Но ничего для этого не делали. Кержакова мне рекомендовали не дергать во время ответственного чемпионата. Сам он больше не выходил на связь — сбежал, как трус. А с Сашиной квартиры мне пришлось съехать практически сразу: он узнал, что я собрала подружек, чтобы поплакаться им в жилетку, и попросил меня оттуда. Его не волновало, где и как я буду жить. «Друга семьи» я больше не видела. Но моим подругам продолжали поступать какие-то странные угрозы: «Не удивляйтесь, если Катю случайно собьет машина». Они мне это передавали, и новые адвокаты временно перевезли меня в Москву, сейчас я нахожусь под постоянной охраной.
В июле я узнала, что Саша подал новый иск на ограничение родительских прав.
Чтобы лишить меня возможности даже приближаться к сыну, не то что воспитывать. Тогда я решила сменить адвоката и обратилась к Александру Добровинскому, который взялся распутывать весь этот клубок. Сейчас моей детективной историей заинтересовались и правоохранительные органы. Мне больше неоткуда ждать защиты... И если изначально можно было предположить, что мы с Кержаковым могли бы пойти на мировое соглашение, то сейчас об этом не может быть и речи. Кто вернет мне здоровье и год жизни, проведенный в аду? Что восполнит разлуку с сыном? Хотя у меня нет желания доводить бывшего гражданского мужа до тюрьмы.
Я прошу его только об одном: отказаться от того иска об ограничении родительских прав, не лишать нашего сына родной матери. Даже на алименты, которые Саша, видимо, так боится платить, я не претендую. И еще мне очень хочется, чтобы у Кержакова открылись глаза и он разобрался в своем окружении: кто ему друг, кто враг… Какая-то часть меня по-прежнему видит в Саше того человека, которого я так сильно полюбила. Его запутали, обманули, накрутили — что угодно! Ну не может он по своей воле быть так жесток ко мне и собственному ребенку!
Благодарим салон французской мебели «Ришелье» за помощь в организации съемки
