Надеялся, готовился… И получил отказ. То ли мать настояла, то ли Наташенька сама испугалась выходить замуж за человека без серьезного положения…
А что, если его нынешняя помолвка с Верой, которой так радуется Ида Юльевна, на самом деле только способ забыться, уйти от этой старой любви, по которой он все еще тоскует? Иначе отчего в последние месяцы Саша так грустен? Как будто не под венец идет, а на каторгу… Господи, а на что они жить-то будут? Да еще как дети пойдут… Приданого за Верой совершенно никакого нет. Отец ее хоть и со средствами, но скуп невероятно. Хорошо, что хоть Верочку к венцу собрать согласился… Саша же живет только на то, что платит ему издательство Беляева. Сочиняет он быстро, легко, но вот оркестровка, переписка, вычитка корректур — все это для него как нож по сердцу.
Он за чаем-то посидеть на стуле спокойно не может, а вычитывать с карандашом корректурные листы тем более не в состоянии. Вот за роялем — это пожалуйста, хоть сутки напролет.
Митрофан Петрович, конечно, редчайшей души человек, никогда не отказывает Саше в авансах. Но ведь авансы-то отрабатывать нужно… С концертами пока получается не очень. Да и нельзя Саше рассчитывать на одни концерты. Еще в консерватории он, как говорят музыканты, «переиграл» правую руку, все хотел какое-то особенное туше выучить. Хватились, по счастью, быстро, лечение помогло. Но Сашенька до сих пор жалуется, что нет-нет да и сведет правую кисть. А если паралич? Это ведь в любую минуту может случиться. И что тогда? Вообще без куска хлеба останутся? Нет-нет, руки Саше надо беречь… Конечно, если они с Верочкой любят друг друга, то все преодолеют.
А что как нет этой самой любви? Может, надо поговорить с племянником, расспросить, что же все-таки у него на душе творится? А что, если от разговоров все еще хуже сделается? Тетя Люба сокрушенно вздыхала, Ида Юльевна хвалила ее варенье, просила для Верочки рецепт… А время между тем шло своим чередом…
Весной 1897 года Вера Исакович с золотой медалью окончила консерваторию и в августе обвенчалась с Александром Скрябиным в Варварской церкви Нижнего Новгорода. Оттуда и уехали в свадебное путешествие…
— А что, Вушенька, не отправиться ли нам в Европу?
Вера Ивановна недоверчиво посмотрела на мужа… На Сашу это было не очень похоже.
После свадебного путешествия они за шесть лет совместной жизни нигде вместе не были… То дети маленькие, то нет денег… Четыре года назад, когда Саша уезжал «проветриться» в Париж, ей с двумя дочерями-крошками все лето пришлось просидеть у самодура-отца в Нижнем, а когда муж год назад ездил лечиться в Крым, она как раз была на сносях Левушкой… И вдруг в Европу… Положительно с мужем в этом году что-то происходит. И Вера Ивановна попыталась отогнать прочь легкий холодок, повеявший на нее от этой мысли… Ничего хорошего от происходящих с мужем перемен она не ожидала.
Что же, что же пошло не так в их семье? И отчего? Вера в тысячный раз задавала себе этот вопрос. Их совместные концерты, о которых Саша перед свадьбой, казалось, мечтал так же страстно, как и она, так и остались мечтой.
Лишь единственный раз, будучи после венчания в Париже, они сыграли вдвоем на сцене зала Эрар. Вскоре остались в прошлом и собственные Верины концерты. После рождения первенца она выступила еще дважды — в родном Нижнем и в Малом зале консерватории… А потом окончательно перестала концертировать… Да и о каких выступлениях могла идти речь, если любая музыка, кроме его собственной, буквально до дрожи раздражала Скрябина, а заниматься где-то помимо дома Вере Ивановне, на руках у которой, что ни год, множились дети и недовычитанные и не переписанные мужем партитуры, было крайне затруднительно.
Саша как будто заботился о ней и детях: если кто-то из малышей подбегал к отцу, никогда не забывал чмокнуть в макушку, приласкать, да и для нее вечно придумывал разные ласкательные прозвища, называя то Жученькой за блестящие черные волосы, то Кулечком за ее неспешные сдержанные манеры…
Но Вера чувствовала, что это лишь видимость, и с каждым прожитым вместе днем какой-то неумолимый рок не сплачивает их с мужем, а, напротив, разводит в разные стороны. Даже сама музыка, которая когда-то свела их, теперь будто становилась между ними барьером… Саша все чаще требовал от своих произведений чего-то большего, чем понятные Вере гармонии, мелодии, ритм… Заговаривал о синтезе искусств, о том, что ноты должны наполниться цветом и светом, о символах, которые будут оживать при помощи сочиненных им созвучий. На искренне недоуменные вопросы Веры раздражался, отвечал зло… И ее жгучая девичья мечта о доме, где будут царить преданность, понимание и искусство, все больше становилась похожей на тающее за горизонтом облако…
