Дели на 15 частей» — именно столько ребят было в их группе. Помнил о других, хотя у самого уже была дистрофия. Маме пришлось уносить сына на руках — у того не было сил даже идти.
Бывало, иной журналист внимательно вглядывался в папино лицо и задавал вопрос: «Эдуард Анатольевич, у вас отметина на носу от войны осталась?» «А то! Пули перед ним так и свистели!» — с готовностью соглашался Хиль. На самом деле это был след от другой детской травмы: Эдик еще до стола не доставал, когда потянулся за борщом и опрокинул на себя горячую кастрюлю. Чуть не погиб от ожогов… Но не разочаровывать же репортеров!
— Как Эдуард Анатольевич попал в Ленинград? Ведь именно там познакомились ваши родители?
— У папы было живое воображение — он еще и прекрасно рисовал. Я сравниваю: моему сыну Эдику, которого мы назвали в честь деда, сейчас 15 лет. А отец в этом возрасте оставил Смоленск и отправился поступать в Мухинское училище. Хотел стать художником. А ведь совсем еще ребенок! В Ленинграде у него жил дядя Шура. Тот принял племянника, но услышав, что учиться надо 7 лет, возразил: «Столько я тебя не потяну — иди в полиграфический техникум!»
Судя по концертным программкам, которые папа сохранил, в Ленинграде он вел насыщенную культурную жизнь: театр, опера, балет… «Смотрел во все глаза и уши — представлял себя на месте баритона, а порой даже баса», — рассказывал Эдуард Анатольевич о том периоде. Дома, конечно, уже репетировал — под пластинки Шаляпина. Так что после техникума поступил на подготовительное отделение консерватории.
Здесь он обучался два года и потом был переведён на первый курс Ленинградской консерватории без экзаменов.
Незадолго до этого он ходил на Смоленское кладбище — знал, что там находится полуразрушенная часовня с иконой Ксении Блаженной. «Я просил Ксенюшку о поступлении, ведь конкурс был огромный. Выходит, она откликнулась», — рассказывал отец.
«Без любви не случается ни песен, ни детей», — вывел папа для себя формулу. И попробуйте с ним не согласиться: больше полувека на сцене — и все эти годы рядом с любимой женой!
В опере «Черное домино» папа исполнял роль старого лорда Эльфорта — возраста студенту добавляли косматая борода и лысина.
На сцене — бал, где блистала его будущая жена. Юной балерине Зое Правдиной поставили задачу: ухватить Хиля за ухо и обвести вокруг себя, чтобы у него закружилась голова. «Вот взяла, закрутила — и всю жизнь не отпускает», — смеялся потом папа.
Так что первый контакт у моих родителей состоялся в оперной студии, где проходили практику студенты консерватории. Потом они поехали на гастроли в Курск, а в свободное время оба оказались на городском пляже. Мама сидела на камушке, подставив лицо солнцу и от удовольствия закрыв глаза. А очнулась от поцелуя — это папа набрался смелости и прильнул к ее губам. Как девушка приличная, мама тут же воскликнула: «Что вы себе позволяете!» Однако уже через полгода они сыграли свадьбу.
Папа жил в студенческом общежитии, он был из простой семьи — мама бухгалтер, отца он не знал и воспитывался отчимом. А Зоя оказалась из поколения петербургских интеллигентов: мамин дедушка — управляющий Императорской Николаевской железной дорогой, а ее папа имел свою собственную театральную студию. Бабушка до революции жила в имении в Вельске, где у них были слуги, гувернеры, садовники, нянечки… «Приведешь мне какого-нибудь студента ободранного», — предрекала она дочери. И однажды приходит домой, а на кровати сидит студент с чемоданом, из вещей в котором — полотенце и три книжки.
Маме хорошо запомнилось, как она забирала отца из общежития. В комнате мальчишек на подоконнике стояла огромная кастрюля. Заглянула: в ней какое-то непонятное месиво. Тут и крупа, и картошка, и горох…
Посередине торчит алюминиевая ложка — не провернешь. «Вы это едите?» — «Если разогреть, даже вкусно», — смутился Эдик.
Некогда фамильная квартира на Стремянной улице к тому времени уже превратилась в коммуналку — у маминой семьи после войны осталось всего две комнаты. Родители купили остов кровати, чтобы положить на него матрац. Не было даже ножек — папе пришлось выпиливать колобашки и прибивать их. Рояль для занятий они брали напрокат... Но для милых рай и в коммуналке!
На свадьбу тоже средств не было, так что записались родители 1 декабря 1958 года, потом месяц копили деньги — и погуляли уже только на Новый год. Загс представлял собой абсурдное зрелище: посреди пустого зала стоял стол, на котором лежали три огромные кипы бумаг — отдельно разводы, похороны и свадьбы.
