Почти каждый день мы ходили к ним в гости на Малую Грузинскую. У Володи был огромный круг друзей, все прекрасные люди — Саша Митта, Слава Говорухин, Виктор Суходрев с Ингой, Севочка Абдулов… Но никого, кроме нас, Марина не звала так торжественно. Причин было несколько. Отчасти она не терпела «незападного» отношения к визитам, то есть кто когда захотел, тогда и пришел. И ни для кого уже не секрет, что у Володи имелся ряд проблем, из-за которых даже самых лучших гостей следовало отваживать, а не наоборот. В какой-то момент Марина фактически закрыла дом. Нам она звонила сама. Позвонила — приехали. Мы обычно появлялись на их пороге к 8—9 часам вечера. Нас уже ждал накрытый стол. Квартира была совершенно пустой, только мощная аппаратура, шкафы с книжками и стол этот.
Володя приходил после спектакля за час до полуночи — как правило, на диком нерве. Кстати, во время наших вечерних раутов он никогда не пил. Самодисциплина — не хотел показаться в неправильном виде. Беллу очень любил и ценил. Так что только чай. На их кухне большая такая полка была, целиком заставленная различными сортами чая: столько банок — глаза разбегались при нашем-то дефиците. Высоцкий обычно рассказывал какие-то театральные новости, что сказал Юрий Петрович. А в конце концов всегда предлагал: «Давайте я вам покажу одну новую вещь». Или врубал технику или пел под гитару.
А мы выпивали, конечно. У Влади была бутылка виски в сумочке. Марина не терпела, чтобы кто-то наливал, всегда сама доставала свою бутылочку и наполняла рюмочку. Беллу контролировал я, чтобы ей много не наливали.
Сам же пил сколько хотел. Но, признаюсь, всегда обладал способностью пить много, не пьянея и не дурея в обычном смысле. Я даже острил на тему, что если б Петр I дал мне выпить кубок Большого орла, то: «И выпил бы! И не одурел!» Вся Москва знает, что у меня не бывает похмелья.
Может, я научился не напиваться из-за чувства ответственности за Беллу и за свое собственное счастье. Если б напился, то ее мог кто-нибудь увести… Да, бдительности не терял никогда, потому что Беллины поклонники не переводились.
Белла — стихия. Такая женщина. Я всегда стремился как-то помочь, спасти ее от гибельности собственного же характера. Она как река была, которую надо было держать в русле. Не жалела ни себя, ни свой гений абсолютно. Полное отсутствие режима. Ложилась поздно...
Полночи пишет. У меня же всегда был режим. Однажды у нас в гостях оказался популярный тогда ленинградский писатель Виктор Конецкий. Выпили. Отправлять его было и невозможно, и жалко. Положили тут, в «каминке». Я пил с ними на равных, а с утра надо сдавать работу. Встал в 6 утра — и рисовать. Полуползком появляется Виктор: «Ты что, ра-бо-о-таешь?..» Он был в шоке жутком. «И опохмеляться не станешь?»
Вот вы нашими взаимоотношениями с властью и советским режимом интересовались. Мы старались не пересекаться, но жизнь сама порой такие пересечения выстраивала!
Мы с Беллой поехали по приглашению к Марине в Париж: это 1976-й. Я был там только однажды во время туристической поездки, Белла — тоже один раз, она ездила с группой писателей.
Сейчас же три месяца полной свободы! Видно, мы ею заразились, потому что, не долго думая, из Парижа отправились в Женеву — Белла мечтала увидеть Набокова. Потом отправились еще в Англию, Америку… Полгода отсутствовали, несмотря на то что приглашение Марины действовало всего два месяца. Визу продлили в Америке...
Словом, когда вернулись, самый грандиозный фурор произвели в ОВИРе, где, видно, народ окончательно решил, что Мессерер с Ахмадулиной остались за кордоном. Конечно, мы нарушили все инструкции и нас требовалось наказать, но то, что все-таки мы вернемся — этого никто не ждал.
Некто Зотов, начальник ОВИРа, объяснял нам, как мы не правы и что теперь будут санкции (кстати, нас потом 10 лет не выпускали), но признался, что рад снятой с него ответственности.
