Можно с чистого листа и с легким сердцем начать новую жизнь. А там будь что будет…
В июне 1905 года Александр Николаевич поселился вместе с Татьяной Шлёцер в небольшом итальянском городке Больяско, выбранном ими за свою баснословную дешевизну: чтобы хоть чем-то задобрить жену, Скрябин пообещал отдавать ей все деньги, присылаемые Морозовой, а также гонорары за последние сочинения, написанные в Везне. Таню тоже решил хоть как-то ободрить: заявил, что вне зависимости от закона она теперь его настоящая жена и все письма к ней он отныне будет адресовать не мадемуазель Шлёцер, а мадам Шлёцер-Скрябиной. Таня же умоляла только об одном — как можно скорее, до родов, оформить развод… В июле Скрябин, после конфуза, случившегося на премьере, никак не осмелившийся показаться Вере на глаза, наконец отправился в Везну.
Но решить опять ничего не смог: помешала неожиданная и трагическая смерть семилетней Риммы, за сутки сгоревшей от заворота кишок. Остальные дети лежали в коклюше. Выпрашивать развод у истерзанной Веры у него не хватило духу…
А осенью 1905 года Вера Ивановна с детьми уехала в Петербург, где Сафонов предложил ей место в консерватории… Спустя несколько месяцев она дала в консерваторском Малом зале свой первый концерт, целиком состоявший из произведений мужа, который в это самое время в далекой Европе с нетерпением ждал от нее бракоразводного свидетельства: их с Татьяной Федоровной дочери Ариадне было уже полгода. Наконец в декабре 1906 года пришло долгожданное письмо…
Вера писала, что отец решительно возражает, чтобы она соглашалась на развод.
Тем более что теперь, после расставания с мужем и смерти брата, он — единственный мужчина, на которого она может опереться. «Прости, но разведенной женою я не стану. Но искренне желаю тебе с Татьяной Федоровной счастья и большой любви…». Это была катастрофа…
...Миновав Мерзляковский переулок, пролетка, сопровождавшая подводу с вещами, выехала на Арбат, оттуда повернула в Большой Николо-Песковский. Здесь, на втором этаже особняка, принадлежащего профессору Московского университета Аполлону Грушке, Скрябин нанял квартиру из семи комнат.
Четыре долгих года после разрыва с Верой он, боясь скандала, не решался приехать в Россию. Даже в гораздо более свободной нравами Европе им с Таней было непросто найти приличный пансион или дачу, в Америке же им и вовсе пришлось бежать из гостиницы, когда стало известно, что формальными узами брака они не скреплены. Что же будет на родине, где официальной женой Александра Николаевича по-прежнему считается Вера, с каждым годом становившаяся все более популярной исполнительницей его произведений, где каждый второй, если не каждый первый, начиная от бывшего учителя Сафонова и заканчивая покровительницей Морозовой, уверены в том, что Таня не более чем бесстыдная, коварная разлучница, разбившая его семью? Лишь когда Скрябина пригласил к сотрудничеству миллионер и талантливый музыкант Сергей Александрович Кусевицкий, убедивший композитора, что под его всесильным покровительством никакие скандалы, а тем более притеснения, им с Татьяной Федоровной будут не страшны, Скрябин решил рискнуть.
Поначалу жили у Кусевицкого, потом в гостиницах… Наконец, после рождения дочери Марины, решили нанять квартиру попросторнее.
— Осторожнее, осторожнее с корзиной! Там фарфор, — Татьяна Федоровна, по обыкновения, грассируя, отдавала распоряжения грузчикам, теща Мария Александровна суетилась с детьми. Малый рояль, подарок Митрофана Беляева, едва ли не единственную вещь, сохранившуюся в жизни Скрябина от давних, «Вериных», времен, перевезли еще накануне. Оставив хлопоты по хозяйству на преданных женщин, Александр Николаевич прошел в пустую, гулкую еще гостиную.
Опустился на резной ореховый табурет…
Воспоминания, нахлынувшие в Мерзляковском, требовали выхода. Звуки полились сами собою. То тоскливые, то ликующие…
После безжалостного Вериного письма, обрекавшего Таню Шлёцер на вечное положение «сожительницы», а их детей — на статус незаконнорожденных, надеяться хотя бы на худой мир между двумя женщинами, поделившими его жизнь пополам, больше не приходилось. Бесконечно жалея Таню, он безжалостно рвал с каждым, кто хотя бы намеком позволял себе в ее адрес непочтительность, малейшую бестактность или же просто не желал в угоду Татьяне порвать многолетние отношения с Верой Ивановной. Не пощадил даже давних, с юношеских лет, подруг — сестер Монигетти, даже Морозову, даже Сафонова, столь много сделавших для него…
Уступая Таниным истерикам, несколько раз отказывался от встреч с дочерями. Не пошел и на похороны семилетнего Левушки, скончавшегося вскоре после окончательного возвращения отца в Россию… Новых «друзей дома» старался отбирать из людей, далеких от музыкальной элиты, тех, кто не мог раньше знать блестящую пару — композитора Скрябина и пианистку Исакович. Постепенно он и сам приучился считать Веру врагом. Известия о ее концертах, которых он сам когда-то так упорно от нее добивался, раздражали и злили… Казалось, она все играет не так…
А Таня… Что ж, Таня все так же полна восторгов и комплиментов, приготовленных только для него одного… Только иногда ему кажется, что они не родятся всякий раз заново в ее сердце, а просто лежат аккуратной кучкой в каком-то чуланчике, из которого она их при надобности извлекает…
